Грехи и погрешности - Алексей Владимирович Баев

тёрлись носами. Пролитый на пол кальвадос выдыхался перебродившим красным яблоком. У тебя долго дёргалось веко. А потом на щеку упала ресница. Ты загадала желание, которое тут же исполнилось. Оно не могло не исполниться вчера. Вчера было сказочно…

Наколдуй мне вчера.

Вчера было жутко. Остервенелая снежная крупа яростно билась в наши окна, но не могла пробить прозрачной брони тонких стёкол, пугливо вздрагивавших от резких порывов западного ветра. Гудело в радиаторе какое-то мелкое вселенское зло, заключённое в стальные трубы и чугунные рёбра. Истерично выло от собственного бессилия. А мы испуганно улыбались и, как дети, застенчиво смотрели друг на дружку, то и дело озирались по сторонам, ожидая чего-то волшебного. А оно, что-то волшебное, уже было. Рядом. Вокруг нас. Вчера…

Наколдуй мне вчера.

Вчера было весело. Ты запекла в духовке зелёные груши. Они стали жёлтыми и отвратительными на вкус. Мы кидались ими с балкона. Не по людям или собакам, нет! Мы целились в провода, провисшие меж склонившихся от стойкой усталости столбов. Целились хорошо и долго, но ни разу так и не попали. На нас громко орал нервный сосед со второго этажа. Орал от страха, что мы испачкаем его машину. И мы её, наконец, запачкали. И сосед сразу умолк. Страх перед неизбежностью ушёл. Вчера…

Наколдуй мне вчера.

Вчера было всё совсем не так. Ты раскинула пасьянс на любовь. Пасьянс, который никогда не сходился. Не сошёлся он и вчера. Ты долго и пристально смотрела мне в глаза. Потом отвернулась, но я успел заметить мокрые дорожки на твоих щеках. Ты сказала, что карты никогда не врут. Меня передёрнуло. Я сказал, что карты врут всегда. Встал с табурета и обнял тебя. И Лу Рид тактично умолк. Кончился диск. И снег за окном перестал. Выдохлись, устав взбираться к Луне, тяжёлые на подъём тучи. Значит, я прав. Я. А вовсе не карты. И ты поверила мне, а не им. В первый раз. И, наверное, в последний. Вчера…

Наколдуй мне вчера.

Я знаю, что вчера никогда не вернётся. Знаешь это и ты. Но ещё я знаю, что вчера можно повторить сегодня. И завтра. И послезавтра. Всегда. Вот только ты мне почему-то не веришь. Но вчера ты умела колдовать. Откуда-то знаю, сумеешь и сегодня. Ведь сумеешь, правда? А я буду рядом. Даже не сомневайся. Буду.

Наколдуй мне вчера…

Затмение

Ноябрь вовсе не располагает к хорошему настроению.

Солнце не показывалось уже неделю, когда случилось его полное затмение. Впрочем, этот факт остался горожанами незамеченным. Ничего удивительного. Желания зевак, извините за каламбур, тучи не колышут.

Аскаров, который о предстоящем затмении вообще ничего не слышал по причине обитания в полном информационном вакууме, проснулся с больной головой. Кофе кончился. Цитрамон тоже. Да и чуток дрянного мутного коньяка, оставленного на утро в открытой бутылке, и, естественно, выдохшегося, не вызвал в душе никакого подъёма. Лишь рвотный позыв.

Хорошо, что с вечера ушёл в сон, не раздеваясь. Даже шкеры не снял. Предусмотрительно.

Аскаров принял сидячее положение и тут же провалился в глубокую диванную яму, продавленную прошлогодним приступом ноябрьской же депрессии. Чёрт! Нынче было еще хуже.

Холст, аккуратно растянутый на квадратном – тридцать на тридцать – подрамнике, тщательно прогрунтованный и готовый стать очередным кадавром, стоял в углу на грубой самодельной треноге, отдаленно напоминающей пропитый мольберт.

