Карьера - Дуглас Кеннеди

Основная зарплата составляет шестьдесят тысяч в год, для менеджера среднего звена в Нью-Йорке — едва ли не ниже прожиточного минимума. Если команда одолеет гору в двадцать девять и четыре десятых миллиона, то в конце года получу еще шестьдесят тысяч (сотрудники получают поощрительные бонусы за каждый добытый доллар). Но если продадим меньше, чем установлено в годовом плане, то соответственно уменьшится и сумма бонуса.

С тех самых пор, как полтора года назад я приступил к работе региональным директором по продажам, мы ни разу не сталкивались с невыполнением плана. И когда в пятницу, двенадцатого декабря, раздают рождественские бонусы (эту дату я отмечаю в ежедневнике «звездочками»), я с полным на то правом рассчитываю увидеть на своем чеке надпись «ШЕСТЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ». И смогу спать спокойно, потому что жизнь у меня непростая.

Суммарная задолженность по пяти кредитным картам составляет около двадцати тысяч ежемесячно, точно как часы выплачиваю триста двадцать пять долларов — проценты по ссуде, взятой пять месяцев тому назад. Долгу по уплате семисот девяноста пяти долларов членских взносов Нью-Йоркскому теннисному клубу здоровья исполнился месяц. Совсем недавно заказал для себя и жены семидневную путевку в отель «Фор Сизонс» на острове Невис (невероятная сумма в пять тысяч шестьсот долларов за один только номер и авиабилеты, но я всегда говорил Лиззи: предстоящая поездка станет для нас первым за три года отпуском). К тому же на прошлой неделе Барни Гордон, дипломированный дантист, сообщил, что потребуется три тысячи двести долларов на замену старого моста, героически простоявшего целых двадцать три года после установки (в одиннадцать лет я свалился с велосипеда, что стоило мне верхнего переднего зуба). К сожалению, замена моста не предусмотрена медицинской страховкой компании.

У меня на столе звонит телефон. Отрываюсь от списка дневных достижений и нажимаю на кнопку коммутатора:

— Нед Аллен…

— Сколько ты заработал для меня сегодня? — интересуется Чак Занусси, мой босс.

— Много, но всё промотал.

— Вот как? На что?

— Ну, неизбежные расходы: новый «феррари», билеты на Канары для себя и любовницы…

— Не будет лишнего билетика?

— Я думал, тебе нравится Ницца…

— Знаешь, другой начальник тебя бы за такие шутки уволил.

— Но у тебя же, Чак, просто потрясающее чувство юмора.

— По-другому в нашем деле просто нельзя. — Занусси посерьезнел. — Ну, рассказывай.

В трубке послышались щелчки. Спрашиваю:

— Ты где?

— В воздухе, на полпути между Чикаго и Ла-Гуардией.

— Не знал, что сегодня ты отправляешься в Чикаго. Думал, полетишь из Сиэтла прямо к нам.

— Я тоже так думал — пока не позвонили и не попросили задержаться в Чикаго.

— А кто попросил?

— Потом узнаешь. Рассказывай, как дела.

— Кажется, наконец-то удалось уговорить Великого Будду, Дона Даулинга, сесть за стол переговоров.

— Есть что-нибудь конкретное?

— Покупают один разворот в апрельском номере.

— И всё?!

— Но через две недели Дон готов со мной пообедать.

— Надеюсь, хорошее начало.

— Чак, это не просто начало, а настоящий прорыв. «АдТель» избегал нас с тех самых пор, как восемь месяцев тому назад у них начал работать Даулинг. А Айван бегал за ним как проклятый.

— Но сделку закрыл ты, а не Айван.

— Айван работает нормально.

— Он меня беспокоит. За несколько месяцев ему так и не удалось ничего добиться.

— У Айвана получалось раньше, получится и теперь. К тому же он вот-вот закроет сделку с «Джи-Би-Эс» насчет большого разворота.

— Я поверю тебе, только когда увижу подписанный договор.

— Да ладно тебе, ты же знаешь, что перенес бедолага…

— Растроган твоей верой в людей, Нед. Очень, блин, поднимает настроение.

— Так почему тебе пришлось завернуть в Чикаго?

— Завтра объясню. За завтраком. В восемь в «Уорлдорфе».

— Что-то затевается?

— Раскрою все карты за завтраком. Приходи.

Я положил трубку.

Почему Чак, всегда режущий правду-матку в глаза, вдруг напустил столько долбаного тумана о чикагских событиях?

Я встал, взглянул за стеклянную стену кабинета. В общем-то, даже и не кабинета — скорее кабинки восемь на восемь футов, скрытой в глубине ничем не примечательного офисного здания из белого кирпича, на пересечении Третьей авеню и Сорок шестой стрит. По крайней мере, у меня есть окно, через которое открывается вид на обшарпанный однодневный отель на Ленгсингтон-авеню (вроде халуп-развалюх, в которых часто останавливаются «челноки» из Восточной Европы).

