Разлучница - Эллина Наумова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Думаешь, Эдвард рассказал ей о нас с ним?
– У добропорядочных европейцев принято выкладывать новой любимой женщине про всех предшественниц.
– Как он мог, мама? Бога постоянно упоминал.
– Кобель, доченька. Бог сам руками разводит, глядя на них. Переболит. Все к лучшему. Слушай, а Варюша-то нам вина и что там у нее было на закуску не оставила, – улыбнулась Ася. – Давай свое рагу греть, свое «бордо» откупоривать.
– Извини, мамочка, я не хочу. Пойду спать.
Ася поцеловала дочь в макушку. Даша побрела в свою комнату. Ее глаза увлажнились, как только она посмотрела на фотографии. С детства не приходилось усилием воли запрещать слезам литься. Девушка и рта почти не открывала, чтобы не нарушить мимикой тяжкую сосредоточенность на едкой жидкости в глазницах. И лишь одна капля скатилась из внешнего уголка правого глаза и медленно-медленно двинулась вниз. Ощущения раздвоились: вот сползает мокрый шарик, а вот там, где он уже побывал, возникает дорожка из щекотки. Необходимо потереть кожу, но страшно привлечь к слезе внимание. И нет ничего мучительнее. И кажется, даже душе легче, чем щеке. «Пусть так будет, – думала Даша. – Пусть еще хоть несколько минут будет так. Вдруг я успею заснуть. Вдруг я завтра просто не проснусь…»
Ее героическая мать стояла под колким душем и вспоминала Киру Петровну. Сегодня она ей почти не уступила в цинизме. А ведь тетка несла свой человеконенавистнический бред, потому что была необразованная, бедная, зависимая и воевала с другими ущербными, в сущности, за жизнь. «А я богатая, даже временами счастливая и, если бьюсь, то за возможность и дальше быть богатой и счастливой, – думала Ася. – Но, положа руку на сердце, давно отношусь к людям как она. Возраст? Опыт? Когда же я успела стать Кирой Петровной? Ведь до сих пор именно ей и сопротивляюсь?»
Все окна Дашиной квартиры выходили на улицу. Варвара с горем пополам заволокла баул в скудно освещенный единственным фонарем двор. С металлической оградки цветника нетерпеливо поднялся Влад, прижал ее к себе и жадно поцеловал в губы. Она постояла с закрытыми глазами, потом со вздохом наклонилась и открыла сумку. Вынула пакет с бутылкой и конфетами. Парень взял остальное, легко дотащил до мусорного контейнера и вытряхнул в него две кипы одинаковых рекламных газетенок. Молодые люди обнялись и уверенно двинулись к арке на противоположной стороне.
– Откуда взялась эта стерва? Я ее чуть не придушил, – сказал Влад.
– Из Парижа. Устроилась благодаря моей матери, а теперь сравнивает ее с одинокой сосной. Но она сэкономила нам кучу времени. Мне старый импотент Эдвард уже поперек горла. А я ему еще не дала. И все это, чтобы он бросил Дашку и она с тобой была сговорчивей. Теперь выяснилось, что с хатой они подстраховались и можно не трахаться понапрасну.
– Да ладно, и трахнулись бы для пользы дела. Слушай, а тетка просекла вариант с документами. Украсть я их хочу! Как можно свое украсть?! Непруха, так здорово с тяжелой сумкой придумали, чтобы быстрее в доме оказаться. Великий план был, и вот ничего нет.
– Так не бывает, что ничего, – возразила Варвара. – Будем считать, что мы тренировались.
– Я тоже, пока тебя ждал, думал. Мы погорели на том, что настоящие. Реальные. Вот она нас и вычислила. А если заняться кем-то чужим и себе легенды придумать, нас никто никогда не подловит.
– Да. Найдем какую-нибудь богатенькую овцу, только рассусоливать по месяцу не будем. А схема хорошая. Я нейтрализую любого бойфренда, ты охмуряешь ее и добываешь бумажки на очень дорогую хату, подделываем один в один на себя, пока ее нет дома, показываем лоху, продаем и исчезаем. Ты посмотри, сколько вокруг жилья, ресторанов, магазинов, баксов. И все в распоряжении каких-то дебильных подонков. С какой стати? Они хапнули, мы не успели, и нам теперь к ним в рабство идти?
– Варь, а бабы, перед которыми засветились, не подозревают, что мы вместе?
– Нет. Я им такой лапши на уши навешала, они про тебя и не вспомнили. Что Эдвард первый начал меня клеить. Что пусть я разлучница, но из чистой и безумной любви к нему.
Влад усмехнулся и снова притянул ее к себе. Их поза стала вызывающе неприличной для глядящих в окна полуночников.
Да, каждая разлучница любит. Вопрос – кого?