Деградант…

Да и хрен на вас. Считайте кем угодно.

Аскаров глянул на часы. Без десяти семь. До открытия магазина больше часа…

Авиационный гул старенького холодильника, впустую транжирящего электричество, успокаивал. Жёлтый, словно лихорадка, эмалированный чайник, побитый временем и ударами судьбы до черных бланшей, закипел на электроплитке минут через десять. Пара пакетиков самой дешёвой «принцессы», закинутых в треснутую чашку, дали цвет и крепость практически сразу.

До открытия сорок пять минут. Академический час. А-ка-де-ми-чес-кий… Тьфу, сука.

Голова по-прежнему трещала, но, удивительное дело – тремор прекратился. Смахнув ладонью хлебные крошки с фанерной разделочной доски, Аскаров выдавил на нее из всех тюбиков остатки темперы. Размял о подоконник замоченные с позавчерашнего дня кисти и, выбрав взглядом странным образом сохранившуюся до утра натуру будущего натюрморта, стеснительно возлежащую перед тусклым, обсиженным мухами зеркалом, кинул первый, размашистый мазок…

В восемь ноль две, если верить старенькой наручной «Ракете» в облупленном, когда-то позолоченном корпусе, дверь магазинчика широко открылась изнутри, очертив неестественным и чересчур ярким энергосберегающим светом знакомую полную фигуру.

– Доброе утро, Зина, – поздоровался Аскаров с продавщицей.

«Какое оно, к чёрту, доброе… Кто придумал утро, тому лом в глотку… Господи, помоги, а?»

– Привет, Женечка! – весело звякнула женщина своим неподражаемым и совершенно не меняющимся с годами дискантом. – Ты, гляжу, привычек не меняешь.

– Куда мне, Зин? – потупился Аскаров.

«Куда мне, Зин? Какие привычки? Молчала б ты. Просто дай малька, и отвали».

– Да хоть бы в супермаркет на Дзержинского, там на десятку дешевле, – ответила продавщица совершенно искренне и до того буквально, что Аскарову захотелось голову вжать в плечи.

Кого здесь стыдиться? Зину? Я вас умоляю!

«Чёртовы супермаркеты! На кассах бездушные твари сканерами пикают… Извините, мелочи нет. Пятьдесят копеек за мной… За тобой, зараза, за тобой… Хрен ты отдашь мой полтинничек. Глаза круглыми сделаешь и спросишь искренне: «Какие пятьдесят копеек?»… Нет, Зин, супермаркеты не для нас. Для долбаного среднего класса. А мы? Мы – не средний, не класс. Люди. Просто люди…»

– Мне в супермаркете кредита не дадут, – уже натурально сходя с ума и уставившись на крохотную выбоину в бетонном полу, произнес Аскаров.

Очень тихо произнес. Даже не вполголоса, много тише. Но продавщица услышала.

– Опять денег нет? – в голосе её почувствовалось искреннее сострадание. – Точно… Зима ж на носу.

– Зима, – кивнул Аскаров и перевел взгляд на стеллаж с бутылками.

«Да, зима… С её приходом денег никогда нет. Новый год, мля. Борода из ваты. Бухие снегурки в подъездах блюют, дедморозы обоссанные спят в сугробах… Праздник, твою мать. Весёлый семейный праздник».

– Так плохо?

«Так? Да ты, мать, даже не представляешь, как плохо».

– Угу.

– Маленькой хватит? – Зина уже тянулась под прилавок. – Слышь, Жень! Давай я тебе хоть батон дам, кефиру, колбасы ливерной? Всё равно списывать, срок годности кончился. Возьмёшь?

«Хватит с меня и топлива, дорогая моя… Маленькой хватит. А и не хватит, так скоро в переходе туристы появятся. Десяток штрихов на куске ватмана, и сделаем на большую… Зина, Зина, чувств моих корзина».

– Не, Зин, больше ничего не надо, – Аскаров взял с прилавка чекушку и тут же отвернул пробку. – Ты запиши в