Через стеклянные стены кабинета я могу наблюдать за происходящим: крошечный лабиринт кроличьих нор, перегородки, за которыми мои специалисты по телефонным продажам проводят предписанные восемь часов в день, точно подчиненные связаны с телефонами пуповиной.

Разумеется, за исключением звезды офиса Дебби Суарес: девушка, как всегда, задержалась в конторе после семи вечера и выстреливает в микрофон «хендс-фри» пулеметной очередью фраз, окучивая очередного бедного, ничего не подозревающего клиента, неосмотрительно позволившего Дебби привести основные доводы в пользу покупки.

Среди сотрудников «Компу-Уорлда» Дебби благодаря способности говорить быстрее всех в мире известна как Суарес-Пулемет. Но Суарес — это еще и непревзойденная разведчица, располагающая о каждом работнике журнала всей информацией, какая только имеется. Фигурой Дебби напоминает малютку-пупса (ростом около четырех футов и десяти дюймов, с короткими темными вьющимися волосами, большими зелеными глазами и сложением боксера в сверхлегком весе), а потому словесная Ниагара впечатляет еще больше.

По пути из кабинета к кабинке Суарес я слышал, как та припустила на полной скорости:

— Знаю-знаю-знаю, но послушайте, где еще вы сможете найти лучшую возможность продать свой товар? Нет-нет-нет-нет. Пообещают, но так ничего и не сделают. Да, именно, ничего-ничего. Думаете, стала бы я вам всё это рассказывать в семь вечера, в четверг, если бы ничего не смогла предложить? Могла бы уже сидеть дома, с ребенком. Пятьдесят две с половиной тысячи. Что предложить? Шесть четвертушек за шесть месяцев! Лучшее предложение за целую неделю! Пятьдесят две и пятьсот. Да-да-да, тридцать пять за страницу. Целую. А четверть полосы стоит десять за штуку. Почему? Вы меня спрашиваете почему? Да бросьте, вы же сами знаете! Четверть полосы никогда, никогда не бывает в четверть цены! Всегда придется платить на десять процентов больше… но в этот раз я предлагаю шесть четвертей как раз по той цене, которую вы хотели. Восемь семьсот пятьдесят за выпуск, и вы сэкономите… эй, вы быстро прикинули. Но теперь умножьте на калькуляторе на шесть! …верно, у вас в кармане останется семь пятьсот. Ну так что, хорошая скидка? Да-да-да, конечно же, окончательное решение о том, где разместить рекламу, — за вами. Эй, послушайте, здесь не удастся решить на свежую голову. У меня еще три клиента стоят в очереди на ту же страницу. Что? Обещаю, конечно же! С какой стати вы должны мне верить? Я вас умоляю…

Дебби оказалась для меня настоящим открытием, подлинной звездой года в номинации «Лучший продавец «Компу-Уорлд»». Девушку я нанял сам, чтобы заполнить образовавшийся после повышения вакуум. Имелись и другие достойные кандидаты, но в Дебби подкупало не только нескрываемое рвение устроиться на работу, чувствовавшееся в непрестанном речевом потоке («Мистер Аллен, вы не пожалеете, если дадите мне работу. Если я сказала «не пожалеете» — значит, так и будет: вы очень-очень-очень обрадуетесь…»).

Дело было в прошлом Дебби, в мрачных сторонах ее жизни, не упомянутых в резюме, но тем не менее описанных после деликатных расспросов с моей стороны. История о том, как девушка росла в Восточном Нью-Йорке. Как отец получил пожизненный срок в тюрьме Сан-Хуана, когда ей исполнилось четыре года. Дебби забеременела в семнадцать и осталась вдовой в девятнадцать после того, как подлец муж разозлил своих работодателей-наркоторговцев, прикарманив часть прибыли от продажи кокса. Пришлось вновь пойти учиться и устраиваться на секретарскую работу, чтобы наконец-то вырваться из Восточного Нью-Йорка, сняв в Стайвесенд-Тауне крошечную квартиру с единственной спальней, где Дебби и теперь проживала с матерью и маленьким сыном, Раулем.

Дебби знала, что способна продать что и кому угодно — главное, стартовый толчок.

— …Ну так что, мы договорились или как? Я же сказала, сейчас семь восемнадцать, магазин скоро закроется. Заходите завтра… да-да, точно, нет-нет, конечно-конечно-конечно, никаких конкурентов рядом с вашей рекламой, сами одобрите макет, пятьдесят две тысячи пятьсот… ну как, договорились?

Лицо Дебби напряглось, глаза закрылись — так бывает у людей, которым не хватает сил смотреть на трансляцию лотерейного тиража. Потом девушка внезапно расправила плечи, напряжение сменилось усталым облегчением.