Искры и зеркала - Дорофея Ларичева

Альфа взывал к их жалости, сыпал проклятиями, грозил концом света, грядущими войнами и голодом, но обещал предотвратить их, если ему разрешат мигрировать.

– Я сразу вернусь обратно, я буду с вами работать, я сдержу слово, – стонал он, мечась между неподвижными и бесстрастными, точно статуи на острове Пасхи, сенсами, потрясая ручонками. – А-а-а, отпустите! Мои товарищи устроят вам! Быть вам Эдемом – перевалочной станцией для пилигримов! За меня отомстят! А когда узнает координатор – вам конец! Я мог бы помочь, – он прижимался перекошенным лицом к стеклу, за которым скрывались наблюдатели, – я знаю способ вызова демонов! Я помогу! Дайте мне мигрирова-а-ать!

К утру Альфа плакал, ползал по полу и умолял отправить его в любой мир, хоть к первобытным людям, лишь бы не мучиться в этом ущербном теле.

Он умер еще до полудня нового дня. Умер в страшных мучениях, так и не поверив, что в распоряжении палачей нет действующей установки ретросдвига, а собранная им уже переправлена в столицу.

Едва врачи констатировали остановку сердца Альфы, взъерошенный Марат озвучил то, что и так было всем ясно:

– Гамма бросил его. То ли пожертвовал им, чтобы мы заглотили наживку, а сам сбежал. То ли устранил конкурента.

– Все вместе, – зевнула не отдыхавшая двое суток Ника. – Но мне плевать. Он убийца сотен человек, и, если мы не найдем способ, как отключить чертовы метеориты, погибнут тысячи. Но сейчас мне плевать даже на неведомого координатора, которым он нас пугал, будто детей злым Бабайкой. Я пошла спать. Четыре часа мои. Отвезите меня кто-нибудь вменяемый, иначе усну за рулем (взгляд украдкой в сторону Никитина).

– О, давай я! – опередил всех Броня. – Разговор есть. Ника страдальчески вздохнула и ухватила своего бывшего под локоть.

– Ты такой галантный, Бронечка, словно никогда со мной в загс не ходил, – медово пропела она, прожигая взглядом недогадливого Роберта. Вот дерево! Ему что в лоб сказать: «Ты мне нравишься. Утешь, приободри»? Так нет, у него что ни день – спасение мира по расписанию.

– Эх, карма у меня грязная, – заявила она Броне, выводя его на площадку с вертолетами и «шлепалка-ми». – Не знаешь, где ближайшая химчистка кармы?

– Ты о чем? – не понял Соловьев.

– Проехали, милый. Что ты мне хотел поведать судьбоносное вдали от общественных ушей?

Броня наморщил высокий лоб, обвел взглядом лежащий внизу Барск, сейчас малолюдный, замерший. Даже заводы на окраине не дымят. Воздух чистый, у горизонта смога нет.

– Не может человек столько знать и уметь, – склонившись к Нике, шепотом поведал Соловьев. – Я доктор физико-математических наук, профессор, действующий член нескольких академий. Я знаю достаточно одаренных и даже гениальных людей, поэтому я отвечаю за свои слова. Ноэль-Никитин, или как там его, – мигрант. Причем вобравший в себя не одну жизнь.

Ника раздраженно мотнула головой, зазвенев блестящими сережками. Сплетни про Роберта ей не понравились.

– Нет, – ответ прозвучал твердо и уверенно. – Он человек этого мира и времени.

– Я не завидую, Вероничка, не греши на меня сейчас. – Соловьев попытался унять поднимающееся в груди искреннее возмущение. – После двух дней общения с ним я, если цитировать моих студентов, заработал «стопроцентный вынос мозга». К тем научным категориям, которыми он свободно оперирует, современные гении даже не подступались.

Он раздраженно отвлекся на зазвонивший телефон, пару мгновений раздумывал – отвечать или нет, потом приложил трубку к уху:

– Слушаю. Что? Конечно приеду. Минут через двадцать. Как он? Буду-буду Петр Тимофеевич пришел в себя, очень хочет меня видеть, – поник он. – Уходит старик, сердцем чувствую.

– Мне поехать с тобой? – неожиданно покладисто спросила Ника. Брониного руководителя она уважала.

– Не нужно, справлюсь. Он говорил, ты у него была. – Вероника кивнула, и Броня продолжил разоблачение оппонента. – Так вот я про Ноэля. Уверен, он за неделю играючи соберет у себя во дворе космический крейсер, способный преодолеть половину Вселенной. И даже не вспотеет. Я боюсь его. Что происходит в мире? Куда мы катимся?

– Бронечка, – Ника ласково погладила его плечо, – я не знаю ответов. Если он захочет, расскажет сам. Но он не мигрант. Нет в нем чуждой энергетики. Изучив Ланса и Дору, я теперь могу выявить многократную миграцию и даже подсчитать число сознательных миграций, то есть сколько раз исходная личность перемещалась между мирами, не теряя своего Я. Нет этого в Роберте.

Она сама удивлялась этому. Сегодня, например, при встрече еще раз проверила, просканировала его. Свой, земной. И оттого еще более загадочный и притягательный.

Ильина направилась к шлюпу, по дороге снимая заколку с волос. Им тоже хочется свободы. К коже головы больно прикоснуться, в голове ни единой умной мысли. Еще одна неделя в таком режиме – без сна и полноценного отдыха, и она начнет бросаться на людей. Ее и так за глаза Шилом зовут. Глядишь, прозвище пообидней придумают.

– Броня, я валюсь с ног. Отвези меня домой, а об остальном поговорим позже. Ладушки?

Соловьев обиженно засопел, точно малый ребенок. Сейчас он желал одного – выяснить источник невероятных знаний Никитина. Любой ценой. И он был уверен: Вероника Ильина тоже не отступит. Загадки она любит и до правды докопается. Вон как глаза блестели, когда он ей все рассказывал! Клещом вцепится.

24 июня. Барск. Дора

Ника умчалась. И кто теперь будет ее, Дорофею, утешать? Ланс стоял в стороне, никак себе простить не мог, что упустил кровника. Он, видите ли, благородный. А такие с колыбели дуэльный кодекс зубрят.

Смерть Альфы потрясла ее. Хотелось спрятаться в комнатке, укрыться с головой одеялом и лежать неподвижно. Но с другой стороны, она природный психолог, ей нужны чужие эмоции, чтобы стереть память о чужой боли. Ноэль, похоже, считал так же.

Роберт широко улыбнулся, обернулся к Марату: – Я готов к подвигу во имя человечества. Мне необходимы эта милая мадемуазель, – профессор поправил Доре воротничок рубашки, – и мой оболтус, – он кивнул в сторону Ланса. – И если вселенский разум нас не покинет, к вечеру я разберусь, сможем ли мы отключить «семена изменения», пока деревья не начали корнями отбивать чечетку, звери не заговорили человеческими голосами, а люди не засвистели по-птичьи.

– Не слишком ли много слов, Ноэль? – не оценил выступление Роберта столичный сенс. – Предположим, я вам поверил. Едем на место.

Тонкие губы профессора тронула хитрая улыбка. Пора праздновать победу. Он дорвался до действительно интересного дела, стоящего проекта. Недаром приходилось столько лет заигрывать с военными, открывая по крупицам известные ему одному секреты.

К немалому удивлению Доры, они направились не в очередную лабораторию, коих в Барске было несметное количество, а на окраину города.

За окном микроавтобуса замелькали недостроенные небоскребы, потом простенькие домики, хозяйственные постройки и гаражи. За ними чуть погодя начинались разрытые курганы. За огороженным ало-желтой полосатой лентой пространством возились люди, копались на дне вырытых ям. Кое-где можно было угадать остовы домов. Печальными напоминаниями о быстротечности жизни торчали фрагменты стен.

– Это и есть знаменитый древний город, которому археологи до сих пор не дали названия? – Марат с интересом прижался лбом к стеклу, щуря и без того узкие восточные глаза.

– Та еще заноза, – недовольно отозвался один из местных сенсов, помощник Ники. – Сколько бюджетных денег здесь закопали! Сколько исследовательских грантов у нас перехватили! Какой-то век до нашей эры. Тьфу, рухлядь!

Сидевший на заднем сиденье автобуса Роберт рас смеялся.

– Благодаря мне у вас есть уникальный шанс выяснить, как он назывался, и даже подсмотреть за жителями.

Марат проигнорировал заявление ученого, а Ланс пожал плечами. Дора же уверилась – этим троим известно куда больше, чем всей компании местных археологов. Вон Ланс как улыбается от чувства превосходства. И не таится! Ника сообщила – сенс он талантливый, а психолог слабенький, барьер ставить ему сложно, много сил тратится. Постоянно от всех закрываться не может, вот и просачиваются эмоции. Ладно, пусть тешит себя надеждой отыскать Гамму.

Автомобиль обогнул курган и замер у впечатляющей конструкции, огороженной полосатой лентой. Выбравшись из автобуса наружу, девушка, как и почти все пассажиры автобуса, замерла с разинутым ртом. И было от чего.

Черные металлические прутья в палец толщиной изгибались под разными углами, переплетались, грубо соединялись сваркой, ежами ощетинились во все стороны. Оступишься, неосторожно повернешься и окажешься насажен на шампур. Сверху на высоте трехэтажного дома развернулись тарелки антенн. Основание конструкции покоилось на мощной многоугольной металлической платформе, от которой вниз в землю уходили такие же прутья.