Двадцать три раны Цезаря - Тиана Веснина

Роман сморщился от этого нытья, смеха, окриков Ирины и оглянулся, куда бы приткнуться, чтобы хоть на миг скрыться из этой крохотной комнаты от этих надоевших ему детей и жены.

«Господи, только бы на миг!» — бессознательно подумал он и удивился своей мысли. А когда попытался проанализировать ее, то пришел в ужас.

«Но ведь я люблю своих детей, я за них готов не раздумывая отдать жизнь… Отдать!.. — теперь его взволновало это слово. — Отдать — это миг, а жить с ними — вечность. Я люблю их, но я устал! Устал!.. Я живу точно не у себя, а у кого-то: у детей, у соседей. Мне тридцать четыре года, а выгляжу я, — не обращая внимания на детей, гонявшихся друг за другом вокруг стола и укладывавшую продукты в холодильник Ирину, он взглянул на себя в зеркало, — а выгляжу… — Самое странное, что он не смог даже подобрать себе возраст. Он был, он это точно помнит, высоким, молодым, ужасно симпатичным парнем, который смеялся, стремился к чему-то, а теперь… — Неужели уже второй подбородок? Ну да, вот если так встать. А!.. А живот! Нет, лучше не смотреть. А что на мне надето? Что это за дикое сочетание белых и черных квадратиков, из которых скроена моя рубашка?»

Он неловко потянул за ворот и оторвал пуговицу, Ирина взвилась.

— Опять оторвал! Вот сам и пришивай! — выпалила и ушла на кухню. Дети помчались следом за ней.

Роман упал на диван, закрыл глаза и впал в липкую душную дрему. Очнулся, когда на столе уже стояли тарелки с окрошкой. Сели. Роман и Костик в одних трусах, Ирина и Лена тоже, только еще в лифчиках. Поели.

Ирина поднялась, подошла к холодильнику. «До чего же она толстая», — подумал Роман с неприязнью. Она поставила на стол компот. Все жадно протянули свои стаканы. И потекли красные струйки по подбородкам, по животам.

Ночью, дождавшись, как им казалось, когда дети за шкафом уснули, они потянулись друг к другу: по привычке слиплись на несколько секунд и отвалились, чего-то там испытав…

«Ну, а Андрей что, лучше? — вырвался у Романа вопрос, который, казалось, все поставит на свои места. — Живет в общежитии. Никаких перспектив получить квартиру. Выглядит он, конечно, моложе меня, так ведь он и одет во все импортное. А я в «Большевичку» — черно-белый квадратик. А на кого ему тратить свою зарплату? Это у меня детей куча да еще жене то одно надо, то другое. Командировочные хорошие получаем. Только его чаще посылают на объекты, он специалист высокого класса. Но даже с моими командировочными можно было бы жить и даже отдыхать неплохо, одному. Ну вот Андрей один и что? Видный собою, из тех, что женщинам нравятся. Спортсмен, до сих пор плаванием занимается и еще чем-то там. За стрижку своему мастеру четвертной дает. Но все равно живет в общежитии, а разве это жизнь? Пытался он сойтись с одной с двухкомнатной квартирой. Не смог. Противно, говорит, видеть ее кое-как одетой, да еще к полноте она склонна, лет через пять уже не плоть под твоей рукой будет, а сало. Противно ему! — возмутился Роман и заворочался на диване. — Я же обнимаю и ничего. Вот именно, ничего. Как еще хоть какой-то импульс взыгрывает — удивительно. Но скоро он, чувствую, потухнет. Но, наверное, не это главное, все так живут. Нет, конечно, не все, но так те из другого мира, у них родители другие. А мои, что? Рядовые советские служащие. И я — рядовой. И дети мои рядовыми будут. Нет, я уже не рядовой, — тихо рассмеялся Роман, — я уже старший сержант. Я из своего заштатного городишки-то уехал, нет, бери выше, я капитан. В Москве, пусть в коммуналке, но в Москве, и дети мои уже москвичи. Так потихоньку и поднимется род Уманцевых. — Самодовольная улыбка расплылась по его лицу, освещенному через тонкие шторы уличным фонарем. — Да, вот поднимется род!.. — Противно запищал комар, и неожиданно возникший вопрос испортил наступившее умиротворение. — Ну а мне-то что? Что когда-то поднимется или вообще загнется род Уманцевых? Я-то сейчас, а не потом. Да и вообще, что такое род? Ведь мы зачастую даже не знаем имен своих предков. А они, в свое время, заботились ли они о нас? Их забота и треволнения о детях и внуках, а о тех, кто будет через столетия нести наказание за их грехи, они и не помышляли. «Мы-то их никогда не увидим. Соседского мальчишку жаль, а что с праправнуком случится из-за моих грехов тяжких, на то плевать». Так, наверное, все думают о своих потомках? Ну вот мне, какое мне дело до моих прапраправнуков? Грехов у меня нет. А если бы и были, то молил бы, чтобы не коснулись они моих детей и внуков, а дальше — трава не расти. Да ну их! — отмахнулся он от комара и от своих потомков. — Спать надо. А все этот Мальцев растревожил, мол, поедешь в Анголу, однокомнатную дадим. А что мне однокомнатная? Вот если бы двухкомнатную, тогда бы поехал. Может, и вправду, ничего там страшного нет. Вот уехали же наши и пока никто в свинцовом ящике не вернулся, а уже три месяца прошло. Впрочем, можно, конечно, и не ехать. Вон, с кем мы с Андреем курс окончили, никто в большие начальники не выбился. Правда, в коммуналке с двумя детьми только один я. Выходит, я неудачник? — задал он себе вопрос, но ответить не захотел. — Так поэтому Андрей и поехал в Анголу. Ему, наверное, тоже квартиру пообещали. Ну да, он холостяк, а я как скажу Ирке, что меня в Анголу посылают, так она в слезы и не пустит, — вздохнул Роман и, подбив удобнее подушку под щеку, собрался спать. — А интересно, будет удерживать или отпустит? «Рискуй, мол, своею жизнью ради квартиры. Ей-то, если вдовой станет, точно выделят».

