Только один человек - Гурам Дочанашвили

— Силой? — интересуется Руководитель и в первый раз что-то записывает.

— Да, да, силой, — твердо говорит респондент, он непоколебим,— а если понадобится, то и с выкручиванием рук. Знаете, что я вам скажу, дорогой мой, одни верят в родительский авторитет, другие — в благотворное воздействие школы, ячейки, организации, те — в гены, эти — в колотушки, да бог его знает, во что только не верят, на что не уповают, а, по мне, так нет ничего лучше этого моего карцера-люкс. Постоит, постоит ваш оболтус, упершись бараньим взглядом в потолок, поглазеет бессмысленно на стол, шкафы и полки, — мы, естественно, размещаем этих обалдуев порознь; окна зарешечены, двери закрыты крепко-накрепко, а за дверью сторожит какой-нибудь Клим, сидя на стуле с открытой книжкой на коленях, — так вот, помается, помается он таким обра­зом и бухнется на белоснежную постель; похлопает некоторое время глазами да и уснет. Вот поначалу и все. Родители, разу­меется, предупреждены: «Не тревожьтесь, милейшая, ваш сын на­ходится в карцере-люкс». — «Да, да, уважаемый, только бы вы отвадили его от улицы, а то шатается вечно невесть где...» Ото­спится наш недоросль и снова давай пялить глаза на потолок, ан, глядь, его уже беспокоит голод. И тут какой-нибудь Клим спрашивает из-за дверей: «Что вам подать: чай, молоко, какао?» «Пусть будет какао, — откликается юнец, — почему меня аресто­вали...» Но какой-нибудь Клим обходит этот вопрос молчанием: «Сколько ложек сахара положить?» «Четыре, — отвечает тот, — за что меня схватили...», а тот же какой-нибудь Клим: «Какой вы сыр предпочитаете: гуду, имеретинский, сулгуни?» — «Сулгуни, почему вы меня задержали...» А в это время какой-нибудь Клим уже подает ему завтрак. Юноша завтракает: намазывает хлеб маслом, очищает яичко от скорлупы, и это его немного раз­влекает. «Сигарету желаете?» — «Да, пожалуйста, с удоволь­ствием». — «Мзиури», «Колхети», «Люкс»?.. Но каких-нибудь развлечений ни-ни-ни, упаси боже! Никакого радио, телевизора, телефона: наша комната ведь не только люкс, она в некотором роде и карцер... Юнец дымит папиросой, по-прежнему глядя в пото­лок, а потолок-то весь расписан буквами — а, б, в, г, д, е... Ведь превосходная идея, а, Клим?

— Замечательная! — восклицает Клим, да и кто мог ждать от него другого ответа.

— Затем подходит время обедать... Первое блюдо, второе, третье, салат, какой хотите: с постным маслом, с уксусом, жела­ете — без уксуса... «Почему меня держат под замком, а?» На что Клим: не твоего, мол, ума дело. А подними парень шум, начни размахивать руками-ногами, только прикрикни на него: «Цыть!», и он мигом умнет обед. Потом, глядь, снова уставился в потолок, а на потолке — азбука, и тут любой Клим спрашивает, словно бы невзначай: может-де, полистал бы что-нибудь, вон там в шкафу полно книг... И тут юнец... приоткроет шкаф. Для начала это будут детские книжки с большими буквами, с яркими картинками: «Коза и Гиго», «Лисица и перепел», ну и прочее в том же духе. Прочитает книжку по доброй воле — хорошо, а не достанет терпе­ния заниматься чтением, какой-нибудь Клим категорически ему объявит: «Мы вас не освободим до тех пор, пока вы не перечитаете все книги из этого шкафа»...

— Но это же насилие, — говорит Руководитель, — конкретная личность избирает то или иное общественное мероприятие по собственной воле...

— Речь пока идет о недоросле-бездельнике, сударь вы мой, — разъясняет респондент, — я б никогда не счел себя вправе схватить и запереть под замок какого-нибудь, к примеру, порядочного химика, — и вдруг, на миг призадумавшись: — а впрочем, будь я последний сукин сын, если бы это повредило химику из числа людей малообразованных.

— К-хх,— натужно выдыхает воздух Руководитель, ощупывая себе пальцами скулы и шею — гладко ли он выбрит — и между тем надумывает, глядя на Клима: — Да, но чем провинился какой-нибудь Клим, чтобы сторожить и обслуживать круглый день того или иного бездельника?

— Во-первых, я упомянул, что на коленях у Клима лежит раскрытая книга, а потом, человек всегда может найти для себя какое-нибудь безобидное развлечение.

— Например?

— Поиграть словами.

— Как это — поиграть словами?

— А я вам сию минуточку объясню. Вот, допустим, вот... Да, вот возьмем хотя бы нашего Тамаза. Какую должность он занимает?

— Он младший научный сотрудник.

— Очень хорошо. А до этого кем был?

— Лаборантом.

