Лабиринт Просперо - Антон Чиж

48

Взмах – и чурка размером с ногу трескалась пополам. Кабаниха рубила легко и быстро – как будто не сосновые поленья, а капусту. В согнутом теле таилась силища редкая. Замах она не делала, а немного поднимала топор и мягко опускала, будто в масло. Наблюдать за ее работой было любопытно. Зрелище редкое в своей простоте. Как фокус: видишь, а понять не можешь. Лебедев, как любитель всяких редкостей, наверняка оценил бы. Да только где его взять, великого криминалиста, когда нужен больше всего?

Оценивая спортивные качества Кабанихи, Ванзаров не готов был биться об заклад на свою победу. Сойдись с таким противником на борцовском ковре, пожалуй, силенок может не хватить. Обидев внешностью, природа щедро наградила ее стальными мышцами, не иначе.

Подсматривать за женщиной, даже столь необычной, было неприлично. Ванзаров вежливо, но громко кашлянул. Она повернула голову. На него глянули красные глазки, ничего не выражавшие. Кабаниха рубила, не останавливаясь.

Ванзаров отдал поклон, как отдал бы любой даме.

– Доброго дня, Катенька, – сказал он. – Меня зовут Ванзаров… Родион Ванзаров… Можно просто: Родион.

Кабаниха будто не слышала. Отвернулась и все так же не торопясь разделывалась с чурбанчиками.

– Меня доктор Могилевский прислал, – продолжил он, не двигаясь, чтобы не попасть под разлетающиеся полешки. – Проводите к леднику?

Топор, только что разнесший здоровенный пень, юркнул за веревку. Подхватив лопату, Кабаниха пошла, как будто сама по себе. Ванзарову оставалось идти следом, надеясь, что этого будет достаточно.

Среди снежных холмов была проделана узкая тропинка, засыпанная по колено. На ходу Кабаниха расчищала путь. Лопата в ее руках показывала волшебную легкость топора. Снежный ком, размером с теленка, взмывал вверх и улетал навсегда. Ванзарову даже не пришлось притаптывать снег, чтобы спасти ботинки от сырости. В снежном завале она пробивалась с упорством паровоза.

Ледник оказался поблизости от курзала. Бревенчатый домик без окон, утопавший в сугробах по самую крышу. Летом здесь хранили запас льда, вырубленного мужиками-кольщиками из ближайшей речки. Лед привозили в тяжелых брусках, от которых откалывали понемногу: на компресс для разгоряченной головы или на мороженое для страдающей души. Наколотого льда хватало до первых морозов. Когда нужда в леднике пропадала сама собой.

Без Кабанихи подойти к двери было невозможно: ее укрывал глубокий покров. Не устоявшись, не став плотным, сугроб был ловушкой, в какую угодил Навлоцкий. Но лопате было все нипочем. Кабаниха раскидала дорожку так быстро, будто подметала пол. Не прошло и пяти минут, как в белом разрезе появилась дверь. На ней висел замок, размером с приличный арбуз. Для чего охранять лед с такой предосторожностью, было загадкой санатория.

Кабаниха хрустнула ключом, и, надавив на дверь, отодвинула снежную гору, мешавшую полному проему. Она двинула головой в сторону, что, вероятно, означало на ее языке приглашение внутрь. Губа ее мотнулась кровавым обрубком. Ванзаров поблагодарил и заглянул внутрь.

Там было холоднее, чем на улице. Ледник промерз до невозможности. Находиться там было тяжко: мысли смерзались. Даже могучее тело Ванзарова не выдержало холода. Что оставалось? Он попросил вынести тело наружу. Кабаниха не могла говорить, и это выгодно отличало ее от множества женщин. При этом была послушна, что вдвойне выгодно отличало ее. Редкое сочетание силы и лучших качеств. Зайдя в ледник, она вынесла тело под мышкой, как бревно, и уложила к ногам Ванзарова.

Лицо американца покрылось инеем. Он смотрел стеклянными глазами в далекое небо. Доктор забыл закрыть ему глаза. Зрачки были все так же расширены, но не занимали интерес Ванзарова. Он попросил перевернуть замерзшего на левый бок. Кабаниха легонько тронула, тело поместилось на снегу бочком, как надо. Теперь можно было изучить то, зачем он здесь оказался.

Ванзаров присел и внимательно рассмотрел руку. Пальцы были чуть согнуты. Он потер подушечки, соскребая с них тонкий ледок. Побелевшая кожа казалась гладкой и чистой. Конечно, великий криминалист сообщил бы окончательное мнение, но и без него Ванзаров увидел все, что хотел. Он встал и попросил убрать труп обратно. Кабаниха подняла тело, весившее не меньше семи пудов [9], одной левой и задела дверной косяк ледяным затылком, отчего раздался глухой и тревожный стук. Стук этот навевал мысли о вечном вообще и тщете всего земного в частности. Вот был человек, владевший миллионами, а теперь от него осталась ледышка. И зачем ему теперь эти миллионы? Кому они достанутся? Мысль была проста и свежа, как мороз. Потому, что тот дал легкий толчок логике, слегка обленившейся. Ванзаров впал в привычную задумчивость.

