Надежда гардемарина - Дэвид Файнток

— Есть, сэр! — Алекс подошел к проштрафившемуся. Тот стоял, вытянувшись в струнку.

Со стороны трапа послышался шум. Пирсон и Лу под руки ввели несчастного Таука. Он едва переставлял ноги, переводя полный ужаса взгляд с собравшихся на шахту с ее ужасным снаряжением. Затем посмотрел на меня, силясь закричать через кляп.

Пирсон, Лу и осужденный опустились на нижнюю палубу.

— Мистер Хольцер, мистер Вышинский! Свяжите заключенному ноги и поставьте его к виселице.

— Есть, сэр! — Гардемарин и главный старшина корабельной полиции вышли вперед и взяли осужденного у доставивших его матросов. Таук отчаянно пинался. Вышинский поймал его ногу и надел на нее кандалы. Потом пристегнул к кандалам вторую ногу.

— Мистер Пирсон, мистер Лу, станьте в строй!

Вакс с Вышинским потащили осужденного к доске. Таук пытался сопротивляться, но ему мешали наручники. Я кивнул, Вакс встал среди матросов. Глаза Таука, казалось, сейчас вылезут из орбит. Когда петлю затянули, из-под кляпа раздались приглушенные звуки.

Действовать следовало быстро. Хорошо, что я принял пилюли, которые мне дала доктор Убуру. По крайней мере мне не грозил обморок, меня даже не тошнило.

— Мистер Таук, вручаю вашу душу Господу Богу. — Я щелкнул переключателем, тележка медленно отъехала от шахты, натягивая прикрепленную к доске цепь.

Доска со скрипом поползла по палубе, и, когда ее конец достиг края шахты, она провалилась вниз. Таук повис на веревке. Жердь согнулась, потом распрямилась и снова напряглась. Сзади раздался стон.

Я резко повернулся:

— Молчать!

Кто-то побледнел, кто-то едва не упал в обморок, но ряды нарушены не были.

— Мистер Браунинг, мистер Эдвардс, приведите заключенного Рогова. Повторите приказ! — Главный интендант и помощник стрелка удалились. Я знал, что мистер Браунинг подчинится. Он слишком дорожил своим положением, чтобы помочь негодяю бежать, даже если бы это было возможно. За мистера Эдвардса мог поручиться Вышинский, и этого для меня было достаточно. — Мистер Вышинский, мистер Хольцер, уберите тело и установите доску.

Они дернули за веревку, вытаскивая то, что осталось от Таука. Я не сводил глаз с матросов, следя за дисциплиной и в то же время боясь грохнуться в обморок, — действие пилюль стало слабее.

Тело появилось из шахты, несколько матросов невольно подались вперед.

Я усилил наблюдение.

Одежда Таука была испачкана в тех местах, где порвались мышцы. Глядя на его багровое лицо и вылезшие из орбит глаза, я чувствовал, что сердце сейчас разорвется от боли.

Позади послышался ропот.

— Кто выйдет из строя, будет повешен!

Еще мгновение, и матросы могли взбунтоваться. Стоило только начать одному. Я пожалел о том, что не взял оружие.

Заложив руки за спину, я прошелся перед строем. Матросы были подавлены.

— Смотреть прямо перед собой! Плечи выпрямить! А вы, я к вам обращаюсь, явитесь с рапортом! Не умеете стоять в строю! — О Господи, когда же наконец придут Браунинг и Эдвардс?

Я еще раз прошелся перед строем. Сэнди Уилски побледнел и часто дышал.

— Гардемарин, убрать живот! Грудь вперед! Покажите пример другим, или я лично положу вас на бочку! — Не очень хорошо по отношению к Сэнди, но необходимо.

Мальчишка втянул живот, лицо его уже не было таким бледным.

Наконец Браунинг и Эдвардс привели осужденного. Рогов дрыгал ногами, пытаясь подставить матросам подножку и ухватиться за трап. Его крики слышны были даже сквозь кляп. Опустившись до половины лестницы, он встретился со мной взглядом, впившись в меня глазами, полными ужаса и мольбы.

— Мистер Хольцер, мистер Вышинский, свяжите осужденному ноги и поставьте его к виселице. — Кто-то вздохнул меня за спиной. Я быстро обернулся, ожидая, что сейчас меня повалят на палубу. Один из матросов нарушил стойку «смирно». Он стоял под испуганными взглядами товарищей, тяжело дыша.

У меня не было выбора.

— Вы! Два шага вперед! — Я не узнал собственного голоса, так пронзительно он прозвучал. Я даже испугался. Внимание матросов переключилось с осужденного на меня.

Ошеломленный матрос сделал два неверных шага вперед и получил от меня пощечину, прозвучавшую в тишине как выстрел. Матрос едва удержался на ногах.

