Четвертое сокровище - Симода Тодд

Но его заинтриговал столь непосредственный звонок женщины, сообщившей о своем желании изучать каллиграфию. В школе Дайдзэн училось только две женщины: искусство сёдо традиционно считалось мужским, хотя от женщин искусству — да и самой школе — только польза.

Хорошо, что она позвонила ему, а не какому-нибудь другому старшему наставнику: иначе ее, скорее всего, отговорили бы сюда поступать. Его коллеги никогда не принимали в ученики женщин и, он был уверен, никогда бы не приняли, хотя с ними эту проблему он не обсуждал.

Сэнсэй Дайдзэн посмотрел на телефонный номер. И ему на самом-то деле не следовало брать новых учеников — лучше сосредоточиться на предстоящем состязании.

Он снял трубку и набрал номер. После двух звонков ответила женщина.

— Алло, это Судзуки-сан? — спросил сэнсэй.

— Да.

— С вами говорит Дайдзэн из школы Дайдзэн.

— Большое спасибо за звонок, сэнсэй. Простите, что причинила вам столько беспокойства. Но я видела ваше интервью по телевизору, и мне нужно с вами поговорить.

Сэнсэй Дайдзэн мог бы и догадаться.

— Я понимаю, вы хотите брать уроки. Вы когда-нибудь занимались раньше?

— Нет, никогда. В старших классах я ходила в клуб любителей каллиграфии, но это вряд ли можно считать занятиями.

Сэнсэй кивнул. Многие новички говорили, что занимались раньше каллиграфией, но чтобы стать учеником школы Дайдзэн, требовалось значительно больше, чем несколько бессистемных занятий.

— У нас ограниченное число мест — и только для серьезных учеников. — Он надеялся, что этой фразы будет достаточно, чтобы отвадить ее, если она не настроена серьезно.

После долгого молчания она ответила:

— Я настроена серьезно, сэнсэй. — Ее голос звучал мягко, однако настойчиво.

— Конечно, — согласился он. Многие звонившие были настроены серьезно. В начале, по крайней мере. Но в ее голосе слышалась тихая сосредоточенность, придававшая словам силу. — Нам, возможно, придется встретиться, чтобы обсудить детали. У меня будет немного свободного времени сегодня во второй половине дня перед вечерними занятиями. Откуда вы будете ехать?

— Из Кобэ.

— На поезде?

— Да.

— Скорее всего, мы могли бы встретиться на вокзале в Киото. В три часа. Мне нужно будет зайти в художественную лавку там недалеко. На вокзале есть небольшое кафе, направо за билетными кассами.

— Большое спасибо, сэнсэй.

Три часа. Это ей подходило. Ханако прикинула, что ее встреча с сэнсэем продлится не больше часа. Если учесть час езды из Киото обратно в Кобэ, она успевала вернуться домой, чтобы приготовить ужин. Однако если встреча вдруг затянется, она решила приготовить кое-что до отъезда.

Конечно же, Ханако прекрасно знала, что практически не рисковала опоздать с ужином. За два года совместной жизни ее муж Тэцуо лишь несколько раз вернулся вовремя. У него часто бывали встречи, которые затягивались допоздна. Как минимум раз в неделю случались командировки, о которых его оповещали чуть ли не за минуту до отъезда: то в Нагоя, то в Токио, то в какой-нибудь другой город, где раскинула свои щупальца империя Судзуки. И все-таки Ханако хотелось приготовить ужин вовремя. Даже если он вдруг не придет к назначенному часу, лучше, если ужин будет готов. А кроме того — чем еще заняться?

Она очистила огурцы от кожуры и семечек, порезала их ломтиками толщиной в полногтя на мизинце. Пока резала, думала о телевизионном интервью, которое видела утром. Сэнсэй говорил так мягко и в то же время — так уверенно, будто знал величайшие секреты какого-то иного мира. Его мир наверняка не похож на ее.

Прежде всего, она живет в новом доме, в новом жилом районе, спроектированном компанией мужа. Застройщики купили участок земли и сравняли с землей старые покосившиеся домики — пришлось изрядно потрудиться, чтобы убедить домовладельцев, что и они должны принять участие в модернизации Японии. Ее дом использовался как демонстрационная модель: когда она впервые вошла в него, дом был уже обставлен мебелью, а холодильник набит продуктами. Компания, где работал Тэцуо, не могла продать демонстрационный дом — никто бы его просто не купил. Если клиенты собирались покупать новый дом, они и покупали новый дом, а не тот, по которому прошлись сотни людских ног, где каждый угол тщательно исследован любопытными взглядами.

Ханако не возражала. Дом был тщательно вымыт и вычищен.

Нет, мир сэнсэя — скорее всего, мир традиционной красоты, созерцания, мир сокровищ. Так он назвал Тушечницу Дайдзэн, которую показал на интервью — одним из четырех сокровищ. «Четыре сокровища?» — переспросила интервьюер. «Да, — ответил сэнсэй, — так называют четыре предмета, необходимые для занятий сёдо. Это фудэ, суми, ками и судзури[9]».

У нее тоже были четыре сокровища: автоматическая рисоварка, электрическая точилка для ножей, холодильник с автоматической разморозкой и микроволновая печь последней модели с вращающейся подставкой внутри.

Когда сэнсэй Дайдзэн открыл дверь кафе, женщина приветствовала его глубоким почтительным поклоном. Сэнсэй едва склонил голову в ответ. Когда она выпрямилась, наставник спросил:

— Судзуки-сан?

— Да, сэнсэй. Большое спасибо, что согласились встретиться со мной.

Они выбрали столик у дверей. Наставник заказал чашку кофе, женщина тоже. У нее было узкое лицо и круглый лоб, отчего она походила на европейку. Хотя он ничего не понимал в модной одежде, женщина, как ему показалось, была одета дорого; его жена такую одежду не покупала. Юрико предпочитала повседневные и удобные наряды. Прическа Ханако тоже поразила его своей стильностью: по-современному короткая, с намеком на легкую волну. Юрико же по традиции до сих пор носила длинные волосы.

— Осмелюсь спросить, — начал сэнсэй. — Почему вы заинтересовались изучением сёдо в школе Дайдзэн?

— Что ж… — начала Ханако и смолкла. Затем сама себе кивнула, будто окончательно приняла какое-то решение. — Я замужем уже два года. Я была молода и наивна, когда выходила замуж, но теперь вроде бы знаю, кто я такая.

Сначала сэнсэю показалось, что это звучит слишком прямо, даже как-то эгоцентрично. Такое утверждение никак нельзя назвать типичным для японской домохозяйки. А потом он невольно ухмыльнулся, и пришлось сдерживаться, чтобы уголки рта не ползли вверх.

Женщина, видимо, уловила это легкое движение, потому что сама улыбнулась, чуть ли не с озорством.

— Я знаю, это звучит глупо. Казалось бы, как могут изменить человека два года? — Теперь сэнсэй улыбнулся открыто.

Они посмотрели, как официантка ставит кофе на стол. Когда она ушла, наставник произнес:

— Это зависит, мне кажется, от того, какие это два года.

Женщина отвернулась, будто бы пряча новую улыбку:

— Вот именно. Вы очень проницательны. Я вышла замуж за сына главы одной известной компании, занимающейся строительством новых районов.

А, значит, тот самый Судзуки, подумал сэнсэй.

— Не то чтобы я хотела произвести на вас впечатление, — заметила Ханако. Она не отрывала взгляда от стола. — Но это может объяснить, почему я так сказала.

Сэнсэй сделал глоток кофе.

— Понимаю, — сказал он, не находя нужных слов. — Так что вы имели в виду? Насчет знания себя?

Женщина задумалась на секунду.

— Я не знаю, поможет ли это мне стать одной из ваших учениц, сэнсэй.

— Вполне возможно, что нет. Простите, если был чрезмерно любопытен.

— Ну что вы. Конечно, нет. В конце концов, я первой начала.

Сэнсэй кивнул:

— Может, просто расскажете, почему хотите заниматься сёдо?

Она сделала глоток кофе и только потом заговорила:

— Я обнаружила, что для определения себя мне требуется что-то еще.

Сэнсэй дважды моргнул, скользя взглядом по краю кофейной чашки. Такую причину ему еще никто не называл. Будущие ученики обычно говорили, что хотели бы овладеть каким-нибудь традиционным искусством или же заняться чем-нибудь «успокоительным». Многие признавались прямо, что не могут объяснить, зачем это им надо.