Избранное - Татьяна Вольтская

«Механическая речка…»

Механическая речкаИ кузнечик заводной —Все счастливей человечка,Пляшущего под луной.

Волны бьют, кузнечик скачет,Ласточка чертит круги,Только человечек плачет,Шепчет: «Боже, помоги!»

Что-то треснуло такое:Машет ветка, блещут сны,Не остановить рукоюВздрагивающей спины.

Дождь

Тихо. Даже муха уснула,Целый час не дававшая мне покоя.Голове, избавившейся от гула,Весело покачиваться над рукою,Над чертой подоконника, над садами,Слушать: дождь копытцами не трещит ли,Здесь ли он – серебряными стадамиНалитой трепещущий клевер щиплет…Вот в такую ночь не хватает джиннаВ той бутылке в углу – чтоб ловил любоеПриказанье.           Что делать? НеудержимоОдного хочу я – лежать с тобою,Остывая медленно от пожара,С губ пошедшего, справившись с дрожью в теле,Снова впасть – улыбнись! – в продолженье жанраВлажных, дикорастущих бесед в постели,Оплетающих это простое ложеЛучше роз – или чего там? – мирта,Впрочем, тут цветы со всего, похоже,Порыжелого, будто август, мира.И от свежего терпкого АвгустинаК перезрелому – винною вишней – ДжойсуЯ хочу блуждать, как в раю, невинно,Наклоняя ветвь, даже если жжется.Беспокойным движеньем касаться ПрустаИ плодов, что мне достаются редкоВ одиночестве, – для тебя же простоНе бывает слишком высокой ветки.Не боясь терновых шипов, кругамиЯ хочу блуждать от Евфрата к ВолгеИ, внезапно сталкиваясь губами,Обжигаться и замолкать надолго.

Тихо. Даже для мухи поздно.Дождь уносится, испугавшись взгляда,Вдаль – садами промокшими, – стадом козьим —Устьем сердца, уступами Галаада.Мелкими следами полна страница,И ладонь, и щека. Все, что было, все, чтоБудет, дробно выстукивают копытца,Лишь умалчивая, где пасешь ты.

«В тростнике голосовых…»

В тростнике голосовыхПересохших связокСтрах, как ветер, петь привык;Словно в кроне вяза,

В темени стучит испугТвердым клювом. НочьюИз лесу воздетых рукТы выходишь, Отче.

Прошумев по волосам,Прочь взмывают птицы,Слез соленая росаПо Тебе струится.

В мокрых ризах, на путиК светлым и любимым,Отче, Отче, не пройди,Заклинаю, мимо!

Наклонись и подыши,Раздвигая стены:Тлеет уголек душиВ солнечном сплетенье,

И потрескивает плотьНе соломой – кротче.Дай мне силы поборотьЭтот ужас, Отче.

«Где наша родина, узнать нам не дано…»

Где наша родина, узнать нам не дано —Души размытый контур, берег сонный.Из губ твоих грузинское виноМне показалось музыкой Вийона.

Не знаю, виноват ли виноград —Хоть он плебей, а древний род прервался,Что если он – родство забывший брат,Потерянный – певучих лоз Прованса?

Навек ли нам пространства кабалаИ времени рабочая одежда?Что если поцелуем пополамС вином ты разорвал ее – и между

Глотками долгими, как птицу, пропустилИную жизнь, мелодию иную:Люби и пей! – И возразить нет сил,Сосна скрипит, Нева ревнует

К жаре, виоле, бедному плащу,Объятью, пересказанному просто.Два неба встретились, о них я и грущу,Им губы наши были —           перекресток.

«В луже треснула звезда…»

В луже треснула звезда.Сердце раскололось.За рекою поездаЗавывают в голос.

Спичек коробок исчез,А другого нету.Клен шагнул наперерезПопросить монету.

На ступеньке лунный свет,Свернутый в калачик.Разве знает человек,Почему он плачет?

Тень

«Как много смерти прячется в траве…»

Как много смерти прячется в травеОстрозаточенной, в тяжелой головеОтрубленного солнца на леснойПокатой плахе ветреной весной.

Пар изо рта порхает, как дракон,Уже затеплен с четырех сторонЛес – языками соловьиного огня,И луг в цветах бледнее бледного коня.

Плывет цветок, качается в седле,Неся точеный череп на стебле,И под плащом сжимает семена;Позвякивают тихо стремена.

Плывет цветок и смерть свою несет —Ту, что скрывается внутри медовых сот,На дне ладони, проплывающей тебяВдоль, поперек, – и ангелы, трубя

Пчелиным гудом, улетают прочь.Плывет цветок, неся на стебле ночь.И в сердце – ухо приложи – растут слова,Как обоюдоострая трава.

