Жизнь в красном - Венсан Уаттара

Вот, писатель, как я провела день, который белые называют днем первой менструации, а я днем второй женской крови. Эта кровь символизировала мое расставание с детством, мою зрелость и в то же время угрозу для общественного порядка. В пятнадцать лет я больше не была ребенком в своей деревне. Я созрела, а это значило, что пришло мое время стать матерью. Все это этапы нашей жизни, правда, писатель?

— Да, жизнь — это дорога, по которой мы идем, и у каждой свои неровности, — ответил я.

— Да, писатель, я вижу, ты понимаешь меня, — сказала она, вынимая орех колы из наполненного водой калебаса, который стоял рядом с ней на земле.

Она расколола орех и дала мне кусочек. Я поблагодарил ее. Ее лицо озарилось улыбкой, и я тоже покорно улыбнулся, хотя в глубине души мне этого совсем не хотелось, но я сделал это из уважения, по привычке.

Орех хрустел у нее на зубах, глаза блестели, как родниковая вода. Они говорили о том, что ей еще многое предстояло мне рассказать.

— Иди по дороге моей жизни, — сказала она, — и ты поймешь меня.

4

Ранним утром на следующий день после появления моей второй женской крови я услышала, как мама тихонько сказала отцу:

— Она больше не маленькая.

Отец все понял. Он вынул трубку из кармана брюк, набил ее табаком и подошел к очагу перед кухней, чтобы зажечь ее. Потом он вернулся с сияющим от радости лицом и сказал матери:

— Теперь с нее нельзя спускать глаз.

Нужно сказать, писатель, что эта кровь озарила мою жизнь. Одному лишь Богу известно, с каким удовольствием мой отец пил по утрам свою сыворотку. Он был так рад тому, что пролилась моя кровь, несмотря на то, что она могла принести много вреда!

Отец сказал моим братьям:

— Вы должны уважать сестру, теперь с ней нужно обращаться осторожнее.

Братья кивнули в ответ. Они не знали, что это значило, но обещали так и делать, не задавая лишних вопросов.

Прошло несколько дней, и однажды вечером моя мать позвала меня и сказала:

— Знаешь, когда ты только родилась, дочка, мы выбрали тебе жениха. Это хороший мужчина.

Я слушала ее с интересом, потому что это касалось очень важного этапа в моей жизни. Она продолжала:

— Мы выбрали Мади. Ты должна научиться делать для него все, что должна делать женщина, поняла?

Я молчала.

— Поняла? — повторила она.

— Да, мама.

— Это традиция. Нужно, чтобы у тебя был хороший мужчина, хороший муж, мы позаботимся о твоем счастье.

Я сказала ей:

— Мама, но он ведь мой двоюродный брат!

Она тут же ответила:

— Ты задаешь слишком много вопросов, дочка, что я тебе говорила?

Я помнила, как она говорила мне, что воспитанный ребенок не должен задавать вопросов.

— Я двоюродная сестра твоего отца, и у нас все в порядке, разве нет?

— Да, мама, — ответила я.

Она улыбнулась и добавила:

— Хорошо, что ты все поняла.

Мама надеялась, что я буду стараться для своего мужа. Я видела это в ее глазах… она желала мне только лучшего. Да, она желала лучшего. Она была уверена в том, что приготовила для меня замечательное будущее, но я в глубине души страдала. Я злилась на свою собственную слабость, на свою покорность, на то, что я не смогла сказать: «Мама, дай мне жить так, как я хочу».

А отец и вовсе не беспокоился о моем мнении. Для него это было решенное дело. Он лежал в своем гамаке и с довольным лицом выпускал из своей трубки клубы дыма. Дым медленно поднимался вверх и растворялся в кружевной листве манговых деревьев. Дядя Домба узнал от моего отца, что у меня пролилась кровь, и они с отцом встретились, чтобы поговорить о нашей с Мади свадьбе. Я слышала, как отец говорил ему, что праздник должен быть красивым, потому что я единственная его дочь и к тому же первенец, поэтому я заслуживаю особой чести и уважения. Именно во имя этой чести и уважения я должна была страдать. Мои родители были счастливы. А моего мнения никто не спрашивал. Их не волновало мое мнение. Их не волновало мнение Мади. Мы были детьми, несмотря на то, что нам говорили, что мы больше не дети. Они должны были решить, как мы будем дальше жить, ни о чем нас не спрашивая. Они все уже решили, когда мы только появились на свет, потому что они родились раньше нас и «родили» нас, потому что они знали жизнь лучше нас и потому что на всю жизнь мы останемся для них их детьми.

