На весах греха. Часть 2 - Герчо Атанасов

на то, что он не знал даты приезда, ее не удовлетворила: достаточно было позвонить в театр, чтобы узнать не только дату, но и номер рейса, которым она прибывает из Вены. Нягол признал очередную вину, не зная, как сообщить ей, что Елица здесь, с ним, и он не может оставить ее одну. Марта осыпала его упреками и вопросами — она была явно глубоко задета, и он не решился сказать об Елице, потому что это был бы ко-ниц. Дурацкое положение, повторял он себе, вспоминая, какие скандалы устраивала она, узнав о бегстве Елицы. Попробуй, объясни все это женщине вроде Марги, да и вообще любой женщине. «Марта… — он не знал, что ей сказать, — ты в отпуске, почему бы тебе не сесть в самолет и не приехать сюда, проведем вместе неделю, другую, я засел за работу…» «Что еще за работа?» — не выдержала она. «Та самая, которую я все откладывал». «Роман?» — не верила она. «Он самый, пишу каждый божий день…» «В таком случае что прикажешь делать мне, скучать в этом захолустье, ходить по магазинам, готовить, а по вечерам торчать перед телевизором?» «Марга, не вредничай. В конце концов мы не дети», — укорил ее Нягол. — «Да-да, я знаю, мы уже старики. Белые как лунь ветхозаветные старики времен библии, Пелопонесских войн и походов Александра Македонского! — запальчиво ответила она. — Когда ты поведешь меня к старику Архимеду поглазеть на его опыты?». Нягол усмехнулся, а если бы увидал, какое замешательство написано на лицах подслушивающих телефонисток, то расхохотался бы во все горло. «Марга, — сказал он, — для этого придется ехать в Сиракузы. Я готов, дело за тобой…» — «Прекрати, прошу тебя! — снова взорвалась Марга. — Боже, какая же я дура…»

В далеком голосе Марги послышались слезы, и Няголу стало стыдно. «Послушай, — внезапно осенило его, — а что ты скажешь, если мы поедем на море? Снимем какую-нибудь дачку, поживем без забот, ты будешь отдыхать, объездим все побережье, будем купаться — отдых так отдых!». Немного поразмыслив, она ответила потеплевшим голосом, что для моря еще рановато. Нягол ухватился за ниточку: ладно, не будем купаться, а просто поездим; потом вернемся сюда, а в разгар лета снова засядем у Понта, на этот раз по-настоящему. Марга помолчала и вдруг спросила: «С каких это пор ты пристрастился к Понту?». И попала прямо в цель: он действительно недолюбливал летнее море, пляжный гомон, курортную сутолоку и предпочитал пустынные осенние берега, рыбаков, прохладные утра, тихие вечера. «Я не пристрастился, но жду тебя здесь в ближайшие дни. Решать будем вместе, идет?» — «Нет!» — отрезала Марга и бросила трубку.

Нягол вернулся домой мрачный, к чувству вины перед Маргаритой, примешивалось негодование. Эта женщина по-прежнему предъявляет чуть ли не супружеские права, которых у нее нет и не было: они друзья, их связывают интимные отношения, но и только. Она же не хочет мириться с таким статусом. Так она и заявила, когда они однажды поссорились: «Ты, дорогой, законченный эгоист, и твоя игра в статусы мне надоела. Ты забываешь, что я не какая-нибудь юная и восторженная поклонница твоего таланта, а зрелая женщина и хочу полной ясности в наших отношениях. Или мы будем вместе, или расстанемся навсегда». Она знала, что в таких случаях он смягчается и уступает, так получилось и в тот раз: Нягол сказал, что любит се, что на свете нет ни одной души, которая могла бы ему заменить ее, но оба они в тот момент подумали о его племяннице…

Елица возилась на кухне. На плите кипел фасолевый суп, пахло жареным луком. На столе лежала нечищенная картошка, листья салата, небольшие кочаны капусты. Чтобы не выдавать своего настроения, Нягол шумно поздоровался. Но Елица его изумила.

— Что, тетя Марга звонила? — с невинным видом спросила она, не отрываясь от дела.

Нягол сел к столу. Большие его руки ловко заработали ножом, срезая кожуру с мокрых картофелин.

— А ты, чертенок, откуда знаешь, что это была тетя Марга?

— Предчувствие, — весело ответила она, но во взгляде ее трепетало напряженное ожидание, — она, верно?

— Она.

— Сердится, что ты здесь? — продолжала хлопотать у плиты Елица, прибегая к типично женской уловке.

Нягол отложил в сторону недочищенную картофелину и достал сигареты.

— Не сердится, просто спросила, почему я не встретил ее.

Взгляды их встретились.

— Она знает, что я здесь? — осторожно спросила Елица.

— Нет.

— И ты не сказал?

— Елица, не нужно меня допрашивать… А разве надо было сказать?

— По-моему — да.

— Почему?

— Чтобы она не подумала, будто ты меня прячешь.

— Но я же не прячу.

— А получилось, что прячешь. И я знаю, почему.

— Больно много ты знаешь.

— А вот и знаю. Женская любовь, дядя, эгоистична. Тетя Марга ревнует тебя, хоть и сама знает, что это смешно…

— Тетя Марга артистка и некоторые вещи ей простительны.

Елица деловито сновала по кухне.

— Но она-то тебе не прощает. Она держится, как Кармен.

Нягол снова принялся за картошку.

— Плохо, что все это из-за меня… — добавила Елица.

— Выбрось это из головы.

— Я знала, что так будет, — Елица села напротив, — знала и ждала. Я перееду в гостиницу.

— Чтоб я больше этого не слышал! — рассердился Нягол. — И прошу не вмешиваться в мои личные дела!

Елица овладела собой, ее руки перестали дрожать, шрам на щеке растаял, светлые глаза широко распахнулись и уставились на него.

— Дядя, давай поговорим… Я не хочу никого из вас огорчать. Тетя Марга женщина властная, она тебя любит и по-своему она права. Мне лучше переехать.

— И что ты будешь делать в гостинице?

— Буду жить, как смогу. Только дай мне немного денег взаймы.

— Детские выдумки! — Нягол погладил ее по голове, но Елица осталась безучастна к его ласке и он вспыхнул. — Ты что же, хочешь сделать мне назло? Ладно, бери деньги, иди в гостиницу, живи там, в двух шагах от дедова дома. Давай, беги!

Елица глубоко вздохнула.

— Значит, я права, раз ты так сердишься… — она внезапно поднялась. — Раз ты так злишься!

Нет, это уж слишком: про себя помалкивает, а других берется судить направо и налево!

— Послушай, девочка, я не поклонник любительских спектаклей. Если ты вздумаешь выкинуть какой-нибудь детский номер, так и знай, рассержусь и надолго… А свои дела с тетей Маргой я как-нибудь улажу сам, я, а не ты, понятно?

Елица молчала. Нягол встал и принялся расхаживать из угла в угол, как медведь.

— А знаешь, что странно? Что душой мы с тобой такие близкие, а вот характерами — разные.

ЕЛица молчала, поджав