В объятиях убийцы - Наталья Александрова

– Маринка, Маринка, это же я, Алик! Что с тобой? Открой глаза! Это сон был, просто сон.

Я открыла глаза, увидела комнату, встревоженного Алика, прижалась к нему, такому надежному и родному.

– Это у тебя от морга, не надо было туда ходить.

Он гладил меня по голове и укачивал, как маленького ребенка. Потом он вытер мои слезы, мы так и улеглись, обнявшись. Я успокоилась, но долго лежала без сна.

«Он здесь, – думала я, – он никуда не уехал, он здесь. И он не оставит меня в покое».

Если бы я рассказала обо всем Алику, он бы мне поверил. Но я не буду ему ничего рассказывать. Это наше личное дело, мое и Максима. «Слышишь, Максим? Мы встретимся, я даю тебе слово, мы обязательно встретимся!»

С Анной Николаевной Громовой мы побеседовали довольно мирно. Отвечая на ее вопросы, я еще раз добросовестно повторила все о той ночи и обо всех моих встречах с Максимом. Получалось у меня довольно складно, так что Громова не смотрела на меня как на сумасшедшую, хоть время от времени и поджимала скептически губы. Но меня ее гримасы мало трогали, я ведь уже приняла решение искать Максима самостоятельно, поэтому решила не конфликтовать с Громовой по пустякам. Что Громовой – еще одно нераскрытое дело? А для меня это вопрос всей дальнейшей жизни, и вообще – жизни. Однако для подстраховки мне было важно оставить о себе у Громовой хорошее впечатление. Потому что если я проиграю и Максим найдет меня раньше, то он обязательно меня убьет и обставит дело как самоубийство. Может получиться очень правдоподобно – взбалмошная девица напридумывала черт-те что, а потом покончила с собой. А так все-таки возникнут сомнения. Как с Ларисой, начальницей Алика, – никто не поверил в ее самоубийство. Кстати, вот Громова как раз что-то про нее говорит.

Громова между тем со всяческими недомолвками рассказала, что по поводу убийства Лифарева обнаружены документы, контракты с западными фирмами, можно проследить связь с Москвой, но кто конкретно этим занимался, не ясно. Дело это по поводу очистных сооружений выделено в отдельное производство, им занимаются другие. А ее, Громовой, дело – убийства. Кстати, про убийство Ларисы Гребенюк. Нашли у нее в бумагах переводы контрактов, можно проследить связь с Лифаревым. Но доказательств, что во всем замешан Максим Костров, по-прежнему никаких.

– Так ищите! – не выдержала я.

– Ищем, – коротко ответила Громова и отпустила меня с миром.

Дима уже ждал меня в коридоре, похвалил:

– Вид у тебя бодрый, хорошо морг перенесла.

– Ох, не напоминай!

Мы поехали прямо на ту квартиру в Купчино, где нас ожидала хозяйка, предупрежденная по телефону. Тетка была та еще. Лет этак за пятьдесят, на голове мелкая «химия», губы намазаны «сердечком». Нас она встретила более чем неприязненно, а на меня просто смотрела волком. Держалась она здорово, стояла насмерть, как партизан: ничего не знаю, квартиру никому не сдавала, и кончен разговор.

В общем, тетка боялась налоговой инспекции. Чем так трястись, так уж лучше, как в рекламе: заплати налоги – и спи себе спокойно!

В конце концов ребятам моим это надоело, они отодвинули диван, моя пуговка лежала там в пыли, чему я очень обрадовалась – не придется перешивать остальные. Владимир Петрович показал тетке пуговицу, потряс у нее перед носом блузкой – та держалась, как Зоя Космодемьянская. Тогда он сказал, что не пожалеет времени, перешерстит весь дом и найдет соседей, которые видели, что в этой квартире живут посторонние люди. При упоминании соседей тетка перетрусила, очевидно, у такой заразы, как она, отношения с соседями были плохие, и они могли порассказать милиции много интересного. Скрепя сердце тетка призналась, что пустила тут одного пожить, но денег не брала.

«Врет и не краснеет!» – переглянулись мы с Димой.

– Кто такой? Откуда взялся?

– Знакомая попросила приютить, он паспорт показал. – Тетка назвала имя и фамилию, естественно, не Максим и не Костров.

– Этот? – Владимир Петрович показал ей фотографию Максима, которую где-то раздобыл.

– Он.

Узнав у тетки адрес знакомой, мы собрались уходить.

– Если бы знала, что он сюда будет водить всяких, то ни за что бы не пустила, – сказала тетка как бы в сторону, не глядя на меня.

– Пыль надо не под диван заметать, а в совок, а еще лучше влажную уборку делать, – ответствовала я, в свою очередь, не глядя на нее.

– Ну что, верите теперь, что я не сумасшедшая? – сказала я операм, выходя из парадной. – Был он здесь?