— Встать в строй! — скомандовал я, почти касаясь его лица. Моя ярость возымела действие. Матрос встал по стойке «смирно». Щека его покраснела. У меня горела рука.

Скованный по рукам и ногам Рогов, покачиваясь, стоял на доске, взглядом моля о пощаде, и что-то мычал сквозь кляп. Я на мгновение заколебался, готовый его простить, но чувство долга возобладало.

— Мистер Рогов, вручаю вашу душу Господу Богу. — Я включил механизм.

В следующее мгновение с Роговым было покончено.

Я держал матросов до тех пор, пока оба тела не были убраны из помещения. И не переставая повторял про себя устав, с трудом сдерживая приступ тошноты. Не хватало только, чтобы меня вырвало на глазах у всей команды.

— Экипаж первого кубрика, два шага вперед! Направо! Марш! Мистер Вышинский, проводите их до кубрика.

Матросы, группа за группой, расходились по кубрикам. Наконец остались одни офицеры. Говорить никому не хотелось, и мы молча обменивались взглядами. До чего же мне было худо!

Приказав Ваксу и Алексу открыть пассажирские каюты, я направился на капитанский мостик. На лестнице, между первым и вторым уровнями, схватился за перила, чтобы скрыть дрожь в ногах. Главный инженер Макэндрюс взял меня под руку и отвел наверх. Я сделал вид, будто ничего не заметил. То, что он сделал, считалось серьезным проступком.

В тот день после полудня я провел «боевую тревогу», потом учения по действиям в случае декомпрессии — пусть экипаж поймет, что я не боюсь отдавать приказы. К тому же это отвлекло их от размышлений. Я и сам старался отвлечься, только не получалось.

После обеда приказал без лишнего шума выбросить тела казненных через воздушный шлюз.

Пришло время ужина. Я знал, что кусок не полезет в горло, но в столовой обязан был появиться. Пассажиры смотрели на меня с неприязнью и старались держаться подальше.

Что же до Аманды, то она вообще не пожелала со мной разговаривать, повернулась и ушла. Я предвидел, что она рассердится, но все же смешался, глядя ей вслед.

После того как я в полной тишине прочитал молитву, «аминь» повторили только мои офицеры, миссис Донхаузер и Дерек Кэрр.

Поковыряв вилкой в тарелке, я вернулся на мостик, где в это время дежурил Алекс. На этот раз у него хватило такта помолчать. Я сидел в капитанском кресле, а перед глазами то и дело возникало налившееся кровью лицо Таука над краем шахты. И его устремленные на меня невидящие глаза.

Зазвучал зуммер связи:

— Говорит пилот Хейнц. Когда начнем синтез? Сегодня вечером?

— Нет. Завтра утром. — Пилот сказал, что он не готов к перепрограммированию Дарлы, а я в своем нынешнем состоянии не способен был делать математические вычисления.

— Есть, сэр.

В полночь я оставил на вахте Вакса и Алекса и ушел к себе. Я старался преодолеть усталость, в то же время страшась одиночества. Сбросил китель, развязал галстук и уже стал расстегивать рубашку, когда в дверь постучали.

Это пришли главный инженер Макэндрюс и доктор Убуру.

Убуру принесла фляжку и два стакана:

— Это вместо лекарства. Как врач, я приказываю вам его принять. А главный инженер поможет. — Она отдала фляжку и стаканы главному инженеру и ушла.

Шеф невозмутимо смотрел мне в глаза. Я вздохнул:

— Заходите.

— Благодарю вас, командир, — продолжал он официальным тоном.

Я подошел к сейфу, достал трубку и банку.

— Давайте. Приказываю вам зажечь ее. — Я взял в руки фляжку, понюхал. Похоже на виски. Наполнил до половины два стакана.

Я научился пить после Академии во время моего первого отпуска. Пил потому, что в той или иной мере это делали все. Но относился к выпивке равнодушно. А вот сейчас мне хотелось выпить. И буквально в два глотка я осушил стакан. Главный инженер налил мне еще.

Потом мы сидели в дыму его артефакта и почти не разговаривали, потягивая из стакана небольшими глотками. Я рассказал ему о визите в багажный трюм днем раньше и о своих чувствах, когда влепил матросу пощечину. Рассказал об отце. Он слушал, кивал, иногда подсказывал. Время от времени вспоминал всякие истории из собственной жизни.

Мне стало легче. Мы изливали друг другу душу. Потом я услышал свой голос, неестественно громкий. Поднялся, чтобы пойти в туалет, но на меня стала надвигаться стена, и я закрыл руками лицо. Еще помню, что Макэндрюс меня поддержал.

Смутно припоминаю, как главный инженер стаскивал с меня туфли, расстегивал ремень. И чей-то голос:

— Спасибо, Маки. Какое милое имя для такого замечательного человека, а?