Двуликие. Игра на опережение-2 - Анна Шнайдер

Велдон вырос здесь, для него интерьеры дворца были привычны, а за прошедшие пару лет, что он практически не вылезал отсюда, и вовсе набили оскомину. Все эти картины, ковры, светильники, вазы и бесконечная позолота повсюду — всё это надоело так, что век бы их не видеть. И красоты окружающей обстановки Велдон давно не замечал. А теперь неожиданно оказалось — есть она, эта красота, и он про неё много всего рассказать может. Про каждую картину, вазу, да даже про каждый стул. Это был его дом, и он помнил про него если не всё, то очень многое.

— Ты как будто не только библиотеки хранитель, а всего дворца, — выдохнула Шайна с искренним восхищением сразу после того, как Велдон привёл её в большую картинную галерею и рассказал историю создания нескольких полотен. — Столько всего знаешь…

Девушка попала не в бровь, а в глаз, но император не удивился — Шайна часто угадывала истину, хотя порой и не осознавала этого.

— Я давно живу во дворце и интересовался его историей. — Говорить, что родился здесь, Велдон не решился. — Но ты хотела узнать про портальное зеркало…

— Да, — Шайна хлопнула себя по лбу. — Я уже успела забыть, так интересно было тебя слушать. Особенно про стражу!

Велдон улыбнулся, вспомнив, с каким недюжинным энтузиазмом Шайна расспрашивала его о том, как устроена дворцовая охрана, сколько времени стражники стоят на посту и как часто случаются обходы — так, будто планировала когда-нибудь использовать эту информацию для штурма дворца.

— Насчёт зеркала… Помнишь принцип, по которому работает любой амулет переноса? — Шайна нахмурилась, задумавшись, и Велдон пояснил: — Он настраивается на две точки. Артефакторы называют их «точка входа» и «точка выхода». Причём «точкой выхода» может служить не только место, но и конкретная личность — допустим, у придворного мага императора есть амулет, который позволяет переноситься к его величеству, где бы тот ни находился.

— Я поняла-а-а… — протянула Шайна, наконец перестав хмуриться. — Ты говоришь о двух точках, а зеркал три.

— Триш хотела, чтобы каждое из зеркал было одновременно и точкой входа, и точкой выхода, — кивнул Велдон. — Заходишь в одно из зеркал, а выходишь либо из второго, либо из третьего. Не знаю, каким образом она планировала настроить выбор, возможно, магией Разума, но сейчас это неважно. Работают только два зеркала, значит, Триш не завершила задумку.

— Она всё равно много успела. Такие артефакты кроме неё больше никто не создал.

— А зачем, Шани? Для переносов существуют амулеты, они намного меньше места занимают. Я понимаю, раньше, лет двести-триста назад, такие амулеты обязательно уничтожались при совершаемом переносе, и если бы Триш тогда изобрела подобные зеркала-двери, цены бы им не было. Но сейчас её изобретение бесполезно, гораздо удобнее пользоваться амулетами, которые надеваются на шею или руку. Представь, что ты можешь перенестись в библиотеку не из зала памяти, а из комнаты в общежитии. Удобнее же?

— Да, — девушка тяжело вздохнула, и Велдон не удержался от лёгкой улыбки. Кажется, ей было немного обидно, что он раскритиковал изобретение её мамы.

— Уникальность работы Риш состояла не в этом. Не в удобстве. Ты не артефактор, да и я тоже, поэтому объясню так, как понимаю сам. Формула любого артефакта всегда замкнута в цикл, и этот цикл имеет определённое количество составляющих. Триш пыталась изменить это количество. Возможно, её работа позволила бы в будущем создать трёхсторонние амулеты переноса… но теперь говорить об этом бессмысленно.

Шайна задумчиво кусала нижнюю губу, глядя на картину, возле которой они остановились несколько минут назад. На холсте была изображена мать Велдона — молодая девушка, студентка Лианорской академии магии, в пышном платье с букетом цветов, важная и торжественная. Он помнил её совсем другой — ласковой и улыбчивой, с искрящимся весельем смехом, мягкими руками и тёплыми губами…

Наверное, она совсем не гордилась бы им. Ни по отношению к Триш тогда, ни по отношению к Шайне сейчас. Он не сделал в жизни абсолютно ничего хорошего — только портил и разрушал.

— Норд, я хотела спросить… — прошелестел вдруг тихий голос Шайны, и Велдон очнулся от воспоминаний. Обернулся к девушке, но она на него не смотрела — делала вид, что изучает картину. — Моя мама… Тебя она тоже обидела?

— Нет, — ответил император легко, даже не задумавшись, но тут же поправился: — Точнее, не совсем так. Мы с Триш действительно поссорились, но в нашем случае скорее я её обидел.

Шайна резко развернулась и посмотрела на него удивлённо вытаращенными глазами.

— Да?!

— Да, — повторил Велдон, невольно улыбнувшись изумлению спутницы. Всё же Шайна пока не научилась быть более снисходительной к матери, но это и не удивительно в её ситуации. — До той роковой ночи, когда твоя мама сбежала из дворца, она вообще мало кого обижала. И это один плохой поступок, Шани, не стоит ставить на Триш клеймо вечной преступницы и негодяйки только из-за него.

Шайна вздохнула и покачала головой.

— Ты так говоришь, потому что она тебя не обижала. А вот был бы на твоём месте, например, император…

Велдон засмеялся.

— Что ж, возможно, ты права. Но на моём месте точно была Эмирин, а ты наверняка знаешь, что она говорит.

— Да… — Шайна вновь отвернулась и посмотрела на картину, но на этот раз чтобы скрыть невольно выступившие слёзы. — Профессор… любила её.

— Ты тоже её любила. — Шайна промолчала, и Велдон, легко сжав пальцы девушки, тихо сказал: — Пора возвращаться, хорошая моя. Почти час ночи.

— Ой! — Шайна вздрогнула. — Да, пойдём скорее, иначе мне завтра придётся что-нибудь прогулять, а не хотелось бы.

Через несколько минут Велдон, наблюдая за тем, как Шайна уходит через портальное зеркало, подумал, что ему совсем не хочется ложиться спать.

Время… оно бежало слишком быстро.

Глава 8

Император Велдон

Сон приходил медленно, тяжело и тягуче, охватывая тело глиняной коркой, не давая двигаться. И Велдон впервые за много дней обнаружил себя не в замке, а в библиотеке Лианорской академии. Огляделся — в окна заглядывало яркое слепящее солнце, как бывало всегда, когда ему снилась Триш. В этот раз она тоже пришла из ослепительного света, шагнула навстречу, улыбаясь, и села напротив. Почти такая же, какой он её помнил, за исключением глаз — оба