— Агааа... вы его, значит, выдвинули...

— Да.

— Следовательно, слово «младший» в данном случае означает повышение?

— Совершенно верно.

— Так вот, мы можем получить отсюда замечательное сочетание: «возомладшенаучносотруднили».

Тут Руководитель уже в третий раз взглядывает на меня грозно.

— Теперь возьмем обратный пример. Предположим, Тамаз снова становится лаборантом. Как бы он сам мог об этом сказать?

— Меня вернули на прежнее место лаборанта. — Это говорит Руководитель.

— Нет, тут должно чувствоваться и то, что его понизили!

— Меня снова понизили до лаборанта.

— Короче!

— Низвели в лаборанты.

— Еще короче!

— Меня понизили.

— А лаборант где же? Нужно, чтобы одно-единственное слово вместило в себя по смыслу и понижение и лаборанта.

— Одним словом выразить все это невозможно.

— Почему?

— Ну, попытайтесь сами, если, по-вашему, это возможно.

— Получается замечательное слово: «низлаборантили», — говорит Человек. — Видите, оказалось, что очень даже возможно. Вот так бы и забавлялся, играя словами, какой-нибудь Клим.

А Клим:

— Отлично, маэстро!

Ах Руководитель... Он опять, уже в четвертый раз, взглянул на меня угрожающе.

Тишина. Клим восторженно взирает на респондента, респон­дент думает о чем-то о своем, так же о чем-то о своем думает и руководитель; один я не знаю, что мне делать и как быть, и только беспокойно тереблю галстук, а в голове тяжело ворочается страшное, ужасающее слово — «низлаборантили»... И нужно же было напороться на таковского! Кто мог мне помешать попросту пройти мимо, подумаешь, велика важность, оставить в стороне одного какого-то фотографа! Но теперь уже поздно, когда в дело вмешался Руководитель, хотя, как мне кажется, он и сам готов пожалеть, что сюда заявился. И все же как он напорист, — дай ему бог здоровья! — и как замечательно последователен в своих суждениях!

— А как бы вы подбирали литературу?

— Поначалу? Да, поначалу, шут с ним, пускай сам выбира­ет, будь то скетчи, Сименон или подшивка «Нианги»[19], а так с Жюля Верна начинать лучше всего. Главное, чтобы человек по­привык сидеть за столом, то подобрав ноги под стул, то вытя­нув их перед собой; чтоб он научился листать книгу, просматри­вать содержание... А там можно исподволь подбросить... ну-ка, шевельни извилиной, Клим... верно, «Трех мушкетеров», Марка Твена, которого я, грешен, убей, не люблю, затем О.Генри; даль­ше пошли бы более серьезные писатели, подкинь-ка, Клим, па­рочку... Прекрасно — Джек Лондон, он вдвойне интересен всякому юнцу; затем, разумеется, Гюго, которого называют романтиком, что, впрочем, так и есть, хотя и подумать над ним тоже приходится; потом можно бы, для роздыху, «Всадника без головы», «Айвенго», скажем, и... давай-ка, Клим, пожалуем им теперь тех великих, которые удивительно легко читаются... Да-да, Мериме, Чехова... и еще одного... Верно, верно, именно Мериме, Чехова и Мопассана, а следом подошло бы время рискнуть на что-нибудь более трудное, только не роман, это было бы чересчур; начнем лучше с рассказов, Клим... Ах, нет, нет, где там «Смерть в Венеции», что ты говоришь, милый... Но, в общем-то, что-нибудь в этом духе. А затем снова обратимся к чему-нибудь сравнительно полегче, сравнительно, гово­рю, и, может, чуточку старомодному... хотя бы к тому же Диккенсу...

— Оо, Диккенс — это превосходно, — радуется Руководи­тель. — «Давид Копперфилд».

— Вы так считаете? — мерит его критическим взглядом респон­дент. Но Руководитель до того рад, что уж ничего не замечает. — Ну, конечно же, это очень, очень приятно — иной раз в тенечке почитать Диккенса.

— Иной раз Диккенса, местами Толстого, ведь верно? — насмешливо смотрит на него Клим, этот сопливый пигмей, эта маляв­ка, росточком с колышек для квочки...

А респондент говорит:

— Однако всех писателей не перечтешь, да и какой смысл? Теперь надо приглядеться к юноше в то время, когда он читает. Если почувствуется, что он увлечен, завяз, то тогда можно и отпустить.

— А как вы в этом разберетесь?

— Да по выражению лица.

— И что же в конце концов получится?

— Из чего?

— А из вашего юноши...

И тут респондент торжественно заявляет:

— Что получится... а какой-нибудь Клим!

Недолгое время царит молчание, после чего Руководитель безо всяких обиняков спрашивает, крутанув головой в сторону Клима:

— А дальше, дальше что из него получится?

— Из какого-нибудь Клима? А чего вам больше, почтеннейший. Человек получится — человек, который всем сердцем любит лите­ратуру.