«Флоту – побеждать!» - Вячеслав Коротин

На самом деле одиннадцатидюймовые мортиры, которые начали обстрел русских оборонительных позиций, были изготовлены в Англии, на заводах Виккерса, но разве это что-то меняло?

– Это что же теперь будет? – донесся вздох из-за спины офицера.

– Гриднев? – обернулся командир батареи. – Ты почему не в землянке? Приказа не слышал?

– Так на посту я, вашбродь. Никто меня не снимал с него.

– Это да, извини. Снимаю – можешь идти в землянку.

– А дозвольте с вами остаться? Семи смертям не бывать, как говорится… Дозвольте, ваше благородие!

– Ну, раз так жизнь свою не ценишь, – ухмыльнулся Чебыкин, – давай, стой рядом, помрем, если что, вместе…

– Ух ты! – прервал матрос своего командира. – Оттуда такая же летит!

С левого фланга действительно обозначился летящий в сторону русских позиций снаряд, разглядеть который можно было без всякого бинокля.

– То есть у японцев минимум четыре таких гаубицы или мортиры, – резюмировал мичман после очередного разрыва вражеского снаряда. – Не уйти нам с тобой, Фома, с этой горы живыми.

На левом фланге тоже обозначились звуки разрывов. Разрывов не столь крупных снарядов, что били по основным позициям, но тоже солидных – явно японские канонерки начали крушить из бухты Цинджоу те русские позиции, до которых могли дотянуться своими пушками.

Следующий снаряд вонзился в землю метрах в тридцати от батареи десантных пушек. Земля вздрогнула от разрыва так, что мичмана и матроса сбило с ног, что, возможно, и спасло их от разлетающихся осколков и щебня.

– Ну и силища в этих бонбах, вашбродь, – поднялся, отряхиваясь от песка, Гриднев. – Что же теперь с нами будет?

– Закопает нас японец, только и всего, – зло отозвался мичман.

Как бы подтверждая его слова, на соседней батарее рвануло так, что стало понятно – снаряд не просто попал, а попал в склад боеприпасов. Снова вздрогнула земля под ногами, снова ударило грохотом по барабанным перепонкам, без особого труда различалось, что взрывом выбросило в воздух не только грунт, но и некие более крупные предметы. Думать о том, что это такое, категорически не хотелось…

И еще больше не хотелось стоять и ждать, когда же прилетит уже твой снаряд и все закончится. Просто стоять и ждать. Не имея возможности ничего предпринять, не имея возможности хоть как-то воспрепятствовать врагу… В далеком и славном ДВЕНАДЦАТОМ ГОДУ генерал Остерман-Толстой отдал приказ: «Ничего не делать – стоять и умирать!» И это было оправданно – корпус Остермана прикрывал отход армии…

И Чебыкину сейчас оставалось надеяться, что полковник Третьяков и генерал Надеин уже поняли сложившуюся ситуацию, и моряки с артиллеристами гибнут сейчас рядом со своими молчащими пушками не просто так, а готовясь прикрыть отход своих главных сил от атаки японских пехоты и кавалерии. Атаки, которая, несомненно, состоится. Может, и не сегодня – сегодня уж очень удобно расстреливать русские позиции с суши и моря тяжелой артиллерией…

– Они что там, с ума посходили? – ошалел мичман, услышав «Ура!» с левого фланга.

На самом деле, конечно, никто там с ума не сходил. Просто защитники перешейка, те, с чьих позиций открывался вид на бухту, пронаблюдали, как сначала у борта одной из японских канонерок шибануло столбом воды, и она стала стремительно заваливаться на борт. Потом рвануло под второй, и та тоже стала тонуть, задирая к небу свой таран – мины «замедленного действия», поставленные две недели назад отрядом Ухтомского, сработали в лучшем виде. И никакой обстрел не мог сдержать ликования солдат и матросов, которые видели гибель вражеских кораблей. «Сайен» и «Удзи» легли на дно бухты неподалеку от погибшей неделю назад «Акаги».

– Дозвольте обратиться, ваше благородие! – подлетел к Чебыкину кондуктор со смешной и не очень благозвучной фамилией Мышковатый.

– Чего тебе?

– Явите божецкую милость, разрешите братве из землянок выбраться – силов ведь никаких, каждую секунду ждем с матросами, когда накроет. В темноте. Второй час уже…

– А здесь вам легче, что ли, будет? – недовольно отозвался мичман, хотя, представив, что переживают его подчиненные в темноте землянок, понял, что легче.

Но боевая ситуация сама сняла сомнения командира батареи по поводу дальнейших действий: к басам своих одиннадцатидюймовых мортир присоединились и тенора полевых батарей, которые, видя пассивность артиллеристов, защищающих Наньшань, начали осыпать фугасами проволочные заграждения, а шрапнелями – окопы и батареи русских.

