За кулисами. Москва театральная - Марина Райкина

1

Для начала я решила сама стать сказочным персонажем – влезть в шкуру, ой, то есть в шубу Снегурочки, как говорится, примерить на себя волшебный образ. Главный вывод после четырех елок: дети прекрасны – глаза ясные, полные беззаветной веры в Деда Мороза со Снегуркой, а вот родители… Да… некоторые из них заслуживают не чуда, а хорошей порки: одни нагло и бесцеремонно отталкивают чужих, чтобы, значит, своих к эстраде поближе поставить, другие во весь голос орут: «Миша, Настя, Захар…» – и делают селфи.

Но есть еще одна разновидность родителей: они как будто сканируют и меня с Дедом, и Зайку бедного со Снеговиком – на предмет возраста, благонадежности и, главное, соотношения цены, заплаченной за билет в театр, и качества предоставляемых новогодних услуг. Очень неприятны мне такие родители.

– Ну что, Снегурочка, жива? – спрашивает меня Тереза Дурова после того, как я «отснегурила». – А у тебя неплохо получилось. Может, на сцену хочешь теперь, в настоящем спектакле попробовать? У нас есть лишний костюм из «Буратино»!

Я не верю своим ушам: моя давняя мечта, кажется, начала сбываться.

«В самом деле, сколько можно писать о театре, наблюдая его из зрительного зала?» – думаю я. Может, наконец попробовать рассмотреть его не из кулис или с колосников (хотя театр что в профиль, что сверху занятен), а из самой что ни на есть гущи событий, став их непосредственным участником. А событие в «Театриуме на Серпуховке» тогда было – «Бу-ра-ти-но». И вот единственный из всех режиссер Тереза с исторической фамилией Дурова предложила мне войти в спектакль. И в какой?! Где поле чудес в стране дураков? Это нам близко. А какую роль даст? Может, пиявочника Дуремара? Неплохо бы.

2

За полчаса до начала дневного спектакля. Для неопытного человека за кулисами «Буратино» – это шок… от красотищи: по узкому коридору с гримерками то и дело снуют артисты в костюмах комедии дель арте: многослойные, как торты, и разлетающиеся юбки, панталоны в ромбах (числом 88), шляпы необычных форм (тоже 88), изящнейшая обувь из ткани (57 пар) и, конечно же, маски, расписанные вручную (47 штук). Не говорю про гондолу (1 штука) – ее за веревку уже катят на сцену по коридору. А все это пиршество оттого, что своего новенького «Буратино» режиссер Дурова отправила в Венецию, где вовсю бушует красочный карнавал.

Наконец получаю от Терезы строгие ЦУ относительно своей роли. Суть их сводится к следующему: я даже не ученик пиявочника, а всего лишь одна из масок Венецианского карнавала. У меня ни единого слова, зато много движения, примерно как у кукол на старинных шкатулках: ручка вверх – застыла – поклон с покачиванием – ножка в воздухе замерла… Ну как-то так.

– Тут главное – без лишних движений и суеты, но на скорости. Сможешь? – предупреждает Тереза. – Попробуй.

Пробую принимать изящные позы. Видя мой испуг, смеется:

– А ты хотела «кушать подано» сыграть? У нас не получится. Ты на сцене слушайся Мамуку (актер труппы Мамука Заркуа. – М. Р.), следи за ним, он прикроет.

Как выяснилось потом, не он один меня контролировал – вся команда была заточена на внедрение в профессиональную среду инородного и, что особенно неприятно, самодеятельного тела.

Приходит Мамука, приносит костюм, и я падаю в обморок от его нереальной красоты (костюма, конечно). Да этому предмету костюмного искусства от Ольги Резниченко место в музее, он заслуживает отдельного описания. Значит так, мне достались: 1) объемные шарообразные панталоны из бархата золотистого цвета; 2) фиолетовый камзол с крутой поролоновой грудью, отороченный золотистой тесьмой и расшитый висюльками из стекла; 3) золотистые башмаки с синими помпонами на круто загнутых носах; 4) высокий в полоску колпак с игривым загибом на сторону; 5) маленькая черная шапочка из бархата, которую в обязательном порядке надевают под колпак, чтобы волосы не торчали.

3

Первый звонок.

– Господи, молния-то здесь полетела, – заволновалась костюмер, когда я напялила на себя всю эту дель-артовскую роскошь.

И она, недолго думая, берет иголку и наскоро, пока не прозвенел третий звонок, зашивает прямо на мне костюм, как потрошеную дичь перед отправкой в духовку. Надо сказать, что состояние мое уже близко к критическому: в животе вдруг разлилось что-то подозрительно неприятное, жар, потом озноб. И еще одна мысль: а как же теперь мне, зашитой от седьмого шейного позвонка до копчика, с туалетом быть? Ну, если приспичит? И непонятно куда делся мой бодрый утренний кураж и желание самой испробовать профессию, про которую я столько знаю. Может, сбежать, пока не поздно? Поздно – за мной пришли.

– Надо тут сесть, – говорит Мамука, разворачивая на сцене черную гондолу.

– А делать-то что?

– Рукой делай так, – показывает он, откинувшись назад всем корпусом. Мой театральный учитель – в данный момент как мистер Икс – весь в черном, с веслом и говорит мало, но что бы я без него делала…

Надо сказать, что Мамука Заркуа – человек удивительной судьбы, о котором я должна рассказать в доказательство того, как развал СССР из финансиста сделал артиста. Но тут прямо над головой загремел оркестр (он расположен над сценой, как на мосту), замелькал многофигурный танец, и мы с Мамукой в гондоле «поплыли» вдоль задника с площадью – наверное, Сан-Марко. А может, какой другой? Но нет у меня времени разглядывать венецианские красоты, расписанные художником, мне надо позы в лодке принимать, пока мы «фланируем» из кулисы в кулису – четыре раза.

Нет, пока артисткой быть очень даже приятно: возлежишь себе на корме и делаешь в воздухе руками, а гондольер тебе напевает «Мы на лодочке катались…» – не итальянское, конечно, но за оркестром его все равно не слышно.

4

Первый акт. Все-таки удивительный спектакль поставила Тереза Дурова – красивый, веселый и духоподъемный. Это видно не только из зала – даже из правой кулисы, где я стою в ожидании очередного выхода. Одна сцена на скорости сменяет другую. Я любуюсь, например, таким фокусом – полено превращается в Буратино. Трюк сделан с помощью театра теней, и первые минут пять публика уверена, что в деревяшку действительно упрятана длинноносая кукла в человеческий рост. Но я-то знаю, что это никакая не кукла и даже не взрослый актер или тем более актриса-травести, а натуральный мальчик: два подростка играют в очередь – Миша Маневич и Эмиль Рывкин. Во-первых, они оба не первый год выходят на сцену, а во-вторых, такого эффекта режиссер по пластике Владимир Ананьев добивался весьма необычным способом: на репетициях ребята сами из папье-маше клеили голову и руки героя, потом крепили это на себя, чтобы прочувствовать, как работают голова куклы, кисти рук. Работа не пропала – фокус удался.