Собаке — собачья смерть - Антон Дубинин

Он протянул навстречу Гильеметте руки, еще мокрые от песьей слюны. Лицо его сияло — так же, как сияла на пол-локтя ниже белозубая улыбка крутящегося от радости пса, вовсю расточавшего любовь и ласку. Однако Гильеметта не спешила присоединиться к ликованию; смотрела из-под кувшина сторожко, глаза испуганно блестели из темных кругов усталости. Наконец сделала робкий шаг вперед, по пути снимая кувшин с головы.

— Антуан… пасынок Бермонов? Неужто вправду ты? И, Господи помилуй, что это на тебе надето — впрямь монашеское платье? Так ты у нас теперь… Ты теперь настоящий этот самый… Всамделишным клириком сделался?

Не о такой ли встрече втайне от себя самого мечтал Антуан де на Рика? Раскрасневшись от законной гордости, по-царски кивал, кажется, и не замечая, как бегают, прячась от взгляда, ланьи очи собеседницы. На Аймера она смотреть и вовсе избегала, испуганно поклонившись в его сторону и сразу отгородившись псом и Антуаном.

— Господи Боже мой, как же вы… Вы и священник теперь, поди? — бедняжка совсем запуталась, как к нему надобно обращаться.

— Нет, пока нет еще, я тут брата Аймера… отца Аймера социем. Помощником то есть, — из чистого человеколюбия поправился тот. На лице Гильеметты проступило облегчение, она с видимым трудом удержала за зубами какое-то восклицание вроде «слава Богу». Еще почти что человек, не вовсе взлетел за облака! Даже заговорила бойче, выпалив единственный по-настоящему важный вопрос:

— Так вы, отцы мои, что ли опять с… Инквизицией к нам пожаловали?

Сама испугавшись страшного слова, Гильеметта замерла в ожидании ответа. Аймер, наскучив тактичным лицезрением пыли под ногами, внимательно смотрел в лицо женщине, этим вгоняя ее в еще большее смятение.

— Нет, Гильеметта, не с инквизицией, — поспешил утешить ее Антуан. Вот уж последнее, чего он желал от бывших односельчан по возвращении — так это страха! И перед кем — перед ним же самим! — Мы с миссией пришли, проповедовать, то есть отец Аймер будет проповедовать, время-то Пасхальное, самое оно о спасении говорить, ну и исповеди слушать… Если захочет кто исповедаться, конечно… А мое дело — отцу Аймеру во всем помогать.

— Значит, только проповедовать? — Гильеметта хотела гарантий. Глаза ее все так же бегали по сторонам — теперь это заметил даже и Антуан. Радостная встреча плавно переходила во что-то иное; один белый пес с богохульным именем продолжал искренне улыбаться во весь рот.

— Только проповедовать, да. Ну и по дороге — навестить вас, проведать, чем живете, с новым кюре поговорить… Я ж соскучился по вам, по Мон-Марселю! — (последняя попытка завязать искреннюю беседу, заметил про себя Аймер.) — веришь ли, в Тулузе часто вас вспоминал, думал, кто жив, кто рожает, кто как часто в церковь ходит…

Ну вот, неудачно затронул опасную тему. Гильеметта, нимало не убежденная, что это все-таки не инквизиция, встрепенулась, вспугнутая, подхватила с земли кувшин.

— Так я побегу, отцы мои… Помчусь народ предупредить, какие к нам гости пожаловали, чтобы встретить как надобно, чтобы и покушать вам, и разместиться… Я вот тут винца чуток к воскресенью, у Брюниссанды, — так и винцо мне б отнести, муж ругать будет… Побегу я, отцы мои, не обессудьте уж, ступайте к церкви, мы уж вас встретим по-настоящему… — приговаривая так и мелко кланяясь в сторону Аймера (обращение «отцы мои» явственно относилось только к нему как к наиболее опасному из пары), женщина помаленьку отступала назад в проулок, в котором, развернувшись и подхватив кувшин за ручку, и в самом деле бросилась бежать — в ту же сторону, с которой пришла, а отнюдь не в сторону дома, как подметил раздосадованный Антуан. Черт, повертев головой туда-сюда, последний раз ткнулся ему в ноги и потрусил за хозяйкой.

Братья снова остались вдвоем на пустынной улице Портала. Посмотрев против садящегося солнца в сторону церкви, вдоль серых крыш, ступеньками поднимавшихся вверх, Аймер сказал задумчиво:

— Нехороши тут дела. Иначе с чего бы ей так пугаться?

Антуан подвигал плечами. С лица его медленно сползало радостное выражение, уступая место растерянности.

— И собака эта, ты говоришь, — Раймона-пастуха? Ее брата, которого наш Гальярд пять лет назад осудил in absentia[1], если я верно помню?

Увы, Антуану пришла та же самая несомненная мысль… Только очень уж не хотелось ее развивать, не успев вернуться домой! Однако в Аймере пробудился секретарь инквизиции и снова засыпать не собирался.

— Слишком уж торопится наша красавица. Готов поспорить, что ее брат где-то неподалеку, живет спокойно у властей под носом! И его-то в первую голову она и побежала предупреждать, даже вон что обронила, — Аймер нагнулся и выхватил у товарища из-под ног подушечку, которую обыкновенно женщины подкладывают под тяжелый кувшин на голове. — Осужденный еретик живет в селе как ни в чем не бывало, с родными общается… Куда только кюре смотрит? Да и покаянники наши хороши!

— Может, кюре и не знает, — вступился Антуан за незнакомого священника. — Да и вообще, Аймер, есть же у нас правило «подозревать доброе»! Не видели мы этого Раймона — может, и нет его тут, а собака у сестры его живет, почему бы нет? И откуда нам знать, жив ли Раймон? Пять лет прошло, шутка ли! Что угодно могло случиться…

Аймер недоверчиво покосился на брата, который со всей очевидностью сам не верил в свои слова, но ничего не сказал. Сунул подушечку в карман под скапулиром и повернул на улицу, ведущую к церкви.

Гильеметта, убежавшая, припадая на правую ногу под тяжестью кувшина, и впрямь оказалась быстра, как огонь под ветром. Когда двое проповедников спустились наконец к маленькому, вечно запертому мон-марсельскому храму — кажется, предхрамовая площадь была единственным по-настоящему ровным местом в деревне — их уже ждало торжественное собрание.

— Ничего себе скорость, — тихо изумился Аймер, завидев группу человек в двадцать, с байлем во главе, с зажженными светильниками — просто благоразумные девы! — ожидавшую их торжественным полукругом. Приглушенно гудели мужские голоса, из женщин никого не было видно. Антуан шел как во сне: он и без того чувствовал себя в середине собственных ночных грез, проходя впервые за такие длинные для него пять лет этот совершенно не изменившийся путь. Между серых осталей, лепившихся друг к другу, по узким, беспорядочно вьющимся улочкам, обходящим уступы скал; мимо поворота на бывший свой, а теперь совершенно чужой дом… Антуан с неудержимым тревожным любопытством оглянулся тогда на проулок, как Лотова жена, — непонятно, что думал там увидеть… И сейчас по мере приближения к людям он вглядывался в лица, ожидая встретить белозубую улыбку единственного мон-марсельца, которого он, оказывается, видеть очень не хотел. Своего отчима. Или хотел? Сейчас, по возвращении, так сказать, во славе — в белом хабите, клирик, почти инквизитор, более не младший, едва ли не старший, свободный, неприкосновенный, с прекрасным Аймером за плечом — может, Антуан и желал бы видеть отчима именно сейчас, доказать ему и себе, что прежние времена — всего лишь прошлое, которое прошло? Но, к добру или к худу, Бермона-ткача на площади не было.

Гул тревожных голосов сменился не менее тревожным молчанием. Братья подошли к ожидавшему тихому полукругу; Аймер внезапно почувствовал себя очень — слишком! — белым. Тихо горели свечки в фонарях; пятнами светлели в быстрых сумерках бородатые лица. Как на похороны, кольнуло проповедника; в воздухе железисто пахло страхом — скорее всего, страхом перед ним же самим, Аймером; странный народ — но их тревога заражала и его.

Первым, как положено, заговорил байль. Он выступил вперед, держа обеими руками и протягивая Аймеру большое тусклое блюдо — ну просто шатлен покоренного города с ключами от цитадели! И верно — на блюде лежала жидкая связка ключей на одном кольце. Показалось — или и впрямь постарел достойный Пейре Каваэр за пять лет, и усохло внушительное брюшко, и запали почтенные щеки?

— Вот, отцы наши братия, — сообщил он с поклоном, снова обращаясь к Аймеру во множественном числе; — ключи вам от церкви нашей имеем честь поднести, удобства вашего ради. Где переночевать изволите? Пожелаете в замок опять — только пусто там, давно не топлено, скверно, не сочтите за грубость — или лучше ко мне, как раз к ужину поспеете, если согласитесь отведать что Бог послал…

Претерпев краткое сражение с возликовавшим желудком — и победив! — Аймер с достоинством принял ключи, поблагодарил кивком.

— Благодарю, любезный… Пейре (расслышав из-за плеча тихую подсказку Антуана), но отдых после, а прежде всего — дела. Мы с братом (пусть привыкают!) и помощником прибыли к вам проповедовать, не за чем иным, и стеснять никого не желаем. Хорошо нам было бы поговорить с вашим кюре; у него в доме мы бы предпочли и остановиться. Есть он среди вас? Покажитесь, дорогой собрат во священстве!