Разлучница - Эллина Наумова

– Эдвард добрый, порядочный, щедрый и талантливый, – уперлась Даша. – Ему тяжело.

– Не-е-ет, милая, это еще не тяжесть. Небо с овчинку ему покажется, когда жена, такая же католичка, как он сам, оставит его голым, босым и бездомным. А он будет пытаться спасти каждый грош. О, там такая братская и сестринская война начнется! Умоляю, одумайся. В России за двадцать лет капитализма научились четко размышлять о зарплате. А они на Западе чуть ли не с рождения озабочены пенсией. Она же, сколько ни вкалывай, небольшая. Что накопишь, пока работаешь, на то и будешь доживать. И Эдвард копил, будь уверена. Англичане, как все европейцы, экономят на еде, спиртном, одежде. Не позволяют себе лишней комнаты в доме, капли горячей воды, литра бензина. Очень не бедные англичане. Если инициатором развода будет он, то отдаст жене все. Ему придется начинать сначала. А это несовместимо с женитьбой на тебе и рождением детей. И будешь ты ему бездетной подругой сколько вытерпишь. Если только он сможет простить тебе то, что сам натворил.

– Я понимаю, что ты мне добра желаешь, но это несправедливо. Ужастик не про Эдварда, – возмутилась наконец Даша.

Ася сообразила, что терпения дочери хватит на несколько минут, и уже почти бессвязно от спешки залопотала:

– Доченька, может, тебе хочется за границу? Поезжай! В Америку? В Европу? Папа даст денег. Я устрою на преотличную работу. Там, где у меня нет связей, у Жака есть. Он с удовольствием подключится. Тут знакомства вместо российских взяток. А уж Эдвардов, Ричардов, Марков, не связанных обязательствами с церковью, – навалом. Сама знаешь, любой будет твоим. И разве мало своих? Что ты зациклилась на самом бесперспективном иностранце? Выискивай у него недостатки, оскорбляйся от каждой мелочи, смейся над ним. Пойми, мы, женщины, не так уж беспомощны, когда влюбляемся. Можем бороться не только за, но и против.

– Я не хочу бороться.

– Слушай, вдруг Эдвард так хорош в виде запретного плода, а? Иногда лучше не срывать, если не разрешают. Пусть себе болтается на ветке. А ты тверди: «Это не мое, это чужое» – и беги подальше от дерева.

– Всякое случается. Но он не яблоко, мам.

– Да тьфу на него, кем бы он ни был! – крикнула Ася. Она начала соображать, знала, что ругать любимого при девушке нельзя – еще сильнее привяжется, но не могла остановиться. – Сколько мучений уже принес, гад. Вот о чем я истово помолюсь, так это о его скорейшем отбытии в Лондон. Да укрепит Господь раба Своего в битве с соблазном, да победит мужик дьявола и окажется пригодным для вечной жизни. Аминь.

Даша прыснула. Ася наконец вспомнила, чем можно отпугнуть ее от Эдварда:

– Как насчет предательского варианта? Он изменяет жене, а ты – принципу не участвовать в мужской измене. Уж падите на равных. Может, там и страдать не по чему, импотент импотентом.

– Мама! С ним ты незнакома, говори что хочешь. Но про меня…

– Вот-вот, дочка, только на это я и уповаю. Держи себя в руках и жди. Любое возбуждение сменяется торможением. Нормальный мозг всегда выбирает легкий и простой путь. Не подстегивай его, и он ни одной нервной клетки зря не сожжет…

С тех пор Даша не заговаривала с матерью о своей любви к Эдварду. На дипломатичные вопросы отвечала уклончиво и кратко, будто ей вдруг стало неловко, что он ею пренебрегает. «Почему я психую? – думала Ася. – Он никогда не решится на глупости. Настрадается, зарядится энергией для своих проектов, творец недоделанный, и уедет. А мы с дочкой поплачем вместе и забудем. Нет, ну что такое, красивая, тоненькая, умная, молодая, обеспеченная, а приходится реветь из-за самовлюбленного извращенца. Приравнял член к душе и мается всласть. Пусть тешит этим странным органом жену. Главная награда впереди – им даруют право и в раю вместе кайфовать, изображая взаимную любовь, чтобы не выгнали». Не будь Ася скромна, она могла бы собой гордиться. Не каждая дама способна возлюбить ближних так, чтобы желать им сказочных перспектив на земле и на небе.

