Том 3. Собачье сердце. Повести, рассказы, фельетоны, очерки. Март 1925 — 1927 - Михаил Булгаков

31 августа Булгаков получил записку режиссера Судакова с просьбой прочитать пьесу вернувшимся из отпусков артистам, режиссерам, работникам Театра. В присутствии Станиславского он прочитал пьесу, ее одобрили как материал будущей пьесы, высказали ряд полезных советов, которые Булгаков принял: пьесу необходимо «уложить» в театральное время, не затягивать ее действие до первых петухов.

В эти же дни блеснула вновь надежда на публикацию «Собачьего сердца». Вернувшийся из заграничной командировки С. Н. Ангарский энергично хлопотал о публикации понравившегося произведения. Ходил в цензуру, бывал в «инстанциях», наконец отправил рукопись повести Л. Каменеву. Но уже 11 сентября Булгаков получил письмо от Бориса Леонтьева, нового сотрудника издательства «Недра»: «Повесть Ваша „Собачье сердце“ возвращена нам Л. Б. Каменевым. По просьбе Николая Семеновича он ее прочел и высказал свое мнение: „Это острый памфлет на современность, печатать ни в коем случае нельзя“.

Конечно, нельзя придавать большого значения двум-трем наиболее острым страницам; они едва ли могли что-нибудь изменить в мнении такого человека, как Каменев. И все же, нам кажется, Ваше нежелание дать ранее исправленный текст сыграло здесь печальную роль».

Ангарский искренне хотел «протащить» повесть через цензуру и высокие инстанции, но и ему, вхожему к членам политбюро, не удалось издать эту повесть.

Однажды на голубятне «возникла дама в большой черной шляпе, украшенной коктебельскими камнями,— вспоминала Л. Е. Белозерская.— Они своей тяжестью клонили голову дамы то направо, то налево, но она держалась молодцом, выправляя равновесие.

Посетительница передала привет от Максимилиана Александровича и его акварели в подарок. На одной из них бисерным почерком Волошина было написано: «Дорогому Михаилу Афанасьевичу, первому, кто запечатлел душу русской усобицы, с глубокой любовью».

Любовь Евгеньевна также вспоминает о посещении голубятни режиссером Алексеем Дмитриевичем Поповым. Вместе с ним был и актер Василий Васильевич Куза: «Оба оказались из Вахтанговского театра… Они предложили М. А. написать комедию для театра». Булгаков с удовольствием согласился. Так началась работа над «Зойкиной квартирой».

Но счастливая пора не может длиться бесконечно, особенно у Михаила Афанасьевича Булгакова, который уже обратил на себя внимание официальной критики и власть имущих. А это для Булгакова не сулило ничего хорошего. Так оно и вышло. Пьеса почему-то оказалась у Луначарского, высказавшего противоречивые суждения: с одной стороны, он не возражает против ее постановки, потому что не видит в ней ничего недопустимого с политической точки зрения, с другой стороны, считает ее пошлой и бездарной. Театр заколебался, стали предъявлять дополнительные претензии к автору, явно затягивая постановку пьесы со столь противоречивой репутацией.

14 октября было проведено экстренное совещание репертуарно-художественной коллегии МХАТа, принявшей следующее решение: «Признать, что для постановки на Большой сцене пьеса должна быть коренным образом переделана. На Малой сцене пьеса может идти после сравнительно небольших переделок. Установить, что в случае постановки пьесы на Малой сцене она должна идти в текущем сезоне; постановка же на Большой сцене может быть отложена и до будущего сезона. Переговорить об изложенных постановлениях с Булгаковым».

Получив это ультимативное постановление, Булгаков в столь же решительном тоне 15 октября ответил В. В. Лужскому, артисту и одному из руководителей МХАТа: «Вчерашнее совещание, на котором я имел честь быть, показало мне, что дело с моей пьесой обстоит сложно. Возник вопрос о постановке на Малой сцене, о будущем сезоне и, наконец, о коренной ломке пьесы, граничащей, в сущности, с созданием новой пьесы.

Охотно соглашаясь на некоторые исправления в процессе работы над пьесой совместно с режиссурой, я в то же время не чувствую себя в силах писать пьесу наново.

Глубокая и резкая критика пьесы на вчерашнем совещании заставила меня значительно разочароваться в моей пьесе (я приветствую критику), но не убедила меня в том, что пьеса должна идти на Малой сцене.

И, наконец, вопрос о сезоне может иметь для меня только одно решение: сезон этот, а не будущий.

Поэтому я прошу Вас, глубокоуважаемый Василий Васильевич, в срочном порядке поставить на обсуждение в дирекции и дать мне категорический ответ на вопрос:

Согласен ли 1-ый Художественный Театр в договор по поводу пьесы включить следующие безоговорочные пункты:

1. Постановка только на Большой сцене.

