Карьера - Дуглас Кеннеди

— Ну, Дебби, скажем так: готовится кое-что интересное…

Глава вторая

Офис я покинул вечером, в семь тридцать по ньюйоркскому времени. По дороге позвонил на мобильный Дейву Мадуро, внештатному агенту по продажам в Массачусетсе. Тот находился где-то в районе шоссе Ай-290, к югу от Ворсестера.

— Сам хозяин позвонил, — пошутил Мадуро, едва заслышав мой голос.

— Только потому, что ты мне не отзвонился, Дейв, — спокойно парировал я.

— Вы же знаете, что я целый день просидел в «Инфо-Коме» с Джеком Дребблом.

— И как успехи? Последовал долгий вздох.

— Пока ничего.

— В чем загвоздка?

— Джек так и не дал добро на многостраничную вкладку в июньском номере.

И тут я понял, почему переживал Дейв. Многостраничная вкладка — особый рекламный раздел на шесть страниц, который мы стараемся пристроить в каждый номер.

Поскольку максимальная стоимость шести страниц составляет двести десять тысяч, продажа рекламы в таком объеме котируется выше всего, а Дейв обхаживал «Инфо-Ком» месяцами.

— Что не устраивает Деббла?

— Не хочет платить больше ста восьмидесяти….

— Ничего, переживем…

— …А еще требует четырехцветную полихромную печать — на каждой странице.

— Дейв, ТЕБЕ ПОМОЧЬ?

Долгое, упрямое молчание. Наконец, Дейв отвечает: — Да.

— Давай прямой телефонный номер Деббла, — приказываю я. Пообещав Мадуро связаться с ним завтра утром, сразу же набираю номер Джека.

Телефон прозвонил четырежды. Я не собирался разговаривать с самим Джеком Дребблом и надеялся, что тот уже отправился домой. Расчет оказался верным: звонок перешел в режим голосовой почты:

— Джек, говорит Нед Аллен из «Компу-Уорлда». Не виделись с октябрьского семинара «Эм-Ком», и у меня есть отличные новости. В общем, сто восемьдесят одна тысяча — нормально, ты и сам понимаешь, что сэкономишь тридцать штук от стандартного прайса. Но четырехцветная полихромная печать на всех страницах? Нереально. Получится в убыток. Хотя можно сделать полихромку на первой и последней странице твоего вкладыша, парням из «Грин-Эпа» мы ничего подобного не предлагали. К тому же вам достанется рекламная площадь, на которую стремится «Грин-Эп». Да, кстати, насчет мероприятии для клиентов на этот год. Джек, как раз намечается программа в Вейле. В феврале, с тринадцатого по шестнадцатое. Мы оплачиваем, ты катаешься на горных лыжах, жена тоже приглашена. А ответ по предложению мне нужен к девяти утра, завтра. Увидимся на лыжне, Джек!

Когда я дошел до Парк-авеню, повалил густой снег. Проведя добрую часть юности в северных районах Новой Англии, вновь жизнерадостно топаю через завесу снежинок. Мне нравится тишина, которую наносит снегопад на привычную манхэттенскую суматоху, нравятся чудесным образом опустевшие улицы и чувство одиночества, похожее на то, что возникает при охоте в лесных чащах Мэна.

Пошел дальше, по Пятьдесят пятой, заглянул в «Сейнт-Реджис Хоутел» и пересек помпезно украшенное фойе. Протянул гардеробщику пальто и направился в туалет, где пожилой сгорбленный служитель включил звук, пока я опорожнял мочевой пузырь. Закончив тереть руки под краном, принял церемонно протянутое полотенце.

Пожилой служитель, итальянский иммигрант с вечно воспаленными глазами и крошечной, как у черепахи, головкой, выглядывавшей между плеч, предложил расческу и платяную щетку.

Протягиваю служащему десять баков — согласен, немаленькие чаевые… но вы только представьте: каково работать в туалете? Всегда испытываю вину перед каждым, кто занимает низшую должность. Может быть, оттого, что в глубине души и сам побаиваюсь утратить высокое положение, особенно после того, как во время учебы в университете два лета провел на зоне, замаскированной под ресторан быстрого питания, вкалывая на одуряющей работе, целый день талдыча: «Картофель-фри с коктейлем?»

Увидев десять баксов, служитель ошарашенно моргнул.

Затем, засовывая банкноту в нагрудный карман, заметил:

— Вероятно, вам предстоит потрясающая ночь, сэр.

Вхожу в бар, облицованный черным мрамором, с гигантскими серебряными зеркалами, с длинной, изогнутой стойкой из цинка и вызывающе-роскошными сидениями в декоративном стиле.

Бар просто кишит деловыми костюмами, в основном их обладатели — мужчины в возрасте тридцати-сорока лет, представители делового сословия ведущих переговоры менеджеров, все — идеально ухоженные, и каждый тыкает в воздух сигарой, дабы подчеркнуть довод.

Едва я сел за тихий столик в углу и заказал мартини для аперитива, как зазвонил телефон.

— Это я, — голос Лиззи еле пробивается сквозь шум на линии.

— Идешь? — взгляд на часы подсказал: жена опаздывает.

— Я еще на встрече в «Рояльтоне».

— С кем?

— С потенциальным клиентом. «Миллер, Бидл и Смарт». Брокерская контора средней руки с Уоллстрит, хотят пробиться в крутые.

— Звучит заманчиво.

— Только если тебе нравится вести дела со взрослеющей золотой молодежью.

— Если хочешь, могу встретить тебя у выхода. Всего то каких-то… хм, десять кварталов.

— Спасибо, я закончу примерно через полчаса. А потом…

— Да?

— В общем, есть важные новости, — произнесла она притворно-трагическим тоном.

— Насколько важные? — подыграл я.

— Космической важности. Мировая сенсация.

— Умираю от нетерпения.

— Я заказала для нас столик в «Пейтруне».

— Кажется, что-то вроде притона-забегаловки? Где подают огромные чизбургеры?

— Если верить всему, что пишут, там теперь — новый водопой для влиятельнейших манхэттенских брокеров.

— Никогда не верил ни слову из напечатанного в «Нью-Йорке». А Джина — верит. Это она предложила?

— Пятерка за сообразительность.

Конечно, по словам Джины, Айану тоже не терпелось отужинать в «Пейтруне». Джина работает вместе с Лиззи в «Мосмане и Китинге», пиаровской фирме средней руки. Ее муж, Айан, ведет в «Дейли Ньюз» рубрику «Экскурсия по городу». Кроме того, и муж, и жена пишут для нью-йоркской новостной «бегущей строки» и, к нашему немалому и обоюдному удовольствию, не упускают удобного случая похвастаться своими мерцающими творениями.

— Они встретят нас в «Пейтруне» — после того, как заглянут в галерею Сохо на открытие потрясающего шоу потрясающего художника-индейца, рисующего пальцем…

— Готов поспорить, в галерее будет полно потрясающих людей. Придет сам Лу Рид, верно?

— Точно. А вместе с ним — Тим Роббинс и Сьюзен Сейрадон. Гор Видаль тоже обещал заглянуть.

— Не говоря о Джоне Эф. Кеннеди-младшем…

— …Шерон Стоун…

— И завсегдатае, потрясающем далай-ламе. Мы засмеялись.

— В общем. Джина — в полном восторге. Дело в том, что «Пайтрун» непреклонно стоял на том, что очередь на столики у них расписана на пять недель вперед… но мне удалось миновать очередь. Полчаса назад.

— Смею ли я спросить, каким образом?

— Просто я — умнейшая женщина Нью-Йорка.

— Трудно поспорить.

— Слушай, мне нужно пулей лететь обратно на переговоры. Приходи в «Пейтрон» — Восточная Сорок Шестая авеню, дом сто шестьдесят. Столик заказан на девять пятнадцать. Пока.

И Лиззи отсоединилась.

Да, никто лучше Лиззи не сможет раздобыть места за столиком в популярнейшем в городе ресторане. К тому же стоит Лиззи чего-нибудь захотеть, и она обязательно добивается результатов. Потому что для жены, как и для меня, результат — главное.

Она тоже, как говорится, «от сохи да дохи». Слышали о поселке Утика в штате Нью-Йорк? В самом центре снегового пояса. Место, где полгода буквально белым-бело, а самая популярная достопримечательность — уходящая из города дорога. Тесть служил сержантом в местном полицейском управлении и имел склонность к депрессии, переходившей в мировую скорбь, которую старательно топил в дешевом пиве «Утика Клаб». Теща была эдакой домашней труженицей, золушкой с вечной улыбкой на лице, постоянно пребывавшей в тысячах хлопот по дому, но вечно запивавшей валиум виски, «Айриш Кримом» от Бейли.

«Нашу семью едва ли можно было назвать очень счастливой, — как-то вскоре после знакомства призналась мне любимая. — С тех пор, как мне исполнилось семнадцать, я только и думала, как бы вырваться оттуда при первом же удобном случае».

Полностью понятные мне чувства, ведь я и сам не возвращался домой с тех самых пор, как осенью восемьдесят седьмого покинул Брансвик. Да и дома, в который можно вернуться, уже не осталось. Отец давно умер, мать успела вновь выйти замуж: за профессионального игрока в гольф и переехать в Аризону, а старший брат Роб во время службы на военно-морской базе Сьюбик-Бей отдал руку и сердце барменше-филиппинке по имени Мейми.

Отец всю жизнь посвятил военному делу: для родившегося в Индианаполисе парня флот представлялся единственным способом выбраться со Среднего Запада, со всех сторон окруженного сушей. Он ушел в моряки в восемнадцать, и до самой смерти, настигшей отца двадцать девять лет спустя, флот останется для него Великим Белым Папой, командующим и решающим все проблемы.