Ордынский волк. Самаркандский лев - Дмитрий Валентинович Агалаков

Когда Малик Гияс ад-Дин опечаленно наблюдал за разграблением великого города, Тимур позвал его к себе.

– Поди скажи сыну, чтобы вышел и поклонился мне, – строго повелел завоеватель. – Сам скажи. И все будет хорошо.

Султан поехал и сказал. Разговор был долгим, резким, жарким. «Стисни зубы и спрячь гнев! – слышали вельможи и слуги хриплые слова Малика, близкого к истерике. – Если хочешь остаться живым и сохранить жизнь своим подданным! Я видел его глаза! Он – чудовище и не остановится ни перед чем!» «Я буду драться! – гневно отвечал сын. – И за тебя, отец, и за себя!» «Нет! – протестовал старший Малик. – Горе нам, но такова наша судьба, мой сын! И такова воля Аллаха! – Тимур был бы доволен этим диалогом – недавний правитель Герата отрабатывал свою свободу честно. – Поезжай и скажи ему: я твой слуга. Слышишь? Иначе мы все умрем!»

Через сутки Амир Гури предстал перед завоевателем и склонил перед ним голову.

– Посмотри на меня, – потребовал Тимур.

Тот поднял глаза.

– Еще прямее смотри.

– Я смотрю, – процедил тот.

– Будешь бунтовать?

«Смирись, иначе мы все умрем!» – звучал в ушах Амира Гури отчаянный крик его отца.

– Не буду, государь.

– Вот и хорошо, слава Аллаху, – цепко глядя в глаза молодому воину, словно пытая того, что у него на душе, заметил Тимур. – Все бы так, как ты: день раздумий – и единственно верный ответ. Не стоило бы проливать море крови.

И Амиру Гури достался парчовый халат и золотой пояс.

Хорасан был покорен. После этого Тимур решил вернуться в Самарканд. Он шел обратными дорогами, и быстрый гнев его, как плеть погонщика, настигал те племена, которые когда-то причиняли вред ему, его родне или его бахадурам, и кто из врагов не успевал спрятаться или уйти, погибал.

Вернулся Тимур с большой добычей и, как записал хронист:

«С величием и торжеством он вошел в Самарканд. Лица всех от мала до велика в этой стране засветились при виде его. Государь оказал большое внимание этому народу, не осталось человека, которому не досталась бы какая-либо милость».

И впрямь, почему не быть щедрым со своим народом, когда десять других народов обобраны и раздеты, если еще остались живы? Но своя рубашка ближе к телу – так было и так будет. А свой народ Тимур, хоть и диктатор, но строгий и справедливый владыка, по-своему любил. Другого народа у него не было. Этот народ вместе с ним испытал все муки адовы во время междоусобья, из этого народа в черные дни мелкие эгоистичные властители сделали убийц и воров, как и сделали из него, Тимур-бека, так не его ли задача помочь своему народу забыть этот ужас? Не дать наконец-то вздохнуть ему свободно и счастливо? Конечно, полной свободы у этого народа, поделенного, как один военный лагерь, на тумены, не было и быть не могло, но была свобода ходить на богатые рынки и есть от пуза, слушать учителей в медресе, если ты умен и желаешь приумножить знания, конечно, мирно спать с женой или десятью женами, если можешь себе это позволить, а то и заниматься любовью с прекрасными гуриями, если золотишко весело звенит в кошельке. Это ли не радость для простого человека? Еще какая радость! А совершать великие деяния предоставьте великим людям и их мужественным сподвижникам. И принимайте с благодарностью те дары, которыми они наградят вас после таких вот триумфальных походов. Аллах всех поставил на свои места, и глупо думать, что он, держатель небес, в чем-то ошибся!

И народ, встречая своего отца и полководца радостными криками, с благодарностью принимал все, что давал ему великий эмир Тимур Гурган. А за государем ехали его слуги и разбрасывали, как зерна пшеницы, мелкие серебряные и медные монеты, и народ жадно собирал их, и эти зерна прорастали чудесным урожаем – поклонением, обожанием, легендами и обожествлением! Чем больше монет, тем чудеснее урожай, а уж дома, в родном Самарканде, Тимур не скупился.

2

Мир Тимура еще раз пошатнулся, как это всегда бывает, когда теряешь самых близких людей. Вслед за любимым старшим сыном Джахангиром, который должен был унаследовать его трон, умерла красавица-дочь Тимура – Тагай-шах, которую все домашние ласково называли Ака Беги. Она была дочерью рано ушедшей из жизни первой жены Тимура – Турмуш-аги. Тимур всегда чувствовал ответственность за раннюю смерть первой жены, которую взял в жены еще девочкой, ей досталось так мало любви от мужа и так много отчаяния. Но сколько любви и заботы он отдал первой дочери – Ака Беги! И вот ее не стало. Как написал хронист: «Та прекрасноликая, подобной которой в то время не было, которую государь очень любил». Она была женой его вельможи Мухаммад-бека. «В цветнике ее царства появилась порча, обнаружилась ее болезнь, – продолжал хронист. – Сколько бы ни старались лекари, пользы это не принесло, и отдала душу».

Тимур был безутешен. От всех мирских дел умыл руки, ни о чем не мог думать, приказал раздать бедным и нищим много еды и одежды. Тысячи людей во дворце и его округе посыпали голову пеплом, переживая утрату. Единственное, что утешало отца, это то, что от дочери у него остался малолетний внук – Султан Хусейн.

Покойницу облачили в черный траурный саван, и процессия из Самарканда двинулась в Кеш. С Тимуром ехал неутешный муж-вдовец и его, Тимура, внук. Заплаканный мальчуган.

Караван шел и ночью. Сотни верблюдов и лошадей тянулись в сторону родного города. Долгой была дорога! Селения бедноты тут и там вставали по пути. Черные сады и лимонные пески под луной, с ультрамариновыми тенями. Опасными, грозными! В таких тенях он лежал, когда ждал в засаде с другом и соратником эмиром Хусейном чужие караваны! Тимур, сидя в седле, то и дело мрачно поднимал голову и смотрел на желтый диск в небесах, с одного края съеденный ночью. Что от него хотел Бог? Все ли он, Тимур, раб его, понимал? Все ли услышал? Зачем Аллах отнимал у него самое дорогое?

В утренней дымке он увидел вдалеке над песками белый город Кеш, который рос ввысь минаретами и дворцами буквально на глазах. И как же иначе, он полнился послушными строителями со многих уголков Азии!

– Поистине, мы принадлежим Аллаху и к нему мы возвращаемся, – мрачно проговорил Тимур вечером в Шахризабе, у каменного саркофага, когда остался наедине со старшей сестрой Кутлук Туркан-агой, которая по большей части жила в родном Кеше. –