2. В этом сезоне (март 1926).

3. Изменения, но не коренная ломка стержня пьесы.

В случае, если эти условия неприемлемы для Театра, я позволю себе попросить разрешения считать отрицательный ответ за знак, что пьеса «Белая гвардия» — свободна.

Уважающий Вас М. Булгаков.

Чистый пер. (на Пречистенке), д. 9, кв. 4».

(См.: «Письма», с. 97—98.)

Решительная позиция автора сломила сомневающихся. Театр принял решение продолжать работу с автором, приняв его условия.

В это время Выставочный комитет Всероссийского Союза писателей обратился к Булгакову с просьбой прислать произведения, вышедшие в 1917—1925 гг., автограф и портрет. Послал «Дьяволиаду», автограф… «Что касается портрета моего:

— Ничем особенным не прославившись как в области русской литературы, так равно и в других каких-либо областях, нахожу, что выставлять мой портрет для публичного обозрения — преждевременно.

Кроме того, у меня его нет». («Письма», с. 99.)

И еще приведу здесь одно самое, может быть, безрадостное письмо: «В Конфликтную комиссию Всероссийского Союза. Заявление.

Редактор журнала «Россия» Исай Григорьевич Лежнев, после того, как издательство «Россия» закрылось, задержал у себя, не имея на то никаких прав, конец моего романа «Белая гвардия» и не возвращает мне его.

Прошу дело о печатании «Белой гвардии» у Лежнева в Конфликтной комиссии разобрать и защитить мои интересы».

Но Союз писателей был бессилен защитить интересы Булгакова, как и интересы других писателей, оказавшихся в таком же положении.

Конец 1925 и начало 1926 года. Булгаков полностью отдается драматургии: дорабатывает «Белую гвардию», завершает «Зойкину квартиру» и ведет переговоры с вахтанговцами о ее постановке, наконец 30 января 1926 года заключает с Камерным театром договор на пьесу «Багровый остров».

В конце апреля 1926 года вышло второе издание сборника рассказов и повестей «Дьяволиада», полным ходом идут репетиции «Белой гвардии» и «Зойкиной квартиры», заключен договор на пьесу по «Собачьему сердцу», поговаривают и о пьесе по «Роковым яйцам». На «Белую гвардию» и «Зойкину квартиру» заключает договоры Ленинградский Большой драматический театр.

И одновременно со всем этим в «Гудке» появляются фельетоны «Мертвые ходят», «Горемыка-Всеволод», «Ликующий вокзал», «Сентиментальный водолей», «Паршивый тип», «Тайна несгораемого шкафа»… Их не так уж много, но бросать «Гудок» страшновато… Все еще так зыбко, неустойчиво, особенно после того, как начались критические, порой просто ругательные отзывы в газетах и журналах. Но никогда, может быть, он не был так счастлив, как в эти годы, 1925 и 1926 годы. Всей душой он любил театр, всегда мечтал писать для театра, во Владикавказе испытал первый успех, но не сравнить с тем, что он испытывал сейчас, работая для самых лучших театров, видя, как оживают страницы его пьес благодаря талантливым актерам и режиссерам… Что может быть прекраснее в жизни, а к неудачам он привык, критическую возню вокруг его произведений он как-нибудь переживет. Главное, Станиславский ставит его пьесу…

В 1971—1976 гг. я не раз бывал у Любови Евгеньевны Белозерской-Булгаковой. Сколько интересного узнал я от нее. А однажды она дала мне прочитать еще не опубликованные воспоминания. Можно себе представить, с какой жадностью я вчитывался в эти страницы, а потом, договорившись о встрече, задавал и задавал вопросы…

Такие детали и подробности быта можно узнать только из воспоминаний действительно близкого человека, каким и была в эти годы Любовь Евгеньевна Белозерская-Булгакова.

К ее воспоминаниям мы еще не раз вернемся в нашем разговоре о жизни, личности и творчестве М. А. Булгакова.

Любовь Евгеньевна не раз вспомнит о том, что именно здесь, на «голубятне», Михаил Булгаков написал пьесу «Дни Турбиных», повести «Роковые яйца» и «Собачье сердце». С повестью «Роковые яйца» все обошлось благополучно, а вот «Собачьему сердцу» не повезло: Клестову-Ангарскому так и не удалось напечатать эту повесть.

«Время шло, и над повестью «Собачье сердце» сгущались тучи, о которых мы и не подозревали,— вспоминает Л. Е. Белозерская.—…в один прекрасный вечер на голубятню постучали (звонка у нас не было), и на мой вопрос „кто там?“ бодрый голос арендатора ответил: „Это я, гостей к вам привел!“