Книга Греха - Платон Беседин

— Но… все эти погромы.

— По факту, вы были наблюдателем.

— Тогда… вы отпустите меня?

Самое сложное сделано — история рассказана. То, что будет дальше, не имеет значения.

— Для начала мне нужно проверить все ваши показания. Только тогда можно принять решение.

— Но вы же, — я окончательно сбит с толку, —  сами сказали, всё, что я сделал, это только хулиганство.

— Я сказал, что могу обвинить вас лишь в хулиганстве, исходя только из ваших слов. Но я должен проверить. Это как следователь, а как человек.

Он замолкает. Тушит сигару в пепельнице и поворачивается ко мне спиной. Я понимаю, что его добродушный тон, странные ужимки, ведение разговора — просто игра, в которой я проигравший.

— А как человек, — Макаров говорит, стоя ко мне спиной, — я не могу вас отпустить в принципе, потому что есть намерение.

— И что?

— То, что вы видели, в чём участвовали, это ведь достойно внимания. Деятельность секты надо пресекать. — Он поворачивается ко мне. — Ты же, друг, отсидишь за намерение!

— Разве за него садят?

— В нашей стране и не за такое садят.

— Простите? — не понимаю я.

Макаров меняется в лице. Его землистая кожа покрывается мелкими красными пятнами. Он в бешенстве:

— Простить тебя, тварь вонючую? За то, что ты игрался, когда детей заражали? За то, что смотрел, как ни в чём неповинных людей делают калеками? За девочку тебя простить? За это тебя, выродок, простить?

Я просто хочу прийти к финалу. Ничего более. Поэтому молчу.

— Я не могу тебя отпустить. Потом ты сам меня не поймёшь. Помучаешься и, наконец, удавишься в затхлой дыре…

— Главное, чтобы эта история закончилась, —  говорю я. — Вы всё равно ничего не сможете изменить. Не сможете, пока люди не задумаются сами.

— Пиши чистосердечное, философ. — Макаров кладёт передо мной лист и шариковую ручку. — К тому же твои отпечатки на местах убийств.

Я шокирован. Мои отпечатки?! Откуда он знает он них? И почему бездей ствовал? Ведь он мог допросить меня сразу после убийства Юли? Или через меня он хотел выйти на настоящего убийцу? Но он не мог знать, есть ли настоящий убийца в принципе?

— Пиши чистосердечное, — повторяет Макаров.

— Раз сам пришёл, так иди до конца!

Вспоминаются строки одной их моих любимых песен:

«I hurt myself todayTo see if I still feel.I focus on the pain,The only thing that’s real».

Вдруг приходит абсолютно ясное, кристально чистое понимание того, что мой путь завершён.

Ещё в «Ведах» сказано: «Что даёшь, то и получаешь». Рано или поздно всё вернётся на свои места, тайное станет явным, и кара найдёт согрешившего.

Макаров был прав: моё преступление, во-первых, в намерении, а, во-вторых, в бездействии. Я покорно наблюдал, как совершается зло. Сам создал ад внутри себя.

Мой самый тяжкий грех в том, что я, обладая свободой воли, свободой выбора, направил свои мысли и поступки против Создателя, против возможности получить Его благодать, ибо я сам избрал страдания, так как «подобно всем витающим в облаках, принял падение с небес на землю за открытие истины».

Мой грех — отвержение жизни как дара.

«Всему своё время, и время всякой вещи под небом. Время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное».

Я вывожу первые слова на серой бумаге. Ровным, аккуратным почерком. И, кажется, то, что я пишу, отпечатывается в моей душе.

Game over.

III

Стоп! Замрите там, где вы есть. В офисе у компьютера или в туалете с книгой. В очереди у кассы или в постели с партнёром. Взгляните на то, что вы называли своей жизнью. На все эти годы. Промотайте их у себя в голове. Только, ради Бога, не торопитесь! Не бойтесь опоздать на работу. Или на метро. Или на свидание. Первый раз в жизни, пожалуйста, не торопитесь.

Выдохните. И вновь наберите полную грудь воздуха.

Вдохните так, как будто это последний шанс почувствовать бренность своего тела. Начните молиться. Или вспомните самого близкого вам человека. Или расплачьтесь, как ребёнок. Если умеете медитировать — медитируйте. Сосредоточьтесь на пламени свечи или пойте заветное «Ом».

Главное — поймать себя в момент всеобъемлющей пустоты. В момент, когда странным образом вы полностью отключитесь от внешнего мира, но его восприятие вами будет как никогда острым и чутким.

Дай Бог, чтобы всё у вас получилось. Тогда вы сможете увидеть самого себя. Не того себя, каким вас видят окружающие, или сводки новостей, или регистрационные данные, а первозданного себя.