«Я тебя потеряла, не обретя…»

Я тебя потеряла, не обретя,И тепла в глазах твоих не увидев.Все же я качаю твое дитя —Этот стих, звучащий, как вдох и выдох.

Он рожден в грехе и слезах, и вотОн горит листом золотым и красным,Рвется прочь из рук и тебя зовет,И еще не знает, что все напрасно.

Но к нему одному не пристанет грязь,Мы уже погибли, а он – невинен:В нем ты будешь со мною всегда, мой князь,И на дне морском, и на небе синем,

И в чужом пиру, где меня не ждут,И на кухне, где наших пиров приметы, —Всюду – чем бы ни кончился Страшный Суд —На дитя взглянув, мне укажут, где ты,

Позабывший с легкостью мой порог, —Возле Божьих ног, в преисподней щели:Мне, тебя не дав, милосердный БогПодарил его, как залог прощенья.

«Пока сухие стебли улиц…»

Пока сухие стебли улицВнезапный полдень озарил,Пока из-под руки, прищурясь,На нас не смотрит Азраил,

Пока шевелит АмфитритаЗаплесневелой чешуей, —Еще не поздно – дверь открыта,Входи, – пока над головой

Не потемнело от отлетаЧугунных ангелов в лесуИсакьевском, – смахни заботу,Как тополиный пух в глазу.

Пока лучи вслепую шарятПо комнате, и головаПока не катится, как шарик,Под лапой каменного льва,

Пока на небе цвета сливыНалево родинка видна,И губы – солоней прилива,Слюна во рту – пьяней вина,

Покуда пламя только лижетДворы и косяки дверей, —Взгляни в глаза мне – ближе, ближе;Скорей, скорей, скорей, скорей.

«Я хочу в Венецию – как лицом в траву…»

Я хочу в Венецию – как лицом в траву,Посмотреть, как выглядит душа моя наяву.От нее закат, как камин, отгорожен цветным экраном,И часы расцвели на стебле четырехгранном:Стрелок тычинки; горьковатого звона завязьНикогда не созреет, подставленных губ касаясь.Там копье проросло, как в озере остролист,И герой, словно рыба, выловлен: запеклисьБронзовые чешуйки – он умер сразу.И дома поставлены в воду, как в зеленую вазу.Под ногой ступень качается, как листок,И пролеты мостов прерывисты, словно вздох,Словно в горле речь – не находя участья,Медлит – начаться ей или не начаться.Есть у счастья свои приметы и у несчастья тоже:Покрывается камень гусиной кожей,А спина волны каменеет; на водосточной трубеВыступает испарина, как на губе.То ли в любви, то ли в битве —                     сжав друг друга руками,Смертной дрожью объяты оба – вода и камень.

«Серый камень спит, коростель скрипит…»

Серый камень спит, коростель скрипит,Ходит облако на ногах дождя,Жгучий воздух крепок, как чистый спирт,Чиркни спичкой – и полыхнет, треща.

Роща кажется берегом, а лугаПроплывают медленно, на спинеПронося уснувшие два цветка,Словно белых всадников на коне.

Травяная бездна легка, под ней —Черной бездны стиснутые пласты,Где уснули под гул земляных червейЗерна мертвые, сжав в кулачках цветы.

За былинку цепляясь одной рукой,Век сочтя минутою, как в раю, —На краю – обнимая тебя другой,Губ твоих цикуту я залпом пью.

Прилив

Неслышно зарождается прилив:Вот губы тихо трогают, как волны,Песчаную ладонь, вот, плечи скрыв,Становятся упруги и упорны.Вот тело всё, подобное волне,Но не одной волне, а сразу многим,Уже вскипает вкруг меня, во мне,Окатывая голову и ноги,И, то на гребне, то на дне крутя,Уносит вглубь, как легонькую щепку, —И шум в ушах, и я тону, хотяЗа каждую волну цепляюсь крепко.И это чудо – выйти не на мысЧужих миров, неведомых америк,А, пересекши время, как Улисс,Лечь          возле тех же губ, на тот же берег.

«Мне двойное судьба изготовила лезвие…»

Мне двойное судьба изготовила лезвие,Шелковистой рукой мою шею пригнула:Подарила мне сердце сестры моей ЛесбииИ – в насмешку – напрасные слезы Катулла.Так вот кошку в мешок зашивают с собакою,Чтоб верней утопить. В этом теле зашитыДве души, два врага, что сильны одинаково, —Ни управы на них не найти, ни защиты.

О любимом забуду – свобода! – а мысли-то,Словно птицы в гнездо, возвращаются сами.Так охотник помчится за дичью и выследит —И опустит копье, и зальется слезами.

Голос – горше цикуты, сестра моя Лесбия, —Не живу и не сплю, не пою и не плачу,И, обычаем варварским местным не брезгуя,Вместе лавра и терна ищу, не иначе.

Капли от унынья