Навесив замок, Кабаниха покорно ждала, что от нее еще потребуют. Наконец Ванзаров очнулся. Перед ним открывался курзал с задней стороны. Были видны высокие окна, где доктор зажег свет. Ванзаров смотрел, как мимо окон кто-то торопливо пробежал, потом обратно побежала чья-то фигура, трудно различимая издалека. Там явно что-то происходило. Ничем иным, кроме переполоха, это не могло быть. В курзале что-то случилось. Было не до предвидений. Не отблагодарив Катеньку за помощь, Ванзаров побежал обратно по расчищенной дорожке. Его подгонял безотчетный страх только за одного человека. Признаться в нем было невозможно даже себе. Да и некогда. Бег по морозу отнимает много сил.

Закинув лопату на плечо, Кабаниха смотрела вслед убегавшему. Трудно понять, что творилось в ее душе. Красные глазки ничего не выражали. Кто мог увидеть в них злобу, а кто и горькую печаль. Такие ненаучные материи, как выражение глаз, сильно зависят от точки зрения. Того, кто в них вглядывается…

49

Дарья Семеновна не дошла. Съехала по стене и села на холодный паркет холла. Ванзаров поднял ее, но устоять она не могла. Пришлось донести ее до ближайшего кресла. Она еле дышала и слабо махнула рукой, указывая, куда надо спешить. Ее жизни ничего не угрожало, кроме сильного испуга, не было и намека на обморок. Дама вполне владела собой. И даже чуть переигрывала, наверняка видя, как «лишались чувств» благородные дамы, но сама не испытывая подобного никогда. За нее можно было не беспокоиться.

Малая процедурная помещалась в другом крыле от кабинета доктора. Ванзаров вбежал так резво, что чуть не сбил с ног Могилевского. Доктор стоял бесполезным столбом посреди коридорчика и пускал дым от папиросы так часто, что не успевал пустить его в легкие. Он протянул к Ванзарову руки, как дитя, ищущее спасения.

– Я не понимаю… – пробормотал он.

Для утешений было не время. Отстранив доктора, Ванзаров зашел в комнату, покрытую белым кафелем. Дневной свет отражался от стен и пола. Посреди располагалась смотровая кушетка. На ней лежало тело, покрытое простыней и теплым одеялом до самого подбородка. Лицо было ужасно. На нем лежала черно-бурая грязь, жирно облепившая лоб, нос, щеки и подбородок. От густой гадости были свободны обводы около глаз, ноздри и кромка губ. Маска казалась куда страшнее Кабанихи.

Тело лежало слишком неподвижно для сна или отдыха. Ванзаров потрогал пульс: его не было. Руки только начали остывать. Лилия Карловна была мертва не больше получаса.

Ванзаров слишком резко обернулся. Могилевский отпрянул и схватился за грудь.

– Жду объяснений…

– Не понимаю… Совершенно не понимаю… – пробормотал он.

– Вы повторяетесь. Что здесь произошло?

– Это какой-то кошмар… – начал доктор, но его привели в чувство довольно резко. Он обещал «не быть бабой» и довольно быстро изложил то, что произошло.

Пригласив дам принять освежающую маску кембрийской глины, какая в «Курорте» имеет особые целебные свойства, Могилевский проводил Стрепетову и Лилию Карловну к процедурной. Пожилой даме, разумеется, уступили очередь. Мадам Дворжецкая легла на кушетку, доктор укрыл ее простыней и одеялом, все-таки в комнате было прохладно. А потом аккуратно, как делал много раз, нанес маску на лицо. Процедура должна была занять пятнадцать минут. Пожелав Лилии Карловне хорошо отдохнуть и перевернув песочные часы, он вышел в коридор, где дожидалась Стрепетова. Никуда не отлучался, разве только выкурить папиросу, да и то был на улице, в двух шагах от процедурной. Когда время вышло, доктор вернулся в комнату и сообщил даме, что процедура ее окончена. Могилевский решил, что она спит, многие погружаются в сладкую дрему, и коснулся ее руки. Пальцы были неожиданно холодны. Он стал щупать пульс и не нашел его ни в запястье, ни на шее. Дама была категорически мертва. Глаза ее…

– Про глаза позже, – оборвал Ванзаров. – Где берете вещество для целительных сеансов?

Доктор отодвинул ширму, прикрывавшую угол комнаты. За ней оказалась табуретка, на который помещался обычный больничный тазик, только с грязными потеками.

– Когда набрали глину?