Книга Греха - Платон Беседин

— Как? — Инна бесстрастна.

— Убить!

Мы боимся сознаваться окружающим в своих страхах, стыдно и боязно открыться кому-то в своих самых гадких мыслях и грехах, но в самых мерзких вещах мы страшимся признаться, прежде всего, самим себе.

Эта игра, «правда — ложь», подходит к концу тогда, когда кто-то скажет больше других. После этого всё остальное неинтересно. И я стал последним.

У входной двери, целую Нину и Инну в губы. На улице закуриваю. Телефон пикает. Читаю текст сообщения: «Теперь у тебя появилась веская причина убить, и мы тебя понимаем». В конце дорисован смайлик в виде чёртика.

III

Идя на лютое дело, нужно представить его себе уже выполненным. Представить в мельчайших подробностях. Во всей последовательности. Нарисовать его точными мазками сознания. Только так можно достичь успеха и не смалодушничать в решающий момент.

Перед тем, как убить Николая, я думаю о своём будущем поступке всю ночь, не смыкая глаз. Представляю убийство Николая сделанным. Рисую его труп. Думаю о каждой мелочи. О том, как подойду сзади и всажу нож ему в спину. О том, как алая кровь потечёт по его рыжей щетине. О том, как он посмотрит мне в глаза, раздираемый предсмертными судорогами.

Нельзя упустить ни малейшей подробности. Нужно представить себе, какой именно будет нож. Какой длины. Из какой стали. Нужно представить себе, какого цвета будет кровь Николая. С каким содержанием гемоглобина.

Мне хотелось бы, чтобы, умирая от моего удара ножом, Николай смотрел на себя в зеркало и видел точно такой же ужас, как в глазах заражённых детей и случайных прохожих. Ужас непонимания.

Нож оттягивает карман моих тёмных брюк. Армейский нож KaBar. Первоначально использовался морской пехотой США. Сделан из нержавеющей стали Sandvic 12C27. Рукоять из термопласта. Подарен мне на двадцатилетие. Таким ножом, наверное, хорошо убивать.

Я то и дело нащупываю его у себя в кармане. Раскидываю мысли в нужном порядке, как шары в лузы. Жду, когда Николай выйдет из дома.

Говорят, каждый будущий убийца паникует перед преступлением. Это неправда. Прирождённый убийца не чувствует ровным счётом ничего. Он точно так же, как и раньше, смотрит телевизор. Ест. Срёт. Трахается. И в этом весь ужас преступления. В равнодушии к человеческой жизни.

Я другой. Мне страшно. Нервная дрожь бьёт тело, а пальцы отбивают чечётку на коре дерева, в тени которого я укрылся.

Каждый хоть раз, но хотел убить. Любимого человека. Надоедливых соседей. Строгого начальника. Алчного кредитора. Хотел убить каждый, но не каждый смог.

Равнодушие убийцы в генах. Его сложно привить. Можно лишь искусственно воспитать. Долгими, мучительными пытками. Или жизнь сама сделает выбор. И тогда ты просто станешь смертоносным оружием в руках высших сил. Девяносто девять из ста серийных маньяков и жестоких убийц считают себя пророками, коими управляют таинственные силы. Главное в это верить.

Как плёнку, я перематываю в сознании хронологию будущего убийства. Быть сильным. Держаться плана. И всё получится. Всё должно получиться.

Первое убийство самое сложное. Дальше — легче. Повторение создаёт обыденность. Нужно, по Зощенко, «приучить себя к мысли о смерти». Это будет моя третья попытка.

По определению, введённом в 1976 году агентом ФБР Робертом Ресслером, серийным убийцей считается человек, совершивший не менее трёх убийств ранее незнакомых субъектов по неочевидным мотивам.

Мои мотивы, как и вся жизнь, не очевидны. Я прихожу к цифре три. Ощущаю ли я себя убийцей?

Чикатило или Оноприенко, Лукас или Рамирес не могли остановиться — они жаждали убивать. Дальше и дальше. Я не хочу этого. Мне просто нужно замкнуть круг так, чтобы уроборос наконец-то намертво ухватил себя за хвост. Хочется тишины и покоя.

Больше всего раздражает шумиха, с которой преподносят убийства. Когда маньяк становится благодетелем.

«Чикатило санитар природы. Благодаря ему мы можем благоденствовать.

Зло неотделимо от добра. Оноприенко заставил нас по-новому взглянуть на мир.

Чарльза Мэнсона породили все мы, наше гнилое общество. Он слепок с нашего обречённого мира».

Записи тех, кто любит теоретизировать на тему смерти. Интересно, чтобы они писали, если речь шла об их детях?

Все маньяки жертвы. Таковыми они себя почитают, а их поклонники вторят им. Я тоже жертва. Жертва самого себя.

Из подъезда появляется Николай. Он направляется за угол дома. Я следую за ним. Мусорные баки находятся на пустыре. Там я и убью его. Нащупываю термопласт рукоятки ножа KaBar.