Увидеть себя в пустоте, которой, собственно, и нет. Чем не дзенский коан для тренировки мозгов?

Когда вы замрёте, то вновь застынете в великом ожидании. Разве вся ваша жизнь не была просто ожиданием? Выздоровления? Свадьбы? Рождения детей? Повышения по работе? Смерти?

И всё же, остановитесь, замрите, на миг. Расслабьтесь, сзади никого нет. Вы совершенно один, на пустынной скале, взираете, как проплывают облака. И на каждом — отрывки вашей жизни. Вы сможете отыскать среди облаков вашей жизни то, чем действительно гордитесь?

Отбросьте в сторону все эти аттестаты, повышения по работе, автомобили, квартиры — всё то, за что вы тщетно цепляетесь в надежде ощутить себя живым. Цепляетесь за свидетельства не напрасности вашей жизни. Отбросьте их.

И скажите себе, есть ли то, что действительно имеет для вас значение?

«Всё проходит» — лучшая философия. Проходит мода и страны, жизнь и смерть, Земля и Вселенная, вы и я. Пройдёт и этот миг наедине с вечностью.

Поэтому прямо сейчас уцепитесь за последнее мгновение вашего озарения и в нём вы увидите то, что имеет для вас значение. То, что навечно останется с вами и будет лишь вашим. Увидите, если оно есть.

— Ты думаешь, что спас кого-то? — орёт на меня полицейский. Помню его по секте. — Думаешь, твоя сраная жизнь чего-то стоит?

С этого момента я и начал свою историю.

Счастье — принимать мир таким, как он есть. Грех — создавать искусственные страдания.

Мне хотелось менять жизнь. Как у Чехова, «главное — перевернуть жизнь, и всё изменится». Что ж, теперь я в камере, меня обвиняют в убийствах, называют серийным маньяком. Мама всё ещё в коме. Отец спивается. Моё лицо глядит с обложек сомнительных журналов и газет. Жизнь перевёрнута. И что дальше?

Мне постоянно задают один и тот же вопрос: «Что я чувствую?».

То же, что и раньше, — отчуждённость, но она совсем иного свойства. В ней нет гордыни.

Однако вопрошающим я неизменно отвечаю: «Ничего, совсем ничего». Окружающие любят такие ответы. Так они будут уверены в том, что я равнодушный монстр. Имея такого под боком, можно не замечать собственного уродства.

Всё самое лучшее происходило со мной в детстве, давным-давно. Я так и не справился с неизбежностью взросления. И теперь меня ставят в угол.

Каждый считает, что заслуживает большего. Я не исключение. Просто ждал и надеялся. Но ничего не происходило.

Когда жалеешь себя, то чувствуешься собственную важность, думаешь о том, что заслуживаешь лучшего. Дай повод, и жалость захватит всего тебя. Легче придаваться ей, чем нести ответственность.

Есть такая притча.

Как-то раз одному человеку приснилось, будто он идёт песчаным берегом, а рядом с ним — Господь. На небе мелькали картины из его жизни, и после каждой из них он замечал на песке две цепочки следов: одну — от его ног, другую — от ног Господа. Когда перед ним промелькнула последняя картина из его жизни, он оглянулся на следы на песке. И увидел, что часто вдоль его жизненного пути тянулась лишь одна цепочка следов. Заметил он также, что это были самые тяжёлые и несчастные времена в его жизни.

Он сильно опечалился и стал спрашивать Господа:

— Не Ты ли говорил мне: если последую путём Твоим, Ты не оставишь меня? Но я заметил, что в самые трудные времена моей жизни лишь одна цепочка следов тянулась по песку. Почему же Ты покидал меня, когда я больше всего нуждался в Тебе?

Господь отвечал:

— Потому что в те времена Я нёс тебя на руках.

Раскаяние, которое я возложил на алтарь собственной судьбы, помогает мне быть сильнее.

Прошлое — пылающие шрамы, которые не позволят совершить прежние ошибки.

Как и раньше, я иду к наполнителям, абсолютно один, только изредка вижу следы рядом со мной. Пожалуй, в первый раз я чувствую себя по-настоящему взрослым.

Глава двадцать первая

I

Всё, что будет дальше, не имеет смысла. Ни для вас, ни для меня. Однако эта история длится ровно столько, сколько человек умирает от потери крови. И во мне ещё осталось несколько капель.

После чистосердечного признания меня отправили в одиночную камеру следственного изолятора. До полного выяснения обстоятельств. Как выясняют обстоятельства, вы знаете. Следы допросов на моём лице и теле.