Мера прощения - Александр Чернобровкин

– Уговорил... Сейчас распоряжусь. – Он звонит подчиненному, коротко излагает приказ. – К моему возвращению чтоб было готово. Я в порт, с инспекцией, часа на два.

Интересно, до третьей рюмки или после (больше пить вряд ли будет, все-таки на работе) он объяснит мне, что нет более подходящей кандидатуры на пост заместителя начальника пароходства по безопасности мореплавания, чем его скромная особа? И с кого начнет: меня похвалит или сразу себя? Судя по коэффициенту хитрости, о новой должности заговорит после третьей, а сперва простирнет мне шнурки.

Мое мнение о капитане-наставнике оказалось слишком хорошим. Во-первых, обрабатывать меня он принялся уже по пути в ресторан; во-вторых, не похвалил ни меня, ни себя, а обругал нынешнего зама; в-третьих, выпили мы в кабаке две бутылки коньяка и засиделись почти до закрытия отдела кадров.

Документы были готовы. Я вынул из кармана пачку сигарет «Ротманс», чтобы отблагодарить его шестерку, которая занималась моими бумагами. Капитан-наставник забрал пачку, пообещав отдать по назначению, а когда я подвозил его домой, как ни в чем ни бывало закурил сигарету из нее.

– Соскучился по хорошей жизни, – пожаловался он, тяжело ворочая языком. – Пора рейс сделать, отдохнуть... Может, с тобой прокатиться?

– Капитан испугается, решит, что готовите меня ему на замену.

– Почему бы и нет? Для первого – неплохое судно, мне бы на таком начинать. Я бы... – Он отрыгнул сыто, вытер рукой слюну, выползшую на подбородок. – Когда в рейс?

– Послезавтра.

Капитан-наставник замолчал, спрягая, наверное, обе хитро закрученные извилины, потом печально выдавил:

– Жаль, не получится. У меня на той неделе... мероприятие одно, нельзя пропустить. А то бы мы с тобой о-го-го!

– Еще успеем! – произнес я.

Мое лицо выражало столько благодарности и обещания помочь, сколько хватило бы на протаскивание капитана-наставника, в начальники пароходства. Мы уже подъезжали к его дому, и мучил лицо я недолго.

До своего дома я добрался благополучно. Там было тихо, даже сынишка не шумел. Видимо, чувствовал, что между родителями неладно, и опасался, как бы не разрядились на него. Такое иногда случается. Подозреваю, что именно для этого и заводят детей. Подушка и простыни все еще на диване – молодец, жена, а то бы я не устоял. Она не догадывается ни о чем, поэтому не замечает меня, смотрит телевизор с очень большим интересом. Зато в подлокотники кресла вцепилась так, будто это мои шеи, если б у меня их было две. Готова напасть, готова защищаться, готова заплакать.

– Собери вещи, завтра еду на судно.

Мой приказ оказался настолько неожиданным, что никак не могла выбрать, по какому варианту действовать, и удивленно спросила:

– Какое судно? Ведь твое в рейсе.

Я сообщил название, которое ей ни о чем не говорило.

– И кем?

– Не матросом же. Понижать меня пока не за что, если только ты не похлопотала.

Это ей за вчерашнее напоминание о папе. Она поняла, вновь вцепилась длинными красными ногтями в темно-коричневые подлокотники. Я достаю из бара бутылку шотландского виски, бутылку итальянского апельсинового ликера и пачку «мальборо» и иду на кухню. Жена напрягается, собираясь броситься мне наперерез, но понимает, что не успеет, и обмякает.

– Но тебе же надо...

– Ничего мне не надо! – обрываю я, ногой открываю и закрываю за собой дверь кухни. Поставив бутылки на стол, я двигаю защелку влево и включаю телевизор, успев услышать первые слова очередного пакостного нападения.

– Папа сказал, ему надо срочно по...

Я лезу в холодильник за закуской. Он забит недоступными обычным «совкам» «колониальными товарами», которые куплены не за валюту в спецмагазине для моряков «Альбатросе» (моей валютной зарплаты не хватило бы и на морозильник), а в скромном магазинчике, где обслуживают только партноменклатуру и где такие низкие цены, что моей жене-мотовке скучно туда ходить. Я делаю бутерброды, открываю бутылки. Если смешать виски с ликером и минеральной водой, выпить и зажевать бутербродом с черной икрой, то мудрено будет почувствовать крепость пойла. Пьешь, пьешь – и вдруг просыпаешься черт знает где. Ну, до дивана я доберусь, «авторулевой» поможет. Главное, чтоб к жене не зарулить. Надеюсь, что она тоже закроется. После того, как поставил защелку на кухне, пришлось ставить еще одну в комнате жены. Теперь жду, когда сын решит, что и ему пора вступать в самостоятельную жизнь. Как бы там ни было, а к моему пробуждению дорожные сумки будут плотно натрамбованны вещами, причем разместят шмотки не хуже грузового помощника капитана – с учетом предполагаемых кренов и дифферентов. Жена лучше меня знает, что мне понадобится в рейсе, еще ни разу не прокололась.

