Карьера - Дуглас Кеннеди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Малость облажавшись на университетском поприще (как любил выражаться сам отец), он научился «дисциплине», «целеустремленности» и «достоинству» на флоте. Вскоре отец дослужился до младшего офицера, а затем два года проходил подготовку на инженера-механика. Проучившись два года в штате Сан-Хосе на деньги Дяди Сэма, повстречал мою мать (изучавшую английский), так что, как он сам не раз любил повторять, флот дал ему еще и жену.
Свадьба состоялась в шестьдесят втором — через неделю после выпуска. Следующим летом родился Роб, я увидел свет в январе шестьдесят пятого. Детство прошло в трейлерах на всевозможных авиационно-морских станциях, раскиданных по стране: Сан-Диего, Кей-Уэст, Пенсакола и, наконец, — одиннадцать лет в Брансуике, штат Мэн, где отец руководил «воздушными операциями».
Эта должность оказалась последней. Отец умер второго января тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Ему было только сорок семь: погубило пристрастие к сигаретам, которое он испытывал всю свою жизнь.
Точно так же, как не помню отца без зажатой в зубах сигареты «Винстон», никак не могу вспомнить, чтобы родители ссорились друг с другом. Дело в том, что отец совершенно серьезно претворял в жизнь план организации жизни «как на корабле». «Играй по правилам и выиграешь» — было одним из его любимых выражений, отражавших веру отца в то, что командного игрока, «своего парня», всегда вознаградят за преданность и верность.
Но отец старался быть не только хорошим офицером — он изо всех сил стремился быть образцовым отцом, добытчиком. Разумеется, вступив в подростковый возраст, я не мог не почувствовать, что брак родителей отдает затхлостью, что мать отнюдь не в восторге от роли вечной домохозяйки, что жизнь на военно-морской базе ее сковывает и что они с отцом разлюбили друг друга, вероятно, годы тому назад. Но «кодекс чести» предписывал старику сохранять семью.
Кроме того, он считал, что нельзя оказывать предпочтения ни одному из сыновей, хотя я прекрасно понимал, что Роб — папин любимчик, и не только оттого, что пошел по стопам отца, избрав по окончании школы военно-морскую карьеру, но и потому, что, в отличие от меня, даже не мечтал об иной жизни, чем размеренное существование на военно-морской базе.
Когда мне было шестнадцать, отец однажды зашел ночью в мою спальню и застал меня в постели за чтением «Эсквайра». «Если нравится «Плейбой» — я оформлю тебе после выпускного подписку. Но «Эсквайр»… Боже, да там же ничего нет, кроме выпендрёжных статей и бизнесюков на понтах». Именно потому я и полюбил журнал. «Эсквайр» олицетворял вожделенный мир метрополии. Я воображал себя живущим Нью-Йорке, обедающим в ресторанах, описанных в «Эсквайре», одевающимся в пятитысячедолларовые костюмы, изъясняющимся на бурлящем жаргоне горожанина, казавшимся мне вторым родным языком корреспондентов журнала. Не то, чтобы я стремился к этому, но именно так я представлял себе составляющие подлинного успеха.
Конечно, отец все понимал. Как, впрочем, и догадывался о попытках матери вдохновить меня на продвижение по жизни Брансуика и ВМС США.
«Учись на моем примере, — говорила мать, пока я старательно заполнял заявку на обучение в колледже, — в целом мире есть только один человек, способный помешать тебе достичь поставленной цели, и это — ты сам».
А потому амбиции мои были велики, я подал заявку в Боудойн — элитный колледж изящных искусств, расположенный всего лишь в миле по дороге от воздушно-морской базы. Парню, выросшему в Брансуике, Боудойн грезился обителью избранных, в которую я старался попасть — впрочем, безуспешно.
«Список очередников», — пояснил я, показывая отцу циркуляр с перечнем фамилий допущенных к занятиям, пришедший из Боудойна весной восемьдесят третьего года.
Отец расслышал явное разочарование в моем голосе: «Список очередников на поступление в Боудойн — не так уж и плохо, верно?»
«Папа, это всё равно не то же самое, что прием в колледж. К тому же мистер Чалленор говорил…»
«Кто такой мистер Чалленор?»
«Мой консультант по выбору колледжа. В общем, он сказал, что без финансовой поддержки вряд ли удастся поступить».
Я тут же пожалел о бездумно сказанных словах. Отец посмотрел так, будто я случайно пнул его в мошонку.
Девиз отца звучал: «Дисциплина, целеустремленность, гордость». Я неосознанно нанес удар по его ценностям, по его вере в себя, а заодно — задел чувство отцовского долга.
«Сколько стоит год в Боудойне?» — тихо спросил отец.
