Разлучница - Эллина Наумова

– Ты потрясла меня, когда вошла в офис, когда сразу села рядом со мной напротив своих, – тепло восхищался Эдвард.

– И что ты ощутил? – замирая, спрашивала она.

– Радость. А то ваши переводчики встанут в дверях, оглядят всех и усаживаются за стол на сторону русских, лицом к иностранцам. Немыслимая бестактность!

– А-а-а, в этом смысле, – невесело улыбалась Даша. – Как тебе вообще переводчики? В других странах?

– Не владеют современным разговорным языком. В лучшем случае так, как они, разговаривали наши родители. Но это – всеобщая болезнь. Только ты – исключение, ты знаешь больше меня! – пылко уверял он. – После того как я два месяца работал в Чехии, в Лондоне меня принимали за идиота. Косились, интересовались здоровьем. Я ничего не понимал. Друзьям надоело вежливо беспокоиться, и они все объяснили. Чтобы недоразумение в виде переводчицы не впадало в прострацию, услышав шесть слов кряду, я говорил с ней короткими элементарными фразами. И настолько привык, что машинально сохранил этот стиль дома. Представляешь, если бы ты вдруг стала общаться с близкими высокоразвитыми людьми трафаретами из букваря?

Он умел смешить. Она – слушать и смеяться.

Эдвард повадился звонить каждую полночь и часа по два-три-четыре изливал душу, будто всю жизнь разжижал ее водкой с пивом в России. Первое время Даша затаив дыхание сопереживала: обвенчался с женщиной старше себя, потому что еще не встречал человека лучше. Не испугался проблем – она то ли не могла, то ли не хотела рожать. Готов был усыновить ребенка, доверив выбор ей. Купил дом. Жена была обременена пожилыми малообеспеченными родителями и четырьмя сестрами. Две еле сводили концы с концами, а двум повезло с мужьями настолько, что они не общались с родственниками. Деньги были только у него, но счет стал общим, ибо зачем католикам страховаться от развода. И как любая нищета, дорвавшись до монет, жена начала безудержно тратиться. Поверенный Эдварда звонил во все европейские столицы, где тот учил и консультировал собратьев рекламщиков, и жаловался на ее мотовство. Любящий муж клялся пресечь разбазаривание своего состояния, но оправдывал жену: у нее никогда не было возможности покупать, пусть оторвется. Она была скромным редактором на хорошем телеканале и божилась, что пик ее карьеры – замужество. Да, приятно являться на вечеринки к собственному начальству в качестве жены более чем успешного продюсера. Но использование его связей для своего возвышения в иерархии она называла бесчестным.

Собственно, на материке Эдвард очутился из-за женитьбы. Он был достаточно богат, чтобы пережить кризис, обсуждая его с подобными себе джентльменами, не без мазохистской сладости умерив расходы и генерируя идеи для лучших времен. Но, став мужем, счел себя не вправе бездельничать. Как ни удивительно, в тощие годы возникло поветрие звать мэтров читать лекции. Или проводить мастер-классы. А в России даже консультировать кое-какие проекты. Все знали, что очередной цивилизованный передел мировой собственности закончится рекламным бумом. Лучший человек на земле, однако, вместо того чтобы похвалить супруга, начал отмечать его возвращения из командировок ворчаньем. Затем истериками. Потом скандалами. Не так уж бескорыстна оказалась дама, договорившись до того, что Эдвард должен на руках нести ее вверх по карьерной лестнице – раз. Исполнять супружеский долг ежедневно, а не звонить из какого-нибудь Мадрида с пожеланием спокойной ночи – два. И выводить в свет во всех новых платьях – три.

Рассказы об этих банальных размолвках казались Даше высшим откровением. И наконец женское сострадание было вознаграждено. Эдвард забыл дома трубку и попросил ее сотовый, чтобы созвониться с Грегори, который где-то болтал с Витей. Неожиданно у него вырвалось:

– Сейчас Грег увидит твой номер, подумает, что это ты, и если скажет: «Привет, дорогая», я убью вас обоих.

– С какой стати? – растерялась Даша.

Ночью бледнолицый Отелло признался ей по телефону в любви. Ему нельзя было разводиться. Немыслимо изменять жене. Невозможно демонстративно симпатизировать переводчице, чтобы не испортить свою и ее репутацию. Даже втайне мечтать о большущем грузовике с обкуренным шофером, который когда-нибудь случайно превратит его во вдовца, было недопустимо. Дашу обдало новизной отношений, как каменку в бане.

Эмоции рванули вверх горячим паром. Так ее еще никогда не любили. Англичанин был страстотерпцем. Его искушал дьявол. Бог проверял чистоту исподнего, усматривая некую связь трусов с душой. И это у рекламщика в двадцать первом веке! Сподобился мужик! О себе она в тот миг как-то не думала. Потом ошарашенно вопросила: «Зачем мне эти муки? Эта сомнительная роль, не поймешь чьего орудия, в войне за душу католика?» Но было уже поздно – жить без Эдварда она не могла. Оставалось твердить себе, что люди чего-то в свое время не расслышали, а на самом деле Бог ни за какую любовь не карает. Но заклинания утешали слабо, потому что верующий явно боролся со своими чувствами к ней и пытался то шутить, то едва ли не оскорблять. Небо и преисподняя бились за искру вечности в мужчине. И обиженную Дашу частенько тянуло подыграть силам света, то есть бросить Эдварда к чертовой матери. Но он вновь смотрел на нее с обожанием, изрекал что-то мудрое, печальное и остроумное, прямо как еврей, и девушка сквозь зубы бормотала концовку сказки: «Растаяла Снегурочка». С ней творилось небывалое – от самой незатейливой и безголосой попсы заходилось сердце. Она зачастила в магазины – тряпки, обувь, косметика. Не собиралась этим краситься и носить, но прекратить не могла. Потому что забывалась, разглядывая и меряя. И минут двадцать после верила в лучшее.

Считая, что при нынешних противозачаточных отрицать секс как естественную часть любви уже не ханжество, а клинический идиотизм, Даша никогда не отдалась бы женатому мужчине. Все-таки любовь – это выбор единственного или единственной. Она не признавала измен. Эдвард мог быть уверен, что до физического его соблазнения русская красавица не опустится. Она лишала его возможности тайно согрешить, покаяться на исповеди и спастись в высшем мире. Склоняла к самому трудному варианту – здесь и сейчас не лгать ей, жене, самому себе и Господу Богу. Правду говорят, нет дьявола человека дьяволее. Это же додуматься надо – устроить ад на земле, предлагая честно разрушить католическую семью. Надо было бежать из России, от этих чокнутых православных. Но он тоже не в состоянии был расстаться с Дашей. Пытка длилась уже около года. Жена наконец утомилась одиноко транжирить деньги и вспомнила про супружеский долг Эдварда, который все рос за время командировок. Родное телевидение приставало к нему напоминанием, что мировой финансовый кризис – давно не повод для вояжей по белу свету. А он все медлил с возвращением, мечтая о чуде, но не надеясь. «Если бы Даша была хоть чуть-чуть поуродливее, я бы справился с собой, – думал влюбленный. – Но отказаться от такой женщины? Когда она свободна? Когда она отвечает взаимностью? Мне никогда не удастся доказать себе, что я совершил героическое деяние, простившись с ней».