4

Cудовые экипажи делятся на «работяг» и «пьяниц». Вторых больше, несмотря на усилившуюся в нашей стране борьбу с пьянством. Есть еще «бабники», но такие попались мне всего раз, да и то это была маленькая посудина, болтавшаяся в каботаже, по портам Крыма. Был в истории советского флота и «голубой» экипаж, который быстро перекинули бороздить тайгу. Правда, в чистом виде не встречаются ни первые, ни вторые, ни остальные два. Всегда среди «работяг» попадаются «пьяницы» и наоборот, и там и там, изредка, – «голубые» и, довольно часто, – «бабники». Видимо, для образца держат, чтоб всегда можно было посмотреть, как не надо себя вести. Экипажи складываются по каким-то не установленным пока законам. Процент не соответствующих основному «профилю» почти всегда одинаков. Если процент этот увеличивается, значит, скоро произойдет перепрофилизация. Проходит она тихо: тот, кто не вписывается, уходит в отпуск и не возвращается. Хоть и говорят, что рыба гниет с головы, профиль экипажа не всегда совпадает с капитанским. Мне приходилось работать на судах, где капитан был пьяницей, а экипаж – работягами, и наоборот. Впрочем, капитан (по-флотски Мастер) не всегда голова. Частенько заправляет всем кто-нибудь из старшего комсостава: старший помощник капитана (Старпом или Чиф), или первый помощник, или старший механик (Дед), или начальник рации (Маркони). Капитан и эти четыре человека делят между собой «дворцовые» должности: Тирана, Теневого Лидера, Козла Отпущения, Лизоблюда и Лидера Оппозиции. Есть еще один представитель старшего комсостава – старший электромеханик (Кулон), но за этой судовой должностью автоматически закреплена «дворцовая» – Пофигист со сдвигом по фазе. Интересно, какая из «дворцовых» достанется мне? Старпома я заменю, Помпу на тот свет отправили, нового не прислали, вместо него будет парторг, второй механик, о Мастере Володя когда-то сказал мне: «Тряпка», а о Маркони: «Пройдоха». Значит, должности Козла Отпущения и Лизоблюда заняты, и на нас с Дедом останутся три. Меня устраивает любая из оставшихся, предпочел бы, конечно, первую.

Все это я обдумывал по пути на судно. Времени у меня было предостаточно: жена отомстила за пренебрежение ею, с утра укатила куда-то на «Мерседесе». Пришлось преодолевать почти полторы сотни километров на перекладных: сначала на междугородном автобусе (такси ни за какие деньги не соглашались ехать в соседнюю область), а затем уже на такси от автостанции до спецгавани, расположенной довольно далеко от города. Возле проходной порта пришлось выбраться из теплой машины и под дождем топать до судна. Оно стояло в дальнем конце гавани, километрах в двух. Сумки у меня тяжелые, а дождь осенний, проливной и холодный. Вояки, мать их!.. Напридумывают секретов! Как будто таксист не знает, что здесь грузят. Да у любого пацаненка в городе спроси, и он тебе подробно расскажет, какой груз скрывается под названием «сельскохозяйственная техника», и чем отличаются «сенокосилки» с вертикальным взлетом от обычных, и какого калибра бывают «плуги» у «тракторов», и сколько гектаров «засевает» одним залпом сорокоствольная реактивная «сеялка», и как работает «борона» с головкой самонаведения.

Вахтенного матроса у трапа не было – больше ничего не надо говорить мне о дисциплине на судне. Уверен, что вахтенный помощник, в лучшем случае, полупьяный. Хороший пароход – хороший капитан, плохой пароход – плохой старпом, а так как, ступив на судно, считаю себя и вступившим в должность, я, принимая заодно и должность Тирана, нажал на кнопку звонка громкого боя. Короткий сигнал разбежался по коридорам надстройки.

Вахтенный матрос появился со стороны главной палубы: мол, следил за погрузкой. Он что-то жевал и поправлял на ходу нарукавную красно-белую повязку. Наверное, зажевывал перегар мускатным орехом или кофейными зернами. Значит, не совсем еще оборзел. Физиономия у него была круглая, с пушистыми рыжеватыми усами и выгоревшими, почти белыми бровями, причем левая была выгнута в центре, похожа на крышу дома – такие обычно рисуют чертям. Бог шельму метит. На губах играла одновременно виноватая и наглая улыбка: если ты начальник, то поползаю перед тобой на брюхе, если нет, то тяпну за ногу.