1974: Сезон в аду - Дэвид Пис

Человек-Крыса, Принц или Вредитель?

Автор: Майкл Дж. Мышкин.

Нарисованная детской рукой гигантская крыса с человеческими руками и ногами и с короной на голове сидела на троне в окружении полчища крыс размером поменьше.

Человек-Крыса говорил, ухмыляясь:

— Люди нам не судьи. Мы судим людей!

Над портретом Человека-Крысы шариковой ручкой было выведено:

Выпуск 4, цена 5 пенсов, М. Дж. М. Комикс.

Я открыл первую страницу.

В первых шести кадрах Крысиный Народ просил своего Принца Человека-Крысу выйти из-под земли и спасти планету от людей.

На второй странице Человек-Крыса был на поверхности земли, за ним гнались солдаты.

На третьей странице Человек-Крыса ушел от погони.

У него выросли крылья.

Черт, лебединые крылья.

Я запихал блокнот с комиксом под куртку и закрыл дверь Комнаты Майкла.

Спускаясь по лестнице, я услышал грохот и детские голоса, доносившиеся от входной двери.

Десятилетний мальчишка в зеленом свитере с тремя желтыми звездами стоял на принесенном из столовой и поставленном над порогом стуле и забивал гвоздь в притолоку над входной дверью.

Три пацана подзуживали его, один из них держал в своих грязных ручонках бельевую веревку с петлей.

— Вам чего тут? — сказал один из мальчишек, когда я спустился на первый этаж.

— Да, вы кто такой? — сказал другой.

Я напустил на себя строгий официальный вид и спросил:

— А вы сами что тут делаете?

— Ничего, — сказал мальчишка с молотком, спрыгивая со стула.

Мальчишка с петлей спросил:

— Вы из полиции?

— Нет.

— Тогда мы можем делать все, что хотим, — сказал мальчишка с молотком.

Я достал несколько монет и спросил:

— Где его семья?

— Свалила, — ответил один.

— Они не вернутся, если не дураки, — добавил мальчишка с молотком. Я потряс монетами и спросил:

— Его отец — инвалид?

— Ага, — засмеялись они, изображая спазматический хрип.

— А мать?

— Старая дура и сука, и больше никто, — сказал мальчишка с веревкой.

— Она работает?

— Она — уборщица в школе.

— В какой?

— В средней, на главной улице.

Я отодвинул стул с прохода и пошел по дорожке, глядя на темные тихие террасы справа и слева от дома.

— А мелочи вы нам не дадите, что ли? — крикнул мне вслед самый маленький.

— Нет.

Мальчишка с молотком поставил стул обратно, взял у своего приятеля веревку, встал на стул и повесил петлю на гвоздь.

— А это зачем? — спросил я, открывая «виву».

— Для извращенцев, — крикнул один из мальчишек.

— Вот, — засмеялся мальчишка с молотком, стоя на стуле. — Надеюсь, вы — не извращенец?

— Наверху в ванной лежит дохлая кошка, — сказал я, садясь в машину.

— Мы знаем, — хихикнул самый маленький. — Это мы ее прикончили.

Кто хорошо себя ведет — тот в рай попадет.

Я сидел в машине, припаркованной через дорогу от средней и младшей школы города Фитцвильяма.

Было почти пять часов, но в школе все еще горел свет, и с улицы были видны стены, украшенные рисунками и картинами на рождественскую тему.

На плохо освещенной площадке дети играли в футбол — куча мешковатых штанов и темных шерстяных свитеров с теми же большими желтыми звездами гонялась за дешевым рыжим мячом.

Я сидел в машине, дрожа от холода, засунув перебинтованную руку подмышку и думая о холокосте. Интересно, Майкл Джон Мышкин тоже учился в этой школе?

Примерно через десять минут в некоторых окнах погас свет, и три белые толстые тетки вышли из здания вместе с худощавым мужчиной в синем комбинезоне. Женщины помахали ему на прощание. Он пошел к детям и попытался забрать у них мяч. Женщины, смеясь, вышли за школьные ворота.

Я выбрался из машины и трусцой побежал за ними через дорогу.

— Простите, пожалуйста!

Три толстые тетки обернулись и остановились.

— Миссис Мышкина?

— Шутишь? — бросила самая толстая.

— Ты из газеты, дорогуша? — ухмыльнулась самая старшая.

Я улыбнулся и ответил:

— Из «Йоркшир пост».

— Что-то ты припозднился, — сказала самая толстая.

— Я слышал, она здесь работала?

— Ага, до вчерашнего дня, — сказала самая старшая.

— А где она теперь? — спросил я женщину в очках в стальной оправе, которая до сих пор молчала.

