Стальной блеск мечты (СИ) - Аларина Евгения

Граф Пиллар согласно кивал с самым виноватым видом.

— Я пошлю в город за всем необходимым, — решительно сказала Соланж. — Но, ради всех богов, обещай мне, что ты не будешь катать эту кроху на морозе только потому, что она любит лошадок. Дети в её возрасте подхватывают простуду легче лёгкого. Дождись хотя бы весны.

Слова её вызвали самую живую реакцию, Честон с неожиданной для себя горячностью принялся благодарить жену за её доброту.

Соланж успокаивающе накрыла его широкую ладонь своей — маленькой и изящной.

— Всё будет хорошо, — сказала она, сама не зная, имеет ли в виду сиюминутное благополучие маленькой Юнис или нечто большее.

Внезапно, Честон порывисто схватил её руку и поднёс к губам. В этом движении было куда больше искренности, чем в чопорных вежливых жестах, с которыми они распрощались в тот далёкий день шесть лет назад.

«Я дам тебе шанс, — со всей ясностью поняла Соланж. — Тебе и нашему браку. Ещё один шанс».

Графиня Пиллар не пожалела о принятом решении. Вскоре стало кристально ясно: её муж вернулся после долгой разлуки совсем другим человеком. Безумное, навязчивое, всепоглощающее желание ушло, на смену ему явилась затаённая тихая неизбывная печаль — чувство куда менее разрушительное. Вместе с тем пришли и другие новые качества, имена которым, как казалось Соланж, были — спокойствие и мудрость. Если раньше графу Пиллару доводилось ломать чужие судьбы, мало отдавая себе в этом отчёт, то теперь он сделался куда более внимателен к нуждам и чаяниям окружающих.

Почти год после возвращения Честона, Пиллары провели в поместье, живя уединённо и редко принимая гостей, но следующей осенью было принято решение всё-таки уехать на зиму в Элатею. Соланж опасалась, что сезон станет для неё суровым испытанием, поскольку досужие сплетники без сомнения примутся, не жалея сил, перемывать им с мужем косточки. Юнис официально назвали воспитанницей Честона, но сходство между графом и девочкой настолько бросалось в глаза, что только слепой не заподозрил бы истинного положения дел. Слухи и впрямь поползли, но злые языки встретили самый яростный отпор со стороны Честона Пиллара. Прославленный полководец был готов вставать на защиту семейной чести едва ли не более рьяно, чем во времена юности, когда слыл записным дуэлянтом. Правда, теперь обидчику чаще приходилось приносить извинения под давлением общества и недвусмысленных намёков, исходящих с самого верха, нежели отвечать за свои слова со шпагой в руке. Его величеству Адальбергу совсем не улыбалось по нелепой случайности лишиться одного из своих лучших генералов. Со временем самые оголтелые злопыхатели были принуждены успокоиться, а более умеренные перестали находить новизну в пережёвывании пикантной темы. Постепенно жизнь графского семейства вошла в свою колею и, довольно-таки неожиданно для Соланж, оказалась вполне приятной.

Было бы слишком смелым утверждать, что Честон Пиллар во всех без исключения смыслах превратился в образец идеального мужа. Ему по-прежнему случалось время от времени нарушить обет супружеской верности, соблазнившись прелестями юной красотки. Соланж мало об этом беспокоилась, коль скоро адюльтер никогда не происходил на виду у общества. К тому времени она пришла к выводу, что таково неотъемлемое свойство подавляющего большинства мужчин, и переживать по этому поводу стоит не более, чем о том, что представителям этого пола свойственно, ну, скажем, потеть. Кроме того, иногда на Честона находила чёрная меланхолия, он становился замкнут и неразговорчив и, как правило, проводил время в одиночестве в своих покоях или же на некоторое время уезжал верхом прочь из дома. Соланж вскоре поняла, что в такие моменты мужу лучше не мешать. В остальном, отношения между супругами стали, пожалуй, более гармоничными, чем в первые годы брака. Они лучше научились подстраиваться под интересы друг друга, и эта мудрая стратегия окупалась сторицей.

