Бандитский Петербург - Андрей Константинов

Вот две невыдуманные истории, в центре которых – коррумпированные (или сросшиеся) работники правоохранительных органов. И в обеих историях добро не торжествует в финале. Злодеи не посажены в темницу, а просто поменяли место работы. (Герой второй истории уволился из УМБР. Или его уволили. По некоторым сведениям, честные коллеги бывшего офицера все-таки «помогли» ему уйти, не сумев, правда, поймать за руку. В таких ситуациях официальным органам сказать нечего: не пойман – не вор.)

Мы прекрасно понимаем, какую деликатную и щекотливую тему поднимаем. Но замалчивать ее дольше нельзя.

Когда оперативники, рассказавшие нам историю про убитого мальчика, узнали, что мы хотим сделать ее достоянием гласности, они долго нас отговаривали:

– Об этом писать нельзя. Во-первых, у нас нет доказательств. Во-вторых, люди будут бояться в милицию идти – заявлений от потерпевших не дождешься. И так-то не очень идут, боятся. Ну и, в-третьих, ребята, публикацией такой можно обидеть большое количество нормальных, честных ментов, которые вам и нам в глаза плюнут и правы будут…

– Но ведь это все было на самом деле?

– Было. Но это, наверное, не для печати.

Эх, Россия! Страна азиатская! Неужели вечен этот наш удел – доверительные разговоры только на ушко друг другу…

Мы предлагаем откровенный разговор. Поговорим о том, о чем и так уже говорят давно. В Петербурге действуют целые банды, состоящие из бывших, а иногда и действующих сотрудников милиции. Только официально в Петербурге в 1992 г. было привлечено к уголовной ответственности более 137 работников правоохранительных органов. В Нью-Йорке, где преступность намного выше, чем у нас, эта цифра стала бы сенсацией. Мы воспринимаем ее спокойно.

– С моей точки зрения, организованный характер наша преступность приобрела благодаря бывшим сотрудникам правоохранительных органов, – сказал в недавней беседе с нами один весьма крупный чин из параллельного ГУВД учреждения. – Сами блатные никогда бы не смогли создать такие замечательно организованные структуры, какие мы сейчас наблюдаем в бандитском мире. Нынешняя борьба с преступностью – это «выкашивание пехоты»… Знаете, как на фронте: рота вся полегла, но на смену ей придут другие роты, потому что целы генералы, которые могут отдать соответствующие приказы и распоряжения…

– Неужели ментовская преступность – результат демократизации общества? – спросили мы одного из экспертов в ГУВД.

Он подумал, вздохнул и ответил:

– Те, кто сейчас садится в камеры, родились задолго до перестройки. Те, кто не садится и не сядет никогда, – тоже. В июле 1992 года была обворована квартира бывшего заместителя начальника нашего ГУВД – генерала в отставке. Когда я прочитал ориентировку на похищенное, мне стало дурно. Поинтересуйтесь, ребята, этим делом, прикиньте, на какую зарплату можно купить все то, что вынесли из квартиры генерала… [84] Сейчас, конечно, больше беспредела, больше озлобленности в людях, а менты – такие же люди, как и все… Больше путаницы и неразберихи, больше возможностей… Но, между прочим, менты садились всегда. И ментовские камеры в «Крестах», и зону ментовскую не год назад придумали…

В ментовской камере

В 1992 г. в Санкт-Петербурге к уголовной ответственности было привлечено 137 сотрудников милиции, 77 из них – за грабежи, разбойные нападения и кражи. В мае 1993 г. в «Крестах» содержалось 69 арестантов – сотрудники милиции, в основном сержантский состав. Это значит, что около десяти камер в СИЗО на Арсенальной набережной полностью укомплектованы теми, кто по долгу своей службы должен был сажать в это заведение других.

…Эта стандартная Крестовская камера площадью в восемь квадратных метров, тем не менее, не совсем обычна. С известной долей иронии ее можно назвать элитарной. Здесь сидят всего шесть арестантов, а не десять или тринадцать, как в других: двое из них иностранцы, остальные четверо – бывшие сотрудники милиции. Узнав, что к ним пожаловали корреспонденты, арестанты гостеприимно уступают места на койках. В камере душно; на стене висит приемник. Меланхолично-грустная музыка создает ощущение фальшивого уюта. На обшарпанных стенах – вырезки из дешевых журналов. Койки заправлены шерстяными одеялами; на тумбочке – книги, старые газеты… Арестанты – молодые мужчины – одеты по-домашнему: рейтузы, футболки, войлочные тапочки. Вопреки нашим опасениям, на разговор идут охотно и почти дружелюбно. Некоторые сидят здесь уже более полугода. За что? Не без юмора кто-то отвечает:

– Мы коррумпированные элементы!

Бывший старший оперуполномоченный из области, сержант охраны, еще один опер из района. Четвертый – интеллигентного вида мужчина, по возрасту самый старший – поясняет, что служил в МВД по канцелярской части. Все они горячо уверяют нас, что невиновны. Сержант охраны, арестованный по делу Малышева в числе многих прочих, считает себя незаслуженно обиженным вдвойне. Во-первых, потому, что связал свою судьбу с милицией. И во-вторых, потому, что его посадили, в то время как настоящие жулики гуляют на свободе.

– Вот вы пишете: Малышев, Малышев, а он не такая уж крупная фигура. Крупные воры заседают в правительстве.

– А за что конкретно вы сидите?

– За то, что охранял частную контору. Они там что-то натворили, а крайним оказался я.

– Меня попросили передать какие-то деньги, – вступает в разговор районный опер. – Я передавал. Меня арестовали: взятка! Откуда я мог знать?

– Я понятия не имею, за что сижу; обвиняют по 146-й. Сижу уже несколько месяцев. На допросы не вызывает. Предъявили обвинение, а доказательств никаких. Разве это дело?

«Интеллигент», слушающий товарищей с понимающей улыбкой, веско добавляет:

– Понимаете, у меня семья: жена, дети. Я не убийца, не насильник. Сижу здесь уже несколько месяцев. За это время никаких следственных действий в отношении меня не проводилось. Спрашивается, зачем это нужно, кому? Даром едим хлеб. Хотя бы работу какую-нибудь предоставляли: тапочки шить, например. Коробочки клеить… Хотели потолок побелить, предлагали – нельзя, и все тут.

– У них тактика известная: парься, пока не расколешься. Расскажешь, что требуется, – изменят меру пресечения до суда. Нет – будешь гнить здесь год и больше. Вот и выбирай.

Тема «незаконного» содержания под стражей настолько близка и актуальна для арестантов, что в разговор вступают даже иностранцы.

– У нас такого нет, – решительно заявляет смуглый, усатый пакистанец, арестованный за нанесение тяжких телесных повреждений. – Сажают убийцу, насильника. Остальные ждут решения суда. Только суд может решить: заключать человека под стражу или нет. В вашей стране царит… – пакистанец делает паузу и с удовольствием выговаривает выученные, вероятно, в «Крