Волк по имени Зайка - Галина Гончарова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мама, родная моя…
Тишина.
Если и есть где-то чертоги светлого бога – ответа из них не дождешься. И болит в груди, и в глаза словно бы песку насыпали, и шумит в ушах, и стискивает голову черным обручем боли.
Хочется плакать, но не получается, и сквозь стиснутые зубы вырываются холодные сухие рыдания или всхлипы, а слез все нет и нет…
– Мамочка, прости, что не смог тебя уберечь. Прости меня за все, родная. Сердцем своим клянусь, кровью клянусь: я отомщу! Страшно отомщу!
Зайка притихла рядом, смешно шевеля влажным носишкой, словно принюхиваясь. Я положил руки на холодное полированное дерево. Легко сдвинул крышку.
Запах смерти, запах тления…
Совсем чужое лицо. Смерть меняет людей, и все же – те же светлые косы, тот же высокий лоб и прямой нос…
Глаза закрыты, в углах рта – морщинки, на лбу, на щеках… как же тяжело тебе пришлось, родная… И руки… Ногти обломаны, пальцы распухли.
Мама, прости меня.
Зая
Колин выл, как волчата воют над телом матери. Я видела это, и было даже чуть неловко. Наши мальчишки никогда не плакали, а впрочем, у них и нужды не было. У нас же есть звериная половина. А хищник горя не ведает. Обернись да побегай – все и снимет. А тут…
Я решила не мешать парнишке. Невольно принюхалась.
Какой же мерзкий запах в человеческих жилищах. А уж этот их обычай хранить трупы… зачем?
Мы все – дети Леса. Нас надо зарыть в мягкую землю – и из нас вырастет новое дерево. А еще…
Мы точно знаем, что вернемся. Так или иначе – смертны только тела. А души опять придут на землю, поэтому не надо быть эгоистами. Надо уметь отпускать близких, когда их зверь становится слишком старым…
Им ведь это не в радость…
Я вспрыгнула повыше, чтобы посмотреть на мать Колина.
Нет, сходства не уловить. Тело и тело…
Принюхалась.
К телу.
К Колину.
Опять к телу…
Убивайте меня, но пахло от них по-разному. Или это из-за смерти? Или что-то еще?
Мы, оборотни, живем в мире запахов. Я могу сказать о человеке многое, вплоть до того, что он делал последние три дня, куда ходил. А еще…
По запаху я могу сказать, кто кому родня. Близкие люди пахнут очень схоже, а тут вот… разные запахи, разные. И пахнет от женщины, пробиваясь сквозь храмовую вонь, чем-то неприятным. Слишком вонючим…
Как… Как от служанок в трактире. Дешевые вонючие притирания.
Может, это всех так – после смерти?
Но почему у них разные запахи?
Ничего не понимаю…
Лайса
Платье сделало меня просто красавицей. Я кружилась в нем на поляне, растрепав волосы. Если бы Райшен видел меня такой!
Сразу забыл бы про свою зайчиху!
Я просто восхитительна…
А может, вернуться в деревню?
Хотя… нет!
Зайка может вернуться тоже – и я опять потеряю любимого! А я не хочу! Райшен должен быть моим! Обязан! Я ведь лучше, я красивее, сильнее, я женщина – настоящая! А эта соплюха даже поцеловать себя не дает – нельзя до совершеннолетия!
А ведь скоро она… Да, уже скоро…
И тогда они с Райшеном смогут…
НЕТ!!!
Не отдам!
Он мой и только мой!
Свистнула под когтями тонкая ткань платья… жалость какая! Я что – начала терять контроль над зверем?
Конечно, нет. Я сильная, я умная, я справлюсь! А это – так, мелочи…
Но противные когти никак не хотели убираться на место…
Колин
Дайрин поджидала меня у выхода из часовни.
– Мой лорд…
– Комнаты готовы?
– Да, господин… я приготовила для вас комнаты в северной башне.
– Нет.
– Мой лорд?
– Вы приготовите для меня покои моей матери.
– Н-но… лорд Ройл…
– Он там живет?
– Н-нет…
– Тогда пошла вон, и чтобы через час покои были готовы.
Я распоряжался как можно жестче, чувствуя, как клокочут в груди непролитые слезы. Таким девкам только разреши… Марго, спасибо тебе.
А еще… та девушка из леса. Рядом с ней Дайрин – вульгарная девка, какой и является, но я мог бы повестись на ее прелести, мог бы… А теперь – нет.
И мамы нет…
Горло перехватывает, и безумно хочется кого-нибудь уничтожить. Разорвать голыми руками, и чтобы по пальцам струилась алая кровь.
Не знаю, что отражается на моем лице, но Дайрин как-то смешно всхрюкивает и быстро скрывается с глаз долой, а я остаюсь стоять… Больно, как же больно…
– Колин?
Голос знакомый. Я поворачиваюсь – и натыкаюсь взглядом на ядовито-зеленое платье – и такие же ядовитые зеленые глаза.