«Папа, это не важно».
«Сколько?»
«Около семнадцати тысяч, включая питание и проживание…»
Отец тихо присвистнул и опустил взгляд, рассматривая пожелтевший линолеум на кухонном полу.
«Нехилые бабки», — сказал он после долгой паузы, прикуривая очередную сигарету.
«Знаю, папа».
«Но не в деньгах счастье, сынок. Понимаешь?»
«Конечно, — соврал я. — Я же сказал: ерунда».
«Не пори херню, сынок, — возразил отец, и на его лице проступило выражение проигравшего. — Именно в них счастье. Ты знаешь, и я знаю. Настоящее счастье».
Вот так и началась моя студенческая стезя во вполне доступном, крайне второсортном филиале Университета штата Мэн на Преск-Иле, где в целом кампусе я оказался едва ли не единственным студентом, не специализировавшимся в агрономии. Разумеется, ожидание в никому не известном городе, в окружении людей, пишущих дипломную работу о брюссельской капусте, бесило: можете даже не сомневаться, после Преск-Иля даже Брансуик казался прямо-таки космополитичным.
Однако при встрече с отцом я ни разу не выказал, насколько мне отвратителен сельский университет, скрывая сожаления о преграде, вставшей между мной и Боудойном из-за нехватки денег… отделившей от меня воплощенный в колледже большой мир.
Принесли мартини. Поднимаю бокал, подношу заледенелую кромку к губам, обжигающий напиток стекает по пищеводу.
Вновь звонит телефон — как раз когда голосовые связки онемели от выпитого.
— Нед Аллен.
— Ты когда-нибудь отдыхаешь? — спрашивает голос в трубке.
— Джек Дреббл?
— Возможно.
— Как говорил отец, хочешь обед — добейся побед. Джек, ты еще в офисе?
— Да. Только-только вышел из-за стола, и тут позвонил ты.
— Уже восемь пятнадцать. Ты — ценный кадр для «Инфо-Кома».
— А ты пытаешься облизать мой анальный сфинктер.
— Незачем, приятель. Сейчас я в баре «Сейнт Реджиса», попиваю сухой мартини, вот-вот встречу красавицу-жену, и мы отправимся ужинать, а «Грин-Эп» готов ухватиться за многостраничную вставку уже в девять ноль пять завтра утром, если только у нас не получится любви раньше. Так что, Джек, ты уж не обижайся, но кого интересует твой сфинктер при такой сладкой жизни?
— Сто семьдесят одна тысяча.
— А теперь ты хочешь меня обидеть, выставить дураком. Мы же договаривались на сто восемьдесят тысяч… и реклама пойдет двухцветная, по льготной цене.
— И уикенд в Вейле, да?
«Попался!»
— Только за сто восемьдесят.
— А пять штук не сбавишь?
— Считай, сюда входит разница между тем, чтобы щуриться на солнце в Колорадо — или протиранием штанов в прекрасном деловом центре Ворсестера, штат Массачусетс. Сто восемьдесят, без вариантов.
— Завтра перезвоню.
— Так мы не договоримся. Сегодня позвонил — сегодня и покупай. Сто восемьдесят.
«Давай, давай же…»
— Хорошо-хорошо, согласен.
— Умный ход, Джек. — Делаю большой глоток мартини.
Ставя бокал на стол, думаю: «Ты прав, отец. Для меня счастье — в деньгах».
И, боже мой, как же мне нравится продавать!
Глава третья
— Слушай, а там сидит случайно не Ральф Лорен? — спросила Лиззи.
— Верно подметила, — отозвалась Джина.
— А видите тех двоих парней в углу? — подал голос Айан.
Мы с женой и друзьями, молодой супружеской парой, ужинали в модном ресторане, где полным-полно знаменитостей.
— Неужели Эдгар Бронфан-младший? — удивилась Лиззи.
— Ты всех знаешь, — заметила Джина.
— Лиззи — умница, — согласился я. Жена подернула плечами:
— Просто читаю раздел сплетен, как все.
Я улыбнулся: только Лиззи способна подать такую реплику.
Хотя жена старательно играет в любимую игру Манхэттена, «кого-я-знаю», но ее вовсе не увлекает сам процесс. Это занятие никогда не имело для нее первостепенного значения, любимая считала его лишь основной частью работы. Ведь информация — основная валюта, в которой ведет торговлю жена.
Вскоре после знакомства Лиззи объяснила мне суть своего бизнеса: «В пиаре только два факта имеют значение: кого ты знаешь… и с кем ты знаком».
«А тебе не случалось проводить сделки?»
Лиззи запустила пальцы в волосы на моей макушке и лукаво улыбнулась: «Ты — закрываешь, я — влияю…»