– Давай всех на батарею! – злобно прорычал Чебыкин. – Вполне можем попытаться добросить свои снаряды до этих наглецов.

– Покорнейше благодарим! – откозырял, просияв, Мышковатый, а через три минуты от пушек уже доносилось:

– Первое готово!

– Второе готово!

– Третье готово!

И так далее до шестого.

– Огонь! – махнул рукой мичман.

Загрохали пушки, и понеслись трехкилограммовые шрапнели к вражеским позициям.

– Перестарались, – пробубнил себе под нос командир батареи, пронаблюдав разрывы. – Уменьшить прицел на два деления!.. Огонь!

На этот раз белые комочки разрывов вспухли как раз над тем местом, где плескало огнем с японских позиций.

– Накрыли, ребята! Беглый огонь пять патронов на том же прицеле!!

Батарейцы с азартом продолжили. Еще несколько серий удачно долбанули над японскими пушками, и огонь неприятельских орудий на данной позиции ослаб, почти прекратился.

– Молодцы, братцы! – успел крикнуть мичман своим подчиненным…

Только это и успел. В грохоте канонады никто, разумеется, не услышал шипения приближающейся одиннадцатидюймовой бомбы. А она прилетела. И взорвалась прямо на батарее морских десантных пушек мичмана Чебыкина. Рвануло как раз между третьим и четвертым орудиями. Чуть позади них. Сами эти две пушки и их расчеты были мгновенно уничтожены. Орудия номер два и пять вышли из строя, комендоров посекло осколками и щебнем, но убило только одного. Непострадавших на батарее не имелось вообще – и мичмана, стоявшего на правом фланге у орудия номер шесть, огрело по голове камнем, а в плечо угодил осколок. И это еще легко отделались – на большинстве позиций пушки вообще стояли практически колесо к колесу. Если бы Чебыкин неделю назад не настоял на своем, не вытребовал бы для своей батареи расстояние не менее десяти метров между пушками – выкосило бы всех.

Сознание и чувства возвращались медленно и не все сразу. Первой пришла боль. Ныло все тело, но особенно голова и плечо. Затем стала все сильнее чувствоваться отвратительная горечь во рту, слух сообщил, что рядом имеются кричащие и стонущие, а с трудом просыпающееся сознание настоятельно просило не открывать глаза, чтобы не видеть еще и источники этих стонов и криков. Но пришлось.

Что-то типа землянки, но серьезно побольше обычной. Свет стоявшей неподалеку керосиновой лампы и то бил по глазам, так что снова пришлось зажмуриться.

– Очнулись, ваше благородие? – послышался радостный шепот Мышковатого. – Как вы?

– Где я? – Голос звучал еле-еле. – Что с батареей?

– Так в лазарете. На батарее убито шестнадцать матросов, остальные все переранеты – мне вон тоже колено камнем разбило…

– Что пушки?

– Две пехотские помогли вывезти, с остальных поснимали прицелы и замки и оставили…

– Попить дай.

Вода была довольно теплой и слегка солоноватой, что, впрочем, и неплохо – с языка не только смывалась, но и слегка забивалась соленым вкусом нестерпимая горечь от шимозы.

– Спасибо, Тихон Гаврилыч, – оторвался от кружки мичман. – А почему ушли с батареи? Кто приказал?

– Приказ генерала Фокова. Все разбитые батареи оставить. А завтра, я так разумею, что вообще все позиции очистим и к Артуру отступим…

– Как к Артуру?! – приподнялся Чебыкин. – Почему к Артуру? А Дальний?..

– Про то мне неведомо, вашбродь… И эта… Нога у меня разнылась. Прилягу я с вашего позволения…

– Конечно, ложись. Тебе вообще вставать необязательно было. Спасибо!

Глава 13 Флоту – атаковать!

Генерал-майор Фок с откровенным удовольствием читал телеграмму от командира Пятого полка Третьякова: «Позиции и батареи разбиты, держаться нет никакой возможности. Прошу разрешения отвести войска с перешейка».

Такое, чуть ли не паническое, сообщение развязывало ему руки и давало возможность выполнить пожелание Куропаткина, озвученное Стесселем, – не упираться под Цинджоу и отводить свою дивизию в Артур. Вероятно, командующий Маньчжурской армией хотел оттянуть от себя к югу как можно большие силы противника, рассчитывая, что гарнизон Квантунского полуострова сможет связать их надолго. Мешали этому чертовы подчиненные адмирала Макарова, которые громили со своих канонерок и миноносцев левый фланг атакующих японцев и топили вражеские корабли, обстреливавшие из бухты Цинджоу русские позиции. Появление у генерала Оку одиннадцатидюймовых мортир перед Наньшанем в корне изменило ситуацию. Тем более что канлодки Лощинского полностью расстреляли свои снаряды главного калибра и помочь уже не могли. Но командир Четвертой дивизии не преминул поиздеваться над своим полковником: