Куплю чужое лицо - Сергей Дышев

– Что это у тебя за книжка? – первым подал голос Груда Мяса.

Он растянул свой рот в препохабную улыбку.

– Доктор прописал, – пояснил я. – Теперь в эпоху гласности и рынка все больные будут сами ставить себе диагноз и самостоятельно лечиться.

– О как! – оживился Федя. На оголившемся вокруг пупка животе он старательно рисовал фломастером циферблат.

– А можно полистать? – спросил мигом проснувшийся Губошлеп.

– В порядке очереди! – веско произнес Груда Мяса.

Мне захотелось быть доброжелательным, и я молча протянул ему книгу.

Груда Мяса первым делом заглянул в содержание, затем открыл главу «Половые извращения».

– Читай вслух! – нетерпеливо произнес Циферблат.

Груда Мяса хмыкнул и прочел:

– Плюрализм – половой акт, совершаемый несколькими людьми на глазах друг у друга.

– Во! – оживился Губошлеп. – А я думал, чего это Горбачеву так плюрализм нравился.

– Групповуха! – уточнил Циферблат. – Читай, Серега, дальше!

– Фетишизм… Педофилия… Зоофилия… Некрофилия… Геронтофилия… Садизм… О, это, похоже, про меня. Читаем… Диапазон садистических актов очень широк: от упреков до жестокого избиения с нанесением тяжких телесных повреждений сексуальному партнеру. Возможно даже убийство… Как это тонко подмечено! – прокомментировал Груда Мяса и продолжил чтение. – И это про меня!.. При эпилепсии могут развиваться садистические тенденции…

– Серега, коси под эпилептика, – посоветовал Циферблат. – Достань соды и в рот вместе с лимоном – такая пена попрет! На худой случай и шампунь сгодится.

Груда Мяса призадумался. А «Справочник» перекочевал к Циферблату.

– Почитай там про фетишизм, – посоветовал Серега Феде.

– «Фетишизм (идолизм, символизм) – возведение в культ определенного предмета и половое влечение к нему», – прочел Циферблат.

– Вот видишь, – оживился Груда Мяса. – Оказывается, и ты непрост. Расскажи нам, как вступал в половую связь с будильником.

– Тогда уже с кукушкой! – вступил в разговор Губошлеп.

– Оживился, мурик, – сурово осадил Циферблат. – Ну-ка, говори, по какой статье идешь?

– Такой статьи нет в Уголовном кодексе, – гордо ответил Губошлеп. – У меня крайне редкая особенность. Я – вампир!

– Дурбас захарчеванный, кому беса гонишь! – совсем осерчал Федя.

Губошлеп пожал плечами:

– А какой мне смысл врать?

– На испуг берет! – заметил Груда Мяса. – Думает, теперь мы ночью плохо спать будем!

– Тебя пока высосешь, скорей сам лопнешь! – включился я в интеллектуальную беседу.

Груда Мяса расплылся: моя реплика пришлась ему по нраву.

Мы стали искать в справочнике вампиризм. Но не нашли.

Губошлеп почему-то обрадовался:

– Вот видите, я же говорил, что у меня очень редкая… специализация.

– Ну, и кого ты высасываешь? – спросил Циферблат.

– В основном домашних животных. Ну, там еще одну, было дело…

– Померла? – уточнил Серега.

– Да. Я слишком увлекся.

– Известное дело, – согласился Груда Мяса.

Наконец соседи из чувства вежливости поинтересовались, за что же я угодил в эти скорбные стены. И я поведал о своем особом случае. Такого они еще не слышали: обвинить человека в убийстве самого себя. По общему мнению палаты, я «катил» по всем параметрам на шизофреника: типичное раздвоение личности.

Шизофрении в «Справочнике по психиатрии» было отведено изрядное место. Из всего многообразия разновидностей этой болезни мне надо было отыскать то, что касалось моего случая.

«Моему» недугу были посвящены теплые строки…

«Соседи» попросили меня читать вслух.

– Да тут такое наворочено! – заметил я, но отказать им в этом удовольствии не смог. – «На высоте приступа развиваются иллюзорно-фантастическая дереализация и деперсонализация – прежнее представление о собственной личности заменяется фантастическим перевоплощением. Больной живет в фантастическом мире…»

– В фантастическом мире? – заинтересовался автор «Диктатора Вселенной».

– Угу, – подтвердил я. – У нас смело можно создавать общество фантастов. «Дереализационное общество фантастов».

До самого вечера мы усиленно изучали справочник, каждый выписал для себя много полезного. А потом Груда Мяса неожиданно предложил послушать его роман. Никто возражать не посмел. И мы узнали много интересного про астральные дали, ужасного Диктатора Вселенной, киберофицеров, которые беспощадно наказывали провинившихся космонавтов, сбрасывая их в Межрегиональный Отстойник, а также что произошло с бывшим начальником космопорта Мэмсом после сканирования его мозга. Ничего хорошего, кстати, не произошло: в обществе будущего, которое изобразил Серега, все неудачники, тем паче больные, умственно ущербные должны были подлежать реинкарнации. С последующим возрождением на качественно новом уровне.

Груда Мяса читал с вдохновением, подвывая в тех местах, где космические корабли, пронзавшие Вселенную, преодолевали барьер скорости света.

Как распорядиться обрушившейся на меня информацией, я не представлял. Чтение Серега закончил уже глубоко за полночь. По его словам, самое интересное было впереди. Санитары нас не тревожили.

Утром после завтрака я предложил написать коллективное продолжение «Диктатора Вселенной». Серега ухмыльнулся, с прищуром посмотрел на меня – и согласился.

Когда через пару часов в нашу палату вошла делегация в белых халатах, мы наперебой и с упоением сочиняли эпизод, в котором дочь Диктатора Эльза сошлась с роботом и тут же нарожала ему кучу железных человечков.

Пятеро молодых людей в свите профессора Житейского оказались практикантами.

Арнольд Анатольевич поздоровался и подошел к кровати Сереги. Тот, сложив руки на огромном брюхе, с хитринкой поглядывал на вошедших.

– Рыльковский Сергей Николаевич, 33 года, – представил его профессор. – Инкриминируются девятнадцать убийств на сексуальной почве. Свои деяния оправдывал необходимостью очищения населения от гомосексуалистов и проституток. По мнению испытуемого, все они подлежали реинкарнации.

– В этом, господа, я вижу свое высшее предназначение в создании нового общества, – отреагировал Рыльковский. – Не желаете, кстати, взглянуть на мои записи? Я буквально вчера вернулся из экспедиции в соседнюю Галактику.

И он протянул ближайшей практикантке «Диктатора Вселенной». Девушка машинально взяла.

Вот это был ход!

– Паранойяльная шизофрения! – прокомментировал я. – Монотематический бред реформаторства и изобретательства…

Все тут же посмотрели на меня.

– В экспансивной форме…

– Конфуцианство! – добавил Циферблат.

Житейский строго посмотрел на меня и спросил практикантов:

– Что прежде всего необходимо установить для определения паранойяльной шизофрении?

– Можно я? – нетерпеливо тряся рукой, попросил я. И, не дожидаясь разрешения, выпалил заученную цитату из справочника: – Важно установить не только бредовые расстройства, но и их сочетание с эмоциональным оскудением, аутизацией, нарушениями мышления личности.

Житейский изменился в лице и после паузы вынужден был признать:

– Отчасти верно.

– Откуда вы это все знаете? – не удержался от вопроса практикант-очкарик.

Я подавил глубокий вздох.

– Милые мои мальчишки и девчоночки… Я ведь тоже когда-то был врачом-психиатром. Но враги, украв мои передовые разработки лечения, обвинили меня в лженаучности, шарлатанстве, начетничестве, а потом и упрятали в этих стенах.

Практиканты ошеломленно уставились на меня.

– Кузнецов! Прекратите юродствовать, мы до вас еще не дошли, – не выдержал профессор.

Следующим у него был Циферблат.

– Каструлько Федор Лаперузович, 45 лет, – назвал его Арнольд Анатольевич. – У нашего Феди достаточно редкая особенность фетишизма. Он похищает часы, причем больших размеров: настенные, каминные и напольные. Не так ли?

– Фетишисты – не фашисты! – веско изрек Циферблат. – Это – конфуцианство.

– Любопытно… А не трудно ли будет вам разъяснить подробней его суть?

– В институте надо было изучать, профессор! – справедливо заметил Федя. – А для студентов скажу. Откройте свои тетрадки и запишите: «Чем больше имеешь часов, тем дольше живешь!» И часы для меня, доктор, не являются сексуальным объектом. Тоже пусть запишут! А то меня на зоне с вашей характеристикой живо за педика примут!

– Не беспокойтесь, Федор Лаперузович! Характеристику получите самую отменную. В воры в законе рекомендацию дать не могу, а вот заключение экспертизы обещаю достойное, – пообещал Житейский.

Затем он обратился к практикантам:

– Коллеги, может быть, у кого-то есть вопросы к испытуемому? Например, почему стрелки на животе Федора Лаперузовича показывают семь часов сорок минут.

Но начертанные фломастером семь сорок никого не заинтересовали.

Поднял руку очкарик.