С мая до сентября Даша пробуждалась рано, в какое бы время ни легла. И всегда в отличном настроении. Так действовал на нее летний утренний свет. Однажды в июне она заночевала у по други в комнате с зашторенными окнами. Проспала до часу дня. А в своей спальне даже прозрачный тюль не задергивала. И солнце ценило ее дружелюбное гостеприимство.

На сей раз, стоило девушке взглянуть на мобильный, терзавший ее полночи довольно унылым голосом Эдварда, радость исчезла. Точнее, ощутимо прошла из беспричинно улыбавшихся губ по всему телу вниз к кончикам пальцев ног, а из них, вероятно, в матрас. Даша превратилась в сгусток готовности к худшему – прилету английского друга Эдварда. Парень якобы решил лично взглянуть, каким медом тому в России намазано. И осторожный католик предупредил, что будет видеться с любимой только на работе. Нет, он не вынесет этого. Придется ужинать втроем. Один вечер. Ну, если друг ничего такого не заподозрит – два. Только не подряд. И да зарубит Даша на своем великолепном носу, она – переводчица, ассистент, не более того.

– Это – чистая правда, лицедействовать не надо, – тренькнула птичка из клетки служебных обязанностей таким голоском, что любой на месте Эдварда застыдился бы своего поведения. Отечественный браток раскаялся бы в бездушии, исполнился сентиментальности и хрипло пообещал: «Не дрейфь, вечером, типа, шампусика выпьем, тортик спорем».

Лондонский же денди все переводил на себя:

– Я боюсь, что не смогу скрыть любовь к тебе. Он все поймет и усомнится в моей моральной стойкости.

– Эдвард, немедленно успокойся. Что-что, а скрыть любовь ко мне для тебя не проблема.

Я сама не догадалась бы, что любима, куда уж твоему приятелю.

– Не сердись, Дашенька. Но компрометирующую информацию все вынуждены тщательно скрывать. Знаешь, какой силы это оружие, как часто враги им пользуются?

– Конечно. Теплых мест мало, завистников много. А чем талантливее, образованнее и удачливее человек, тем сильнее искус подловить его на нравственной нечистоплотности. Больше-то не на чем, вот и лютуют.

– Да, да. Я всегда поражаюсь твоему уму.

Терпению поразился бы, перед любовью шляпу снял. Ум ему нравится! Она послала бы любого другого такого зануду, но не этого. Его она понимала, ему сострадала и готова была жертвовать собой.

– Это любому дураку известно. Может, действительно не будем рисковать? Уедет твой друг, тогда снова начнем видеться чаще, – предложила Даша. И ровно спросила: – В какой гостинице он остановится?

– У меня. Зачем тратить громадные деньги, когда я один живу на большой площади со множеством спальных мест.

Этого она и опасалась – звонить он не будет, свободна. Провались пропадом европейская добродетель скромности, оправдывающая банальную жадность. Один не видит смысла разоряться на московской гостинице при наличии дивана в четырехкомнатной квартире, которую фирма сняла другому на Тверской. А Даше из-за такой экономии светит нормальный режим труда и отдыха – восьмичасовой рабочий день, два выходных и вся ночь для сна. Но как не хочется так жить. «Не стоит обманываться», – подумала девушка. Друг летит за счет какого-то телеканала по делу с выгодным предложением. Эдвард нужен родимому Туманному Альбиону. Там готовы раскошелиться. Не шагнет ли он навстречу, не исполнит ли свои обязательства перед москвичами на должном уровне, но в сжатые сроки? О, конечно, ему осталось немного – прочитать десяток лекций и смонтировать ролик. Тут отличные ребята, с ними легко договориться… И Эдвард покинет Россию и Дашу навсегда. Она крупно вздрогнула – примета неврастенички, – и самой противно стало. Долюбилась, колотит уже. Но разве это важно? Наступал то ли переломный момент в отношениях, то ли их агония. В первом случае надлежало быть бодрой и предприимчивой. Во втором – замереть и не тратить силы. От золотой середины толку не предвиделось. Но как угадать нужную крайность, если сам Эдвард еще ничего не решил?