Что почувствую, когда убью его? Отмщение? Пустоту? Я не думал об этом. Не представлял. Я сотни раз прокручивал в голове процесс убийства, но ни разу не подумал о том, что будет после. Эта мысль приводит меня в растерянность. На миг я перестаю идти.

Совершив убийство, кто-то испытывает оргазм. Как Чикатило. Кто-то чувствует себя Богом. Как Берковиц. Некоторые бережно хранят память о своих жертвах. Как Дамер гениталии и черепа тех, кого убил.

Когда я увидел трупы Юли и Марка Ароновича, то испытал лишь отвращение. И, пожалуй, удивление от того, как быстро то, что жило, двигалось, говорило, вмиг стало аморфной массой.

Повторятся ли мои ощущения после убийства Николая? Примешается ли к ним удовлетворение от отмщения? Это можно проверить лишь опытным путём.

Крепче сжимаю термопласт рукоятки ножа. Явственно представляю себе, как нержавеющая сталь Sandvic 12C27 армейского ножа KaBar разрежет плоть Николая. И потечёт кровь.

Согласно древнееврейским письменам, то кровь — это составная часть Адама, совершенного человека. На иврите «кровь» пишется через Далет-Мем. Буква «Далет» означает дверь, «Мем» — реализацию принципов. Тем самым кровь есть дверь в мир осуществления высших принципов, а Адам — это кровь, освящённая через божественную сущность. Кровь — это Нефеш, растительная душа. Тождество Нефеш и крови указывает на жизненную силу. Поэтому теряя много крови, мы умираем.

Я иду за Николаем не больше пяти минут, но это время кажется вечностью: в голове проносятся сотни разнообразных мыслей, мчащихся чёрным роем по сознанию, словно апокалипсическая саранча.

Делаю на своей ладони глубокий разрез и топлю нож в крови. Когда я воткну KaBar в плоть Николая, то в него войдёт моя душа. Войдёт вместе с болью и разочарованием. Если глаза есть её отражение, то его глаза станут моими.

Мы почти добрались до мусорных баков. Ускоряю шаг, чтобы быть ближе к Николаю.

В тот момент, когда мои мысли фокусируются на занесении ножа, я слышу шорох и чувствую, как что-то мягкое и едкое упирается мне в лицо. Я пытаюсь отнять его от себя, но некто намертво держит его у меня под носом. Ещё одна судорога, и туман окутывает моё сознание.

Густая, смолистая ночь. Я лежу. В висках простреливает тупая, ноющая боль. Ничего не соображая, я пытаюсь подняться, но сил нет. Как слепой, шарю вокруг руками, идентифицируя мир на ощупь. Наконец, могу видеть: вокруг мешки, камни, шершавые куски пенопласта. Руки упираются в драный линолеум, присыпанный меловой пылью. Похоже, я на свалке строительного мусора.

Что со мной? Вспоминаю мягкое и едкое у себя под носом. Что это было?

Ощупываю голову руками — всё цело. Проскальзывает паническая мысль: вдруг меня привили вирусом. Подсвечивая себе мобильником, осматриваю тело на предмет ран и крови. Потом ещё раз внимательно ощупываю голову и шею. Вроде бы всё нормально.

Я успокаиваюсь и тут же вновь впадаю в панику: первая мысль — что с Николаем; вторая — неужели опять я не смог убить сам?

Точно знаю, что он уже мёртв. Его убили. Я знаю это. Таинственный убийца вновь исполнил моё намерение. Интуиция подсказывала мне, так и случится. И это облегчение для меня, потому что я бы не смог убить сам.

Каждый раз, когда я хотел, чтобы кто-то был мёртв — он умирал. Словно внутри меня поселился злой всемогущий бог, способный убить одним лишь намерением. Достаточно просто захотеть. Всего лишь представить их мёртвыми. И они погибнут. Но, если Николай убит, то неужели всё? Конец истории?

Я с трудом поднимаюсь. Голова идёт кругом. Почти на четвереньках, сгорбившись, я преодолеваю груды строительного мусора. Вижу перед собой мусорные баки, двух людей рядом. Это те самые баки, у которых я хотел убить Николая.

Подхожу ближе, вплотную. Две старушки обыденно, почти без эмоций переругиваются друг с другом, споря, кто пойдёт вызывать полицию.

— В чём дело? — говорю я, глядя на распластанное среди отходов тело.

Одна из старух:

— А то не видно? Убили.

— Кто?

— А чёрт его разберёт! Полицию надо вызвать — они разберутся.

Мелькает мысль, а вдруг это не Николай?? Я склоняюсь над телом. Даже в темноте замечаю рыжую щетину. Убийца не подвёл. Это труп Николая.

Из его груди торчит армейский нож KaBar рукояткой из термопласта наружу. Нержавеющая сталь Sandvic 12C27 наполовину утоплена в груди. Глаза над рыжей щетиной открыты и выпучены. В них нет печали, страха или тем более раскаяния. Только презрение и насмешка.