Роман повернулся к Ирине. Ее дыхание обдало его лицо неприятным теплом.

— Ира, — тронул он ее за плечо. — Ира!

— Что? — испуганно ухнула она, точно филин. — Что? — повторила спокойнее. — Живот после окрошки болит?

— Нет, мне в Анголу предлагают поехать, ну туда, где Андрей.

— Да ты что? — она приподнялась на локте. — Когда?

— Не знаю, но, думаю, скоро. Только ты смотри, никому не сболтни. Проблем потом не оберешься.

— Сама знаю, — с досадой на то, что он отвлекается от главного, проговорила Ирина. — Ну и?.. — придвинулась она к нему вплотную.

— Что?

— Ну ты решил-то что?

Роман ударил по щеке и почувствовал, что раздавил комара.

— Что я решил? — переспросил он. — Ничего, вот с тобой советуюсь.

Ирина призадумалась, свесив с дивана ноги.

— А как там обстановка? По телевизору говорят, вроде, ничего. Я, правда, интересоваться этой Анголой стала, как Андрея туда отправили.

— И Василий Игнатьевич говорит, что, в принципе, нормальная.

— Ну тогда поезжай. Там же надбавки за климат, командировочные большие, может, на первый взнос на кооператив наскребем, а?

Роман кашлянул, размышляя, говорить или нет, ведь если вот сейчас скажет об обещанной квартире, он уже это понял, Ирка вскочит и начнет ему вещи собирать.

Ирина включила настольную лампу и устремила испытующий взгляд на мужа.

— Тебе что-то обещали? Квартиру?! — боясь ошибиться в своем предположении, тем не менее в сомнамбулическом восторге прошептала она.

— Ну, в общем, да. Однокомнатную, правда.

Ирина, как верно предугадал Роман, вскочила с дивана и затанцевала по комнате. Груди подпрыгивали, как тяжелые регбистские мячи, жирная складка живота подрагивала над трусами.

— Ведь это своя ванная, кухня!! — ее голос переливался руладами, — да еще коридор. А там подсоберем, да обменяем на двухкомнатную. И заживем как люди!

Роман сел на край дивана.

— А сейчас мы, как свиньи, что ли, живем? Вон, слава богу, еще пять семей помимо нас.

— Я не говорю, как свиньи, как неудачники. В Москве повезло остаться, да только дальше коммуналки столица нас не пускает. Стыдно сказать, как мы живем. На работе все в глаза жалеют, а за глаза неудачницей называют. А недавно, я уж не стала тебя расстраивать, а самой даже поплакать негде было, не на кухне же на радость соседям. Сказала я Леночке, что она может пригласить ребят к себе на день рождения. Мы стол накроем и уйдем. А ей один мальчик нравится, ну и она ему, дружат. Только он из обеспеченной семьи. Так она мне ответила: «Только через мой труп Артем войдет в нашу квартиру». И отказалась от дня рождения. Наотрез.

— Ну… — Роман почесал шею. Ему стало обидно до слез. — За всеми не угонишься. А если ей какой сынок, чей папа в ЦК, понравится, мне, что, на Луну прикажешь лететь?

— Приказать не прикажу. А тебе самому знать надо. Для чего ты вообще живешь?

— А вот для чего? — подбоченившись, переспросил Роман, с любопытством ожидая, как его жена ответит на вековой вопрос.

Ответила, не задумываясь:

— Для того, чтобы детям твоим было хорошо. Чтобы они лучше всех жили. Понятно?

— Отчасти. Ну а я как же? Мне-то тоже надо жить.

— Живи, кто мешает, и работай для будущего своих детей.

— А, пардон, — нарочито учтиво, чтобы сдержать рвущееся негодование, решил уточнить Роман, — мое будущее как же?

— А какое у тебя будущее? Оно в детях.