Булгаков и княгиня - Владимир Алексеевич Колганов

И всё же мне повезло. Уже на излёте сумрачного, неприветливого дня, прозябший, промокший и голодный, я нашёл то, что искал. Уж как я радовался, когда узнал, что моя спасительница была из «бывших», то есть самых настоящих, потомственных русских дворян. Выслушав несколько корявых фраз, выученных мной по словарю, милая дама сжалилась надо мной и произнесла на ещё более корявом русском:

– Дом номер шесть на рю Пуге, это в Клиши. Сообщите о своём прибытии консьержке. Кстати, и с ней желательно говорить по-русски. Вашей тарабарщины она явно не поймёт.

И вот я уже вхожу в подъезд. Типичный для Парижа доходный дом – почти такие же строили в начале века и в Москве. Консьержка – немолодая дама, по виду не аристократка, нет, скорее, учительница из гимназии. Строгая, как ей и подобает.

– Добрый вечер, мадам! Я к вам по направлению от…– Да, знаю, мне только что звонили. Добрый вечер, месье! Позвольте ваш паспорт, – внимательно разглядывает каждую страницу на просвет. – Вы не анархист? Не большевик?

– Что вы, мадам! Меня политика не интересует.

– Как странно! А я слыхала, что теперь в России это основное развлечение.

– Что вы имеете в виду?

– Ну как же! Говорят, каждый уважающий себя интеллектуал состоит в какой-нибудь карликовой партии. Это что-то вроде прежних кухонь, где обсуждали политические новости. А вместо колумбийских сериалов смотрят заседания парламента. Разве не так?

– Вообще-то я из Киева…

– Ах, ну да. Надеюсь, среди ваших родственников не было сподвижников Петлюры?

– Боже упаси, мадам!

– И то ладно. Что ж, можете располагаться, вот вам ключ. Меня следует называть мадам Ирэн… Кстати, чуть было не запамятовала… Что это вам не сиделось дома?

– Я, видите ли, любимую ищу…

– Ах, как интересно! – в глазах мадам появился интерес. – Так она что же, от вас или от большевиков сбежала? С кем? Надеюсь, с гвардейским офицером, а не с шантрапой какой-нибудь?

Не мог же я ей рассказать… Да и когда всё это было!

– Он был француз. Гастон дю Пти-Туара, так его звали, – как-то сама собой всплыла из памяти эта фамилия.

– Увы, мой дорогой, – мадам вздохнула, так примерно скорбят на похоронах. – В нынешние времена ни «дю», ни «ди»… даже привычное когда-то «де» встречаются очень редко. Так что могу вам только посочувствовать. Вряд ли вы свою любимую найдёте.

– Мне посоветовали обратиться в этот… как его… в Союз Русских Дворян…

– Фи, молодой человек. Кто вам такое насоветовал? Это не более, чем чиновничья контора, собрание совершенно бесполезных людей. Там вы уж точно о своей любимой не узнаете. Подруга ваша могла выйти замуж, причём не один раз, здесь такое принято. Наверняка у неё уже совсем не та фамилия, и муж может быть не русский и даже не француз…

– Так что же делать? – я в отчаянии.

– Я бы посоветовала вам поискать на кладбище.

– …?

– На кладбище Сен-Женевьев-де-Буа попечительницей служит моя хорошая знакомая. Весь русский Париж она знает наперечёт, как свои пять пальцев. Причём, несмотря на преклонные года, память у неё, как у новейшего компьютера. Если намерены её повидать, я дам рекомендательное письмо.

– Буду весьма признателен, мадам…

Так я ответил консьержке, но честно вам скажу – в то, что Киры уже нет, я до сих пор не в состоянии поверить. Хотя бы потому, что сам я жив. И ещё потому что стоит мне закрыть глаза и перед глазами возникает подъезд её дома, ужин при свечах и шёпот милых губ… Я снова там, в Москве, в Обуховом переулке, весной семнадцатого года. И снова в моих объятиях она, единственная, неповторимая… Я снова в прошлом, хотя на самом деле валяюсь на тахте в крохотной квартирке, в Клиши, в столице Франции, в Париже…

Тут вдруг раздался тихий стук в дверь. Кого это принесла нелёгкая? Вслед за тем дверь комнаты отворилась, и показался некто в очках, без шапки, но с шарфом, скрывающим нижнюю часть лица.

– Что это? Господи! Откуда? – в ужасе забормотал я, ещё не успев очнуться от воспоминаний. – Эй, сударь! Месье! Вы как здесь оказались?

Незнакомец внимательно глянул мне в глаза и, придвинувшись, негромко произнёс по-русски:

– Успокойся! Помолчи немного. Ты здесь один?

– Ну да, один… – переведя дух, промолвил я, – а вы-то здесь причём?

Незнакомец тревожно огляделся по сторонам, и, убедившись, что в комнате нет больше никого, снял шарф, сбросил пальто прямо на тахту. Передо мной стоял пожилой господин, сгорбившийся, видимо, под тяжестью прожитых лет. Лицо его было испещрено глубокими морщинами, а в глазах – тоска и одиночество.

– Что, не узнал? Плохо, очень плохо. Если уж ты не узнаёшь…

Эти слова заставили меня похолодеть, я, было, привстал, но колени надломились.

– Господи Иисусе! Ваше сиятельство, Юрий Михайлович. Да что же это? Как же так? Да почему такое?

В голове у меня всё помутилось, и мысли запрыгали совершенно бестолково. Если этот – князь, то с кем же я на Патриарших… и потом во сне?

– Ах, как ты подряхлел, Миша! Боже мой, ну до чего ты старенький! – заговорил князь, волнуясь. – Но я всё же счастлив, что застал тебя в живых. Я, признаться, и не думал, что увижу. Думал, что большевики тебя там уморили…

От княжеской ласки я расстроился и зарыдал тихонько, утирая глаза…

– Ну, полно, полно, перестань…

– Как… как же вы, откуда, князь? – шмыгая носом, спрашивал я. – Как же это я не узнал вас? Глаза у меня, что ли, слепнут? Очки-то на вас, очки, вот главное, и борода… Княгинюшка-то, господи, княгинюшка-то с вами?

Лицо у князя ещё больше постарело.

– Умерла княгиня, двадцать лет уж минуло с того дня, – ответил он и задергал ртом, – в Нью-Йорке умерла от воспаления легких. Так и не сумела повидать родное гнездо, но всё время вспоминала. Очень, очень часто вспоминала. И строго наказывала, чтобы я тебя поцеловал, если увижу. Она почему-то верила, что мы увидимся. Всё Богу молилась. Видишь, Бог и привёл.

Князь наклонился, обнял меня и поцеловал.

– Царствие небесное, царствие небесное, – дрожащим голосом пробормотал я. – Панихиду вот закажу, а тогда уж можно и на покой… Так на каком кладбище княгиню хоронили?

– На Сен-Женевьев-де-Буа. Впрочем, там же и я…

Тут фигура князя странным образом заволновалась, так колышутся шторы от сквозняка, а вслед за тем и очки, и пальто, и сам князь рассеялись в воздухе, как мираж. Только в мозгу моём звучали сказанные им слова…

Так я и не понял, то ли это призрак бывшего обитателя комнаты на