– Был-то он был… Сейчас едем к той знакомой бабе, а ты уж сама добирайся, до метро тебя подбросим.

Я не возражала, все равно мне надо было к тете Наде.

– Маринка, я все выяснила насчет костюма, – встретила меня тетя Надя. – И ходить никуда не надо, села на телефон. Есть такая фирмочка, там тоже костюмы напрокат дают, так я туда позвонила, наврала с три короба, в общем, у них там все есть, а пингвина нет.

– Что, всего один был пингвин?

– А ты думаешь, у них там как в детском саду: мальчики-зайчики, девочки-снежинки и царица полей – кукуруза?

– Про кукурузу ты уже из другой оперы.

– Да, пожалуй, но что плохо – в этой фирме порядок такой: оставляешь в залог стоимость костюма и берешь его на один день, а потом за каждый день просрочивания доплачиваешь.

– Как прокат видеокассет.

– Вот именно. Так этого чертова пингвина взяли у них две недели назад и не вернули.

– Кто взял?

– Ну, этого они мне по телефону не сказали.

– Завтра напущу на них Диму с фотографией Кострова, а то что мы их работу делать будем. А вообще, тетя Надя, это все, конечно, хорошо, но мы пойдем другим путем. Я чувствую, что он никуда не уехал, не знаю только почему.

– Верю, – сразу же согласилась тетя Надя, – в нашей семье у женщин очень развита интуиция, ты вообще в меня, а своей интуиции я доверяю безоговорочно.

– В общем, я подумаю, поразмыслю, потом тебе позвоню.

– Идем, я тебя до метро провожу.

Я ехала в метро и думала. Тетя Надя боится за меня, поэтому и провожать пошла. И она права, потому что Максим хочет меня убить. Значит, я должна найти его первой. Найти и привести в милицию. Убивать его я не собираюсь, это не мой профиль. Что мне надо сделать, чтобы найти место, где он прячется? Надо вспомнить и почувствовать, как я чувствовала Максима три года назад, когда мы встречались. В то время, вставая утром, я всегда знала, что позвонит Максим и позовет меня, хотя звонил он нерегулярно, но я всегда знала, когда это произойдет, – чувствовала, и все.

– Следующая остановка – «Технологический институт»! – объявил динамик.

Я встала и протиснулась к выходу.

В библиотеке я застала одну Нину Адамовну – Зойка уже убежала. Старушка мне очень обрадовалась, спросила, когда же я выйду на работу, – я официально числилась в отпуске. Я прошла в помещение закрытого фонда, там в старом шкафу у меня был свой ящик. Я хранила в нем всякое барахло – зеркало, старую помаду, блокнот для записей и кое-какие вещи, напоминающие мне о Максиме. Держать их дома я не могла, боялась, что матушка найдет и начнутся расспросы. Вот все тут, все мои сувениры. Общая фотография за столом на том самом дне рождения сестры, где мы с Максимом познакомились. Билеты в театр – да, один раз мы с ним ходили в театр, в самом начале знакомства, когда он за мной ухаживал, пустой флакончик из-под французских духов – его подарок тоже в начале нашего романа. Духи быстро кончились, потому что флакончик был маленький. Пожалуй, это был единственный его подарок. Были, конечно, и цветы, опять-таки в начале знакомства, но, как бы я ни была в него влюблена, хранить засушенные цветы в книгах, как героини романа Джейн Остин, – это выше моих сил. Во-первых, портится книга, а я как-никак библиотечный работник, а во-вторых, это слишком напоминает школьный гербарий, а я с пятого класса ненавижу ботанику – все эти тычинки-пестики.

Была там еще парочка любительских фотографий: одна – где мы вдвоем у его приятеля где-то под Зеленогорском, а один раз я его щелкнула где-то в чужой квартире. Он сказал, что мало света и все равно фотография не получится. Все это нужно было мне для того, чтобы вспомнить, чтобы окунуться в то время, когда я была влюблена.

– Марина, вы идете? А то уже время закрывать. – Нина Адамовна стояла в дверях.

Я собрала все в сумку и ушла.

Я никак не могла решить, правильно ли я делаю, что остаюсь у Алика, возможно, ему тоже грозит опасность, но иначе пришлось бы вернуться домой, а там мама, Дашка… Нет, Алик – все-таки мужчина.

Алика не было дома. Я машинально крутилась на кухне – уже стала привыкать к домашнему хозяйству, как будто так и надо. Он пришел усталый и с непривычки охрипший – целый день говорил. Я накормила его ужином, согрела молока с сахаром для горла, помассировала плечи и шею. Все это я делала абсолютно отрешенно, не отвлекаясь от своих мыслей. Алик посматривал на меня удивленно и все порывался о чем-то спросить, но я не отвечала, мотивируя это тем, что ему нельзя разговаривать. Так прошел вечер, мы провели его втроем: он, я и телевизор. Уже в постели он все-таки начал выяснять отношения.