Забытые по воскресеньям - Валери Перрен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дед возвращается к журналу, и я спрашиваю себя, зачем ему это чтиво, что там может понять человек, так отдалившийся от мира, от нас, от себя самого? Увидит ли он разницу между землетрясением в Китае и катаклизмом на собственной кухне?
– Я помню ее пса. Он напоминал волка.
Волчицу… Дедуля помнит Волчицу.
– Ты помнишь Волчицу! Значит, должен помнить и Элен!
Он встает и выходит из кухни. Ненавидит, когда я начинаю задавать вопросы. Боится своей памяти. Память – это дети, и он похоронил ее вместе с ними – в одной могиле.
Мне ужасно хочется спросить, помнит ли он чайку, жившую в поселке, когда он был мальчиком, но я заранее знаю ответ: «Чайку? Как я могу помнить чайку? Тут они не водятся…»
Глава 8
В воскресный день старая кобыла Бижу везет Люсьена и его отца в Турнюс, Макон, Отён, Сен-Венсен-де-Пре или Шалон-сюр-Сон. Пункты назначения зависят от времени года. Зимой всегда меньше похорон и свадеб.
Люсьен провожает отца к большим местным органам, заменяя белую тросточку, усаживает за клавиатуру. Делает прежнюю работу Эммы – своей матери, так и не вернувшейся с автомобильной прогулки.
Люсьен присутствует на мессах, венчаниях, крещениях и отпеваниях.
Когда Этьен играет или настраивает инструмент, сын стоит рядом и наблюдает за молящейся и поющей толпой.
Он неверующий, религия ассоциируется у него с красотой музыки, чем-то таким, что порабощает людей. Он так и не решился поделиться этой мыслью с отцом и каждый вечер, не моргнув глазом, читает молитву перед ужином.
Этьен не хотел учить сына ни азбуке Брайля, ни музыке – боялся, что эти умения принесут ему несчастье, – и умолял Люсьена заняться всем, что недоступно незрячему, словно надеялся таким образом отпугнуть угрозу слепоты. Заставить ее бежать прочь от мальчика. Люсьен, ради спокойствия отца, участвует в велосипедных гонках, бегает кроссы и плавает.
В муниципальной школе он учится читать и писать – как все остальные дети, но, в отличие от отца, предугадывает, что однажды это станет для него совершенно бесполезным. Вот почему он самостоятельно, тайком, учит азбуку Брайля, когда Этьен занимается с учениками.
В тринадцать лет Люсьен сопровождает отца в Париж, где Этьен собирается купить у кузена новые книги. Но главная цель поездки – показать Люсьена офтальмологу. Врач долго изучает глазное дно мальчика и с полной уверенностью заявляет, что Люсьен не является носителем дефектного гена. Он унаследовал глаза матери. Этьен ликует. Люсьен притворяется ликующим.
Однажды настанет его черед передвигаться с белой тростью, поэтому мать и ушла. Однажды окружающие будут называть его слепым, а не сыном слепого. У него тоже появится помощник или помощница, чтобы все за него делать. Вот почему Люсьен втайне от всех учится навыкам незрячих.
После ухода матери Люсьен научился делать все на свете с закрытыми глазами. Чистить костюм, мыть пол, доставать воду из колодца, косить траву, работать в огороде, колоть дрова, доставать из погреба бутылки вина, ходить вверх и вниз по лестницам. Их с отцом дом всегда погружен в темноту. Люсьен научился задергивать шторы бесшумно, чтобы не услышал отец. Из-за недостатка света у них не выживает ни одно домашнее растение.
Привезя из Парижа чемоданы новых книг, он будет по одной незаметно таскать их у отца. Люсьен всегда верен своим привычкам.
Глава 9
– Расскажи мне историю.
– Я думала, тебе не нравятся стариковские байки.
Жюль гримасничает, делает затяжку и выпускает колечки дыма в сторону обклеенной обоями стены. Он поставил для меня трек Subzero Бена Клока, самого раскрученного диджея из легендарного берлинского клуба «Бергхайн». Мне часто кажется, что мой брат – инопланетянин.
Когда Жюль узнал, что меня взяли на работу в «Гортензии», он вопил как потерпевший. Впервые в жизни. В нашем доме никто никогда не повышал голоса – только телевизор.
Сильнее всего Жюля бесило, что «Гортензии» находятся в пятистах метрах от дома. Преуспеть для него значило покинуть Милли. В сентябре, после сдачи бакалавриатского экзамена, он уедет в Париж, которым бредит. Только о нем и говорит.
– Открой окно! Ненавижу запах твоего табака…
Он распрямляет свои метр восемьдесят семь, встает и приоткрывает створку. Я люблю брата, хотя иногда мне кажется, что он нас стыдится. Стыдится своей семьи. Я восхищаюсь его пластикой танцора и руками пианиста. Будто он упал с неба, а дедуля просто подобрал его в саду. Будто он родом не из Милли, а из большой столицы, где его воспитывали отец-астроном и мать, преподающая филологию в университете. В Жюле столько грации, что предметы словно бы танцуют вокруг него. Он мне больше чем брат – наверное, потому, что не родной. При всем том Жюль ходит шумно, никогда ничего не кладет на место, он эгоист, лунатик, сноб и фантазер. А еще – дымит как паровоз, причем в моей комнате!
Думаю, я не расстроюсь, если не сумею завести детей, ведь у меня есть Жюль. Он недопустимо, немыслимо хорош собой. Словно пытаюсь компенсировать те поцелуи, на которые поскупились бабушка и дедушка. В нашей семье целуют, едва касаясь губами щеки, когда получают подарок в день рождения или на Рождество. Ни в коем случае не просто так – и все из-за чертова сходства, которого никогда не было. А еще, думаю, бабуля с дедулей не могли заставить себя клюнуть в щечку Аннет, мать Жюля. Бабуля не любит блондинок – даже тех, что в телевизоре, каждую удостаивает презрительной гримаски, незаметной для всех, кроме меня.
Жюлю было два года, когда погибли родители. Он считает, что его отец был богаче моего, и думает, что учиться в Париже будет на деньги, лежавшие на банковском счете дяди Алена, которого числит героем. На самом деле, у того не было ни гроша, а деньги на Сорбонну начала откладывать я, поступив на работу в «Гортензии». Жюль