— Ты на меня не смотри. Я новенькая, — ответила она.

Самая старшая сказала:

— Наш Кевин говорит, что ваши поселили их в какую-то шикарную гостиницу в Скорборо.

— Да неправда это, — сказала новенькая.

Я стоял и думал: черт, черт, черт.

С площадки доносились крики и топот тяжелых ботинок.

— Разобьют ведь они это чертово окно, — вздохнула самая толстая.

— Значит, вы вдвоем работали с миссис Мышкиной, так? — спросил я.

— Ага, больше пяти лет, — ответила самая старшая.

— А что она за человек?

— Она в своей жизни хлебнула лиха, это точно.

— В каком смысле?

— Ну, супружник был на инвалидности из-за пыли…

— Ее муж работал на руднике?

— Ага, вместе с нашим Пэтом, — сказала самая толстая.

— А Майкл?

Женщины переглянулись гримасничая.

— У него не все дома, — прошептала новенькая.

— Это как?

— Я слышала, он немного отсталый.

— А друзья у него были?

— Друзья? — одновременно переспросили две женщины.

— Ну, он вроде играл с соседской малышней, — сказала самая старшая, пожимая плечами. — Но друзьями их не назовешь.

— Фу, противно так все это, да? — сказала новенькая.

— Ну с кем-то он должен был дружить?

— Да нет, я не слышала, чтобы он с кем-то дружил.

Другие две женщины кивнули соглашаясь.

— А как насчет ребят на работе?

Самая толстая отрицательно покачала головой:

— Да он вроде здесь и не работал. Может, в Кастлфорде?

— Ага, наш Кевин говорит, что он работал в какой-то фотографии.

— Я вроде слышала, в книжном «Маки Букс», — сказала новенькая.

— Да ну, не рассказывай, — сказала самая старшая.

— За что купила, за то и продаю.

Мужчина в синем комбинезоне стоял у школьных ворот, держа в руках цепь и навесной замок, и кричал на детей.

— Что за дети пошли, черт их дери, — сказала самая толстая.

— Нервов на них не хватает.

— Спасибо, что уделили мне минутку, — сказал я.

— На здоровье, дорогуша, — улыбнулась самая старшая.

— Сколько угодно, — сказала самая толстая.

Они, хихикая, пошли прочь. Новенькая обернулась и помахала мне рукой.

— С Рождеством вас! — крикнула она.

— Вас также!

Я достал сигарету и начал рыться в карманах в поисках спичек, но вместо них нашел тяжелую ронсоновскую зажигалку Пола.

Я взвесил зажигалку в левой руке, затем прикурил, пытаясь вспомнить, когда я успел ее прихватить.

Свора детей пробежала мимо меня по тротуару, пиная свой дешевый рыжий мяч и матеря дворника.

Я вернулся к школьным воротам.

Дворник в комбинезоне шел через спортплощадку обратно к главному корпусу.

— Извините, — крикнул я через ворота, выкрашенные красной краской.

Мужчина продолжал идти.

— Извините!

У входа в школу он обернулся и посмотрел прямо на меня. Я сложил руки рупором:

— Извините, можно вас на минуточку?

Мужчина отвернулся, открыл дверь и вошел в темное здание.

Я прислонился лбом к воротам.

На красной краске кто-то нацарапал слово из трех букв.

Колеса крутятся — прямо во тьму.

Прощай Фитцвильям, где рано наступает ночь и все не так, как надо, где дети убивают кошек, а взрослые — детей.

Я ехал обратно в «Редбек». Левый поворот на А655 — грузовик с криком вылетел из ночи и дал по тормозам.

Я затормозил, сигналя изо всех сил. Машину занесло, она остановилась. Грузовик — в нескольких дюймах от моей двери.

Я уставился в зеркало заднего обзора, сердце колотилось, перед глазами плясал свет фар.

Здоровый бородатый мужик в больших черных ботинках выпрыгнул из кабины и пошел к машине. В руках у него была огромная черная бита.

Я завел двигатель и утопил педаль газа, думая: Барри, Барри, Барри.

Золотое Руно, Сандал, седьмой час вечера, четверг, 19 декабря 1974 года, самый длинный день в неделе длинных дней.

Пинта — на барной стойке, виски — в моем брюхе, монета — в автомате.

— Гэз? Это Эдди.

— Ты куда это смылся?

— Знаешь, мне что-то не хотелось в Пресс-клуб.

— Ты такой концерт пропустил.

— Да ты что?

— Ну да, Джек совсем чокнулся, разрыдался…

— Слушай, ты не знаешь адрес Дональда Фостера?

— На какой хер он тебе понадобился?