Когда у меня не было работы, я оставалась дома и думала о жизни, которая ждала меня, или ходила гулять к реке. А моя мать часто спрашивала себя, почему я в таком настроении. Когда она заставала меня одну в моей комнате, то говорила: «Вместо того чтобы сидеть здесь, лучше бы ты шла прясть хлопок да ткать…»

Я никогда ничего ей не отвечала. Она настаивала, и я подчинялась, шла против своей воли.

Моя мать всегда говорила, что я была чудо-ребенком, как она сама, даже лучше, чем она. Помню, как она постоянно напоминала мне: «Подчиняйся своему мужу, умей его слушать и никогда не повышай голос, говоря с ним». Женщина, которая страдает, будучи замужем, — это лучше, чем одинокая женщина. Женщина без мужа — банановое дерево без опоры.

Моя мать, как и большинство женщин, подчинялась своему мужчине. Когда отец ругал ее за оплошность, она молчала и полагалась на Бога. А когда ситуация становилась еще хуже, она полагалась на судьбу. Судьба была для нее лекарством от всех бед. Я смотрела на нее с беспокойством и думала, что же ждет меня с человеком, к которому я не испытываю ничего, кроме сестринской любви. Внутри меня шла борьба между двумя невидимыми духами, которые сопровождают нас в течение всей жизни: Духом протеста и Духом подчинения.

Дух протеста отказывался от жизни, которую прожила моя мать и которую она выбрала для меня. Иногда он говорил мне со свойственной ему сдержанностью: «Не слушай ее. Делай, как ты хочешь… но ни в коем случае не слушай ее; все равно ей ничего не останется, как принять тебя такой, какая ты есть».

Услышав эти слова, мой Дух подчинения громко отвечал: «Не слушай этого наглеца, он хочет сбить тебя с правильного пути; уважение к той, которая подарила тебе этот мир, — это святое».

Я соглашалась с ним: «Это же моя мать, как я могу причинить ей боль?»

Но, знаешь, писатель, однажды Протест все-таки заставил меня пойти против воли моей матери. Это было вечером, когда я вернулась с реки. Мать хотела, чтобы я привела себя в порядок. К нам должен был прийти Мади. Но я наотрез отказалась. Увидев меня в таком состоянии и испугавшись, она чуть было не расплакалась. Первый раз в жизни я увидела, как на глазах ее выступили слезы, даже мой отец никогда не видел, как она плакала. Я смутилась, мне стало грустно от того, что она заплакала, что я заставила ее плакать. Мой Дух подчинения сильно отругал меня в тот день:

— Что ты за дочь, если из-за тебя твоя мать плачет?

— Но я не хотела этого, — ответила я.

— Давай иди извиняйся, — сказал он.

Я тоже заплакала, обещая себе, что никогда больше не заставлю ее плакать. Я сердилась на свой Дух протеста, который развязал мне язык, так крепко скованный традициями.

Мать вытерла слезы набедренной повязкой и посмотрела на меня взглядом, умоляющим больше так не делать.

Писатель, я должна была молчать о том, как моя мать соблюдала обычаи нашего общества — даже те, которые, на мой взгляд, были просто глупы. С того дня я старалась ей больше не противоречить. Потому что судьба захотела, чтобы я родилась здесь, в этом уголке Земли, для того, чтобы жить вот так. Моя жизнь была монотонной и однообразной. Я часто скучала, и от скуки меня посещали мрачные мысли, они раздражали меня, от них мне становилось грустно.

Однажды вечером, когда был очень красивый закат, я пришла к реке, сняла свои каучуковые сандалии, села на берегу и опустила ноги в воду, чтобы облегчить чувство внутренней слабости, от которого я страдала, никому об этом не говоря.

Я вдыхала аромат диких цветов, растворившийся в воздухе жаркого летнего дня. Воспоминания об этом месте сотканы для меня из запаха земли, которая видела мое рождение. Вдруг я услышала шаги. Я обернулась и увидела, что ко мне приближается юноша. Я никогда его раньше не встречала. Он сел рядом со мной. Ох, и смел же был он! Я не осмеливалась посмотреть ему в глаза. Хорошо воспитанная девушка не должна смотреть мужчинам в глаза. Он заговорил со мной, я что-то бормотала в ответ, не говоря о том, что чувствую, о чем думаю. Он спросил:

— Можно я составлю тебе компанию?

— Как хочешь… — сказала я.

— Никогда тебя здесь не видел!

— Я тебя тоже.

— Меня зовут Сие, а тебя? — спросил он.

— Йели.

Он немного помолчал.

— Здорово, что я встретил тебя.

Во время нашего разговора он не отрывал от меня глаз. Я это чувствовала… И это меня смущало. Он сказал слащавым голосом: