Идеальная пара - Майкл Корда

Внезапно он проснулся, почувствовав, как кто-то дергает его за рукав.

– Мне не нравится состояние больного, – прошептала медсестра. – Пульс совсем слабый.

Дыхание сильно затруднено. Врач сейчас на обходе, но я попросила секретаря как можно скорее найти его и сказать, что дело срочное.

– Да-да, вы правы. – Пентекост боролся с желанием опять заснуть. Он попытался вспомнить, сколько он выпил за обедом. Давно прошли те времена, когда он мог пропустить пару коктейлей перед обедом, затем еще бутылку вина, и после этого продолжать работать.

Одного взгляда на Робби было достаточно, чтобы он окончательно проснулся.

– Боже мой, – прошептал он. – Он умирает? Медсестра поджала губы, давая понять, что высказывать мнение о состоянии больного не входит в ее обязанности.

– Трудно сказать, – ответила она, увеличивая подачу кислорода. – Может быть опять ложная тревога.

Пентекост кивнул. За последние недели такая ложная тревога была уже не раз. Он подумал, не позвать ли ему леди Вейн, но потом решил не спешить. Медсестра внимательно смотрела на зеленую кривую, мерцающую на экране монитора, как будто она могла сказать ей больше того, что она уже знала: организм пациента продолжал цепляться за жизнь, хотя от этого уже никому не было никакой пользы.

Она наклонилась, чтобы рукой проверить пульс Вейна, как будто не доверяла сложной технике. На ее лице отразилось удивление.

– Мне кажется, он пытается что-то сказать, – сказала она.

– Вы уверены?

– Абсолютно уверена, – холодно произнесла она, не привыкшая, чтобы ей возражали.

Она сняла с больного кислородную маску. Пентекост почти прижался ухом к губам Робби, так что почувствовал его дыхание. Ему показалось, что он услышал два или три слова, но он не был в этом уверен. Это было похоже на «моя царица». Неужели он произнес слова своей роли из «Антония и Клеопатры»?

– Я не слышу тебя, Робби, – прошептал он и тут же понял, что напрасно это сделал, ведь Робби тоже не в состоянии расслышать его, поэтому он повторил эту фразу громче – пожалуй, даже слишком громко.

Робби чуть приоткрыл глаза.

– Там папка хранится, – с трудом прохрипел он.

– Папка?

– В столе. В ящике. – Робби сделал судорожный вдох. Гиллам разобрал слова: – Ты безмозглый дурак! – Потом: – Перестань кричать!

– В ящике письменного стола хранится папка?

Вейн, как мог, кивнул ему, чуть заметно наклонив голову, но даже это слабое движение явно утомило его. Медсестра опять поднесла к его лицу кислородную маску. Он отстранил ее нетерпеливым движением дрожащей руки.

Его пальцы были короткими и крепкими, с большими, квадратными ногтями – пальцы труженика, не аристократа. Он гордился своими руками, потому что считал актерскую профессию делом, ремеслом, которое надо оттачивать и совершенствовать. Это была работа, как он любил говорить, все равно, что сделать стол или построить корабль, и при этом чертовски тяжелая работа.

– Я обыкновенный парень – я просто читаю текст и пытаюсь поставить себя на место другого человека, – обычно говорил он о своем таланте, словно фокусник, боящийся раскрыть свои секреты.

Пентекост послушно попытался открыть ящик стола. Он был заперт. Гиллам медлил, не зная, что делать.

– Коробка, – услышал он нетерпеливый шепот Робби у себя за спиной. Сначала он был озадачен, потом увидел на полированной поверхности стола серебряную сигаретницу с выгравированной надписью:

Робби и Лисии

от друзей и соседей Рэнди и Натали Брукс

Лос-Анджелес, 15 октября 1939

Крышка сигаретницы была поцарапана, как будто кто-то острым предметом пытался стереть имя Рэнди Брукса. Пентекост часто думал, когда это случилось и почему Робби хранил эту коробку в числе своих самых дорогих вещей. Сейчас он открыл крышку и нашел в сигаретнице маленький ключик, с помощью которого и отпер ящик стола.

В глубине он увидел простую картонную папку, поблекшую, с потрепанными уголками. На выцветшей наклейке было написано «Марти Куик Продакшнс» и ниже его нью-йоркский адрес. Под папкой лежало что-то, завернутое в покрытый пятнами кусок шелка.

Пентекост бросил взгляд в сторону постели. Глаза Робби были сейчас широко открыты и смотрели повелительно и строго, как бывало на сцене в лучших его ролях.

Гиллам принес папку Вейну и поднял ее так, чтобы Робби мог без труда увидеть ее. Робби несколько мгновений молча смотрел на нее, лицо его оставалось совершенно бесстрастным, потом тихо вздохнул и закрыл глаза.

– Сожги ее.

Гиллам удивленно поднял брови.

– Сейчас? Здесь?

Робби открыл глаза и посмотрел прямо в лицо другу. Пентекост усвоил еще много лет назад, что он может спорить с Робби или возражать ему только до определенного предела – до тех пор пока взгляд этих синих глаз не даст ему понять, что терпение Вейна истощилось.

– Ну хорошо, – сказал он и повернулся к камину. Огонь в камине не горел – еще одна победа врачей, которые запретили разжигать огонь в комнате, где находится баллон с легковоспламеняющимся кислородом.

– Я только сожгу вот это в камине, сестра, – предупредил Пентекост медсестру. – Это не займет много времени.

– Вы не можете этого сделать, – возразила она, бросив на него взгляд, способный остановить любого, только не ее собеседника.

Пентекост часто удивлял людей; его огромный рост и некрасивая внешность давно превратили его в своеобразную достопримечательность английского театра. У него уже была репутация строгого критика и острого на язык интеллектуала до того, как он стал близким и, пожалуй, единственным помощником лорда Вейна, которому тот поручал выполнять самые неприятные дела, например, говорить людям «нет», что сам Вейн не любил делать. Пентекост грозно нахмурил густые брови и сердито посмотрел на медсестру.

– Вы же слышали, сестра, – твердо сказал он. – Он ясно выразил свое желание.

– Его светлость не может требовать выполнения своих желаний. Он всего лишь пациент и к тому же в тяжелом состоянии.

Пентекост понял, что спорить с ней бесполезно.

– Лорд Вейн, может быть, и в тяжелом состоянии, но он знает, чего хочет, – спокойно сказал он. – И я намерен выполнить его желание. Если вы не хотите отключить кислород, ну что ж, тогда мы взлетим на воздух вместе, только и всего. – Он обнажил свои крупные зубы в улыбке, как будто такая перспектива его очень обрадовала.

Она сердито закусила губу, помедлила секунду, потом перекрыла клапан кислородного баллона. Шипящий звук, к которому Пентекост так привык, стал слабее, потом вообще прекратился.

Гиллам быстро подошел к камину, открыл дымоход и, держа папку обеими руками, попытался разорвать ее пополам. Она оказалась прочнее, чем он рассчитывал. Он ощутил легкое смущение, чувствуя на себе пристальный взгляд медсестры. Уж она-то, без сомнения, разорвала бы ее в мелкие клочки!