Графиня довольно быстро свыклась с присутствием в её жизни незаконнорождённой дочери мужа. Следовало признать, что внебрачное дитя принесло не разлад, но согласие в их дом. Первое время Соланж всего лишь терпела присутствие ребёнка, не испытывая к девочке тёплых чувств, но полагая, что ради мира в семье можно смириться с подобным неудобством. Однако мало-помалу с течением лет графиня всё больше и больше привязывалась к милому белокурому дитя. Наладив свои отношения, супруги пытались всё же обзавестись наследником, но, по-прежнему, безуспешно. В таких обстоятельствах материнские инстинкты Соланж нашли единственный выход, который был доступен, и в итоге настал момент, когда графиня, не покривив душой, могла бы назвать Юнис своей любимой дочерью. Конечно, девочка всегда оставалась более близка с отцом, но всё же и приёмная мать заняла в её сердце более чем значимое место.

Соланж зачастую мучили опасения, что девочка, по всей вероятности, вырастет излишне избалованной. Проблема заключалась в том, что в одном вопросе граф оставался непреклонным самодуром: когда речь заходила о воспитании его дочери, ни о какой строгости не следовало и думать. Не одна гувернантка в слезах прибегала искать утешения у графини, будучи уверена, что наилучшим образом выполняет свою работу по воспитанию юной особы, но получив при этом самую жёсткую отповедь от генерала. Соланж вздыхала, успокаивала достойных дам, призывала их проявить толику женской мудрости и сулила прибавку к жалованью. Повлиять на мужа в этом вопросе она давным-давно отчаялась. К тому же, несмотря на определённую вседозволенность, а может и благодаря ей, Юнис росла милой и доброй девочкой, так что, в сущности, большого вреда отцовское попустительство ей не нанесло.

Дюжину раз Соланж спрашивала у мужа, каким он видит будущее Юнис. И всё больше убеждалась, что граф имеет на сей счёт довольно-таки смутное представление. Обласканный королевской милостью генерал, а затем и маршал, Пиллар мог позволить себе любой каприз, за исключением одного. Ясно было, что, несмотря на близкое знакомство, даже, пожалуй, дружбу графа с королем, и речи быть не может о том, чтобы признать девушку законной наследницей рода Пилларов. Подобное положение вполне устраивало Соланж: такое признание, безусловно, дурно сказалось бы на репутации самой графини. Тем не менее, вопрос о том, кто унаследует Пиллар стоял более, чем остро, ведь сколько-нибудь близких родственников у графа не осталось. Однако, если о признании самой Юнис речи не шло, то для её будущего мужа вполне оставались шансы. Честон продолжал формально называть Юнис своей воспитанницей, даже если этот ход вряд ли мог кого-то обмануть, и лелеял мечту в надлежащий срок выдать девушку замуж за человека, который сможет стать (и будет охотно признан всеми заинтересованными сторонами) достойным графом Пилларом после его смерти. В свою очередь, также надеясь на успешное замужество приёмной дочери, Соланж, тем не менее, сочла нужным предпринять некоторые шаги. Памятуя о том, что её муж военный, а значит с ним в любой момент может случиться несчастье, и вдобавок хорошо себе представляя, что значит быть невестой без приданного, она уговорила Честона сделать вложение на имя дочери. Эта пополняемая с годами сумма должна была стать доступна Юнис или её будущему мужу после совершеннолетия девушки. В случае, если с графом неожиданно что-то случится, наследство могло бы обезопасить Юнис от проблем, а саму Соланж от необходимости устраивать судьбу девушки, выкраивая средства из собственной вдовьей доли. После внезапной смерти мужа графиня лишний раз похвалила себя за такую предусмотрительность.

Зато теперь Соланж корила себя за ошибку в другом вопросе, также связанном с приёмной дочерью. Со времён примирения с мужем, графиня всячески избегала интересоваться всем, что так или иначе было связано с появлением Юнис на свет. Честон, уловив настроение жены, также деликатно не поднимал эту тему. Но прошлое не желало отступать, время от времени оно напоминало о себе, врывалось в настоящую жизнь графского семейства, оставляя в ней свой тёмный след. Семейные тайны витали в доме Пилларов, довлели над ним, создавая атмосферу вечных недомолвок. Юнис, определённо, чувствовала всё это, хоть и не понимала, чем вызвано такое положение вещей. Неудивительно, что девочка выросла с ощущением того, что приёмной матери не следует поверять некоторые свои сокровенные тайны, хотя бы уже затем, чтобы не причинить той расстройства.