Твоя реальность — тебе решать - Ульяна Подавалова-Петухова

— Неудобно спать на потолке и шубу в трусы заправлять, — сказала она.

— Валерия! — тут же возмутилась девушка.

— Не лезь под руку. И мы хотим есть! Ма! Скоро девять, рискуем остаться голодными на ночь! — командовала школьница.

— Тебе-то что? Тебе разрешать поесть, ты растущий организм, а мне вот… — сетовала девушка.

— Мам, ну так разогревай всё, направляй на стол. Мы сейчас придем, — ответила Лера, и девушка ушла на кухню (там загремела посуда), а Тимка сидел, вытаращив на девочку глаза.

— Это… Это твоя мама? — спросил он удивленно.

— Ну а кто?

— Да ей на вид…

— Сиди и молчи. Знаю, что она выглядит как девчонка. Ей даже пиво без паспорта не продают, — хихикнула Лера.

— Я думал «ма» это сокращенно от Маши, Мани, Марины…

— Не… Ее Ксения зовут. Ксения Николаевна.

Тимка молчал. В принципе сложно говорить, когда кто-то с твоими губами какие-то манипуляции проводит, но молчал он не потому, что Лера отмокала схватившуюся корку примочками. Девочка стояла так близко, что ее дыхание порой касалось его щеки, и она с таким сосредоточенным видом смотрела на Тимкину припухшую из-за удара нижнюю губу, что ему хотелось улыбаться. А улыбаться было больно. Поэтому оставалось смеяться одними глазами. Лера, видать, заметила пристальный взгляд парня, вскинула глаза, отвела руку с примочкой — смутилась. Отвернулась к аптечке.

— Смазать хорошо бы, — тихо сказала она.

— Ерунда, и так заживет, — ответил Тим.

— Но…

— И ты вроде как поужинать пригласила…

— Просто поесть!

— Хорошо, просто поесть вечером. Хотя думал, что этот прием пищи называется ужином…

— С мамой!

— И с мамой тоже. Один черт, не хочу есть что бы там ни было с привкусом мази.

Лера уставилась на него, потом захлопнула крышку аптечки.

— Ладно, пошли ужинать, — сказала Лера и направилась на кухню.

— Ага! — обрадовался Уваров, следуя за ней. — Это всё-таки ужин! При свечах?

— Я врежу!

Тимке было смешно, но смеяться было больно.

Пока оказывалась первая помощь, мама Леры успела и стол накрыть, и переодеться. Но даже в свободной кофте и штанах она не выглядела на свой возраст. Из-за разбитой губы Тимофей не мог есть быстро, зато барышни, сидящие по обе руки от него, уплетали так, будто боялись опоздать. Окно распахнули, посуду помыли, протерли, убрали в шкафчик, со стола ликвидировали следы поздней трапезы.

— Вы не спешите, Тимофей. Ешьте спокойно, — проговорила мама-малышка.

— У нас бабуля категорически против таких поздних ужинов. После восьми только моло́чка, и то какой-нибудь крохотный йогурт, чтоб не дай Бог не отложился где-нибудь, — усмехнулась Лера.

— Она на работе? Так поздно…, — заметил Тим.

— Не, у нее репетиции перед отчётником. Она на танец живота ходит, видимо, еще тренируется.

— Танец живота? — удивился парень.

— Ну… у них группа возрастная, так что, да. Восточные танцы, — ответила Лера.

Мама Леры еще о чем-то спрашивала, но Тим мог отвечать лишь коротко, «да» и «нет». Он помешивал чай в кружке и оглядывался. Сразу было понятно, что в этой квартире жили лишь женщины. Женщины трех поколений. Над столом висела семейная фотография: женщина лет сорока сидит рядом с седовласым мужчиной об руку, а за их спиной две малышки — мама и дочка, похожие на сестер.

— Это дедушка, — сказала Лера, и парень перевел на нее глаза.

Обе малышки смотрели на портрет с какой-то грустью, но тут в комнате заиграл мобильник, и Ксения Николаевна, извинившись, выскочила из кухни. В комнате раздался ее веселый голос:

— Да, снимки готовы. Уже отправила…

А Тим обратно посмотрел на портрет.

— Дедушка умер.

Парень даже вздрогнул.

— Как? — невольно вырвалось у него.

— Прошлым летом. От ковида. Сгорел в считанные дни. Не успели спасти, — отвечала Лера короткими фразами.

— Ты… Я… прости… — только и смог сказать Уваров.

Девочка пожала плечами.

— Ты не спрашивал. Я сама сказала. За что извиняться?

Тим молчал. Что говорить в подобных случаях, он не знал. Вернее, знал, но… Ему казалось, что бы он ни сказал сейчас, всё будет пустым и бессмысленным. Стоит ли тогда говорить?

На кухню опять прибежала мама-малышка, загремела противнем из духовки, а Тимка засобирался домой. Ксения Николаевна всполошилась, отрезала от огромного пирога добрую треть, сунула в контейнер и протянула Тимофею, который уже обувался.

— Дома чай попьете с семьей, — сказала она и, невзирая на сопротивление парня, сунула пластиковую коробку ему в сумку.

— Спасибо, — ответил Тим.

Собака вздохнула и положила ему под ноги поводок. Уваров усмехнулся, охнул: он напрочь забыл, что губа треснута.

— Идем, Граф, идем! — сказала девочка и погладила собаку по голове, потом глянула на Тимку. — Подождешь пару минут, я только переоденусь?

Она действительно быстро переоделась, подхватила поводок. Граф в нетерпении стоял, едва не уткнувшись носом в дверь.

— Сейчас, сейчас, иду! — приговаривала Лера, обуваясь, но как назло опять сбился следок, и девочка завозилась с кроссовкой. Тим взял поводок, прицепил к ошейнику, еще раз попрощался с мамой-малышкой и вышел вместе с собакой из квартиры. Он сразу стал спускаться по лестнице и потому не услышал разговор матери и дочери:

— Видала? — спросила Ксения Николаевна. — А ведь никого к себе не подпускает обычно.

Лера фыркнула:

— Вот когда тебе приспичит, тоже не до политеса будет! Он, наверно, долго терпел.

— Ну не скажи! Хороший мальчик.

— Ну еще бы! Такой ласковый, преданный! Самый лучший!

Мать вытаращила на дочь глаза.

— Ласковый? — переспросила она недоуменно.

— Конечно! Я только сяду, он подходит, кладет голову на колени…

— На чьи колени? — и в голосе женщины Лера услышала тревожные нотки, подняла на мать глаза. Та глядела так, будто впервые видела, и глаза размером с пятак.

— В смысле? На мои. На чьи еще? — проговорила девочка.

Мать как-то странно вздохнула и посмотрела на дверь, за которой скрылись Тим и Граф.

— И давно ты позволяешь мальчикам класть голову себе на колени? — тихо поинтересовалась она.

Лера вспыхнула:

— Что???