Любовный контракт - Александра Джонс

— Этим вечером?

— Сегодня презентация великой книги издательства «Маккензи», творения Фэй Ратленд, ты позабыла?

Да, она нарочно позабыла — у нее не было никакого желания принимать приглашение.

— Я же сказала, меня в расчет не брать. Я и в лучшие времена терпеть не могла рекламных трюков, а Фэй Ратленд, королева порно, вообще не писательница. Маккензи используют ее имя, чтобы раскрутить продажи, а ей достается куча баксов за силиконовые имплантанты.

— Ты сделаешь эту единственную вещь для «Лэмпхауза», чтобы на нас смотрели как на фирму, все еще шагающую в ногу с жизнью, а не как на погибающих?

Оливия думала ровно три секунды — она была одной из тех, кто отверг роман Фэй Ратленд «Манхэттен Мицци», написанный «негром», как слишком грязный, слишком непристойный и для «Лэмпхауза» — совершенно непечатный.

— Нет, па, ты пойдешь туда один, или возьми Дейвину, чтобы размахивать флагом перед семнадцатью с половиной миллионами Маккензи. В конце концов, ты ее сделал главным редактором — а ведь она тебе даже не дочь! — И Оливия покинула отцовский кабинет.

Есть вещи, которые принципиальная женщина не может делать. Например, лизать грязные ботинки коварного соблазнителя, в гневе думала Оливия, добираясь на метро домой, в Фулхэм. Она порылась в сумочке, ища ключ от двери, и в это время внутри зазвонил телефон. Звонить могли и ей, и Аманде, девушке, с которой она делила жилье, хотя за каждой сохранялась отдельная квартира.

Аманда работала фотомоделью в ТВ-рекламе: крем-пудра, йогурт, рыбные палочки и сухие смеси — везде она блистала. Сейчас для нее наступила эпоха молодых мам — просто потому, что она уже перевалила за двадцать шесть и набрала несколько лишних килограммов. Аманда была суперзвездой с детства, выиграв конкурс «Мисс Совершенное Мыло» в возрасте трех лет. Она надеялась вскарабкаться по рекламной лестнице к высотам бытия, лишь бы не проходить всю жизнь в домашних хозяйках, о чем исповедовалась Оливии над бутылкой вина, когда обе чувствовали себя неважно, но ее надежды быстро таяли. Это было похоже на жевательную резинку — так она говорила Оливии: чем больше надуваешь пузырь, тем громче он лопается. Когда все это минуешь, тебе предлагают всякие телесные штучки, от исправления формы губ до подтяжки грудей, а ты к этому не готова. Что видите — то имеете, сказала она своему агенту. Оливия в общем-то сочувствовала Аманде — красное вино скрепляло их дружбу, но не вполне цементировало ее. Они с Амандой всего лишь делили жилплощадь, но не вмешивались в личные дела друг друга.

Затянутая с ног до головы в сверкающую черную синтетику, Аманда протопала вниз в своих тяжелых сапогах до колен.

— Привет, Оливия! Я еще не напилась, чтобы петь под дождем! — она отхлебнула добрый глоток. — Но я бы хотела! На завтрак, конечно, хлопья, которые у тебя вязнут в зубах, как и у меня. Твой телефон бесконечно звонит. Я подумываю подарить тебе на Рождество автоответчик, — язвительно добавила она.

— Сожалею, — мрачно пробормотала Оливия, — должно быть, очень утомительно разбираться, кто и когда звонил.

Она исподтишка взглянула на последнего дружка Аманды — судя по первому впечатлению, неплох. Этого нельзя было сказать о большинстве ее предыдущих увлечений. Хорошо, что она не связывалась ни с кем из своих коллег. Аманда и сама была не промах.

Добрая, заботливая, смешливая, надежная, она знала свое дело, говорила что думала и всегда — правду. Оливия припомнила ряд случаев, когда ее саму сводили с ума безответные телефонные звонки к Аманде.

— Может, мы поровну разделим их между собой?

— Отличная мысль! — Звезда телерекламы улыбнулась, сразу забыла об этом и продолжила свой путь. Оливия закрыла дверь за дружком Аманды и поднялась в собственную квартиру.

Продутая ветром, растрепанная, насквозь мокрая и голодная, она мечтала лишь спокойно провести остаток дня. Нужно было продумать собственное будущее — ее жизнь, посвященная отцу, была разрушена им же! Он всегда слишком много брал на себя, особенно по отношению к ней. Это была трудная неделя, когда в воздухе носились слухи, что «Лэмпхауз» идет ко дну, что отец вляпался в неприятности и «готов к захвату» — и все оказалось правдой. Недаром говорят, что нет дыма без огня! Но, как обычно, она узнала правду последней, узнала сегодня, сейчас, в это мерзкое субботнее утро. Правду и ничего, кроме правды, из уст самого повелителя: он сообщил ей свое непререкаемое решение — продать компанию и выйти из игры. Однако — и в этом она была твердо уверена, — если он считал, что сможет диктовать ей каждый шаг всю оставшуюся жизнь без таких мелочей, как «пожалуйста» и «спасибо», даже без предварительного обсуждения и взаимного согласия, то сильно ошибался!

Оливия продолжала злиться. «Новая компания Лэмпхауз»! Конечно, это будет означать лишь филиал издательства «Маккензи, Нью-Йорк, Торонто». Через мой труп! — подумала Оливия, гремя послевоенным, 1946 года выпуска водонагревателем для ванны. Господи, ведь ей еще надо поговорить с домовладельцем по поводу отсутствия горячей воды!

Она с раздражением мыла голову тепловатой водичкой и продолжала размышлять. Гарольд и Мэгги всегда были, мягко говоря, назойливыми родителями. «Когда ты думаешь остепениться, Оливия?», «Когда ты думаешь завязать постоянные отношения, Оливия?», «Когда ты думаешь выйти замуж и подарить нам внуков, Оливия? Тебе ведь уже двадцать пять, а скоро будет тридцать — в этом возрасте поздновато иметь детей, знаешь ли! Нельзя рожать, когда ты слишком стара и измучена карьерой. А твоему отцу хотелось бы иметь внука, который унаследует его имя и состояние». И все такое прочее.

Да, мама! Конечно, мама! Но будущий внук Гарри может быть уверен — его фамилия будет не Котсволд! Что касается состояния — денег, вырученных за «Лэмпхауз», — то они, видимо, для внука не будут иметь большого значения, особенно в свете последних заявлений отца…

Обернув мокрые волосы полотенцем, Оливия направилась в постель, надеясь, что позже вода будет достаточно горячей для того, чтобы в пенной ванне отмыться от отвратительного привкуса предложений Маккензи и при этом не угореть.

Оливия собиралась провести в постели остаток этой мрачной субботы, правя и редактируя рукописи, немножко посмотреть телевизор, немножко вздремнуть и вообще расслабиться, на что она имела право после того, как долго работала впустую. Совершенно впустую, имея в виду продажу ее наследства! «Ты — моя козырная карта, Оливия, мое единственное дитя и наследница „Лэмпхауза“. С тобой он имеет шанс войти в следующее тысячелетие, без тебя это еще одна бывшая издательская компания, ждущая конца…»