– Леди Элерия…
– Ишь ты, помнишь меня, значит?
– Вас, леди, забыть невозможно. – Меня чуть отпускает.
Элерия Фарле, леди бог весть в каком поколении, стерва и гадина, старая болотница, которую тихо ненавидит половина соседей, а вторая так же тихо обожает.
Отец принадлежал ко второй половине, мама к первой. Элерия ей не нравилась из-за грубости и бесцеремонности, а Элерия не терпела мать за глупость и мягкотелость. Но учитывая ее давние родственные связи с Торвальдами – то ли кузина ее мужа вышла замуж за моего двоюродного деда, то ли двоюродный брат моей бабки женился на ее троюродной сестре, или то и другое вместе, – мать вынуждена была ее терпеть, принимать и улыбаться.
Я же…
Я Элерию любил, как и отец, понимая, что под иголками прячется весьма умная женщина, которой нелегко пришлось в жизни. Муж – пьяница и гуляка, один из сыновей – балбес, правда, остальные шестеро детей радуют, но она выдержала все и сейчас наслаждается семейным уютом, а мамы уже нет…
Горло опять перехватывает, и перед моими глазами возникает фляжка.
– Один глоток, не больше.
Я послушно прикладываюсь к горлышку.
Ох, Р-раш!
В горло словно жидкого огня плеснули. Такой мерзости я никогда не пил. Огненная дрянь попадает не в то горло, я принимаюсь дико, до слез, кашлять – и вдруг обнаруживаю, что слезы текут сами по себе, те, которые я так и не смог пролить в храме, а потом Элерия цепко хватает меня за руку и ведет обратно в храм, только на этот раз к гробу не подводит.
Мы садимся в углу – и я сползаю на пол и утыкаюсь ей в колени, а старуха гладит меня по волосам и приговаривает что-то утешительное.
На скамью рядом с ней вспрыгивает моя зайка, и Элерия одной рукой гладит ее, а второй – меня и ласковым тоном что-то говорит. Проходит не меньше десяти минут, прежде чем у меня получается успокоиться. Зеленые глаза смотрят насмешливо.
– Что, полегче?
– Д-да…
– Теперь еще нос вытри. Вот так, умница…
– Вы со мной прямо как с маленьким…
– А ты и есть маленький – не старше моих внуков. – Элерия насмешливо-спокойна.
– А чем вы меня напоили?
– Спиртом, настоянным на хрене, плюс там еще мед и красный перец. Отличная вещь, мертвого на ноги поднимет.
– Если умру – напоите?
Я уже даже могу шутить. Или пытаюсь…
Элерия шуток не принимает, зеленые глаза вмиг становятся серьезными.
– Ройл на это сильно надеется, каждый день молится о твоей смерти. Осознаешь?
– Знаю. Но и не приехать не мог.
– Это правильно. Знаешь, мать твоя, хоть и не стоило б так, была тряпка тряпкой.
– Не надо так…
– А как? Ты учти, не сможешь этого принять – и дальше разбираться не получится. Она у тебя без опоры жить не могла, вот только столб ей гнилой попался. Ройл – мразь последняя…
– Она это поняла, но поздно было.
– Да уж. Ларка дурой не была, но и уберечься у нее не получилось.
– Это я виноват…
И получаю сильный подзатыльник.
– Балбес! Ларка ко мне приезжала где-то за полгода до смерти. Думаешь, почему я здесь?
А действительно, почему?
– Мне бы дня три побыть да уехать, а я тут уже шестой день, Ройлу жилы мотаю. А все потому, что пообещала…
– Что?
Элерия прищурилась – и пред Колином словно наяву плывет картина.
* * *Две женщины. Одна пожилая, но не утратившая боевого задора, в обожаемом ею зеленом. Вторая – родная и любимая, все бы отдал, чтобы она жива была. Бледная, худая, едва не шатающаяся от ветра, с синяками на запястьях, которые ловко прячет под одеждой, но обмануть все равно не получается.
– Леди Элерия, я прошу меня простить…
– Считай, выпросила. Еще что?
– Вы моего мужа любили, я знаю…
– Гарт мне как сын был.
– И он вас тоже любил. И Колина… Леди Элерия, ради его памяти!
Женщина сползает на пол, пытается поцеловать руку, украшенную изумрудами. Элерия кое-как возвращает ее на место.
– Прекрати сопли распускать. Говори по делу.
– Леди Элерия, мой муж… я боюсь, что он меня убьет.
– Раньше бояться надо было.
– Да… я чудом вырвалась. Он в отъезде, у него какие-то дела с островитянами…
– И?
– У меня к вам просьба.
– Слушаю?
– Помогите Колину. Прошу вас…
– Интересно, чем?
– Сейчас мальчик у моего кузена, у Филипа. Но рано или поздно он вернется. Я прошу вас, если меня не станет, расскажите ему обо всем, что здесь происходило. Вы же все видите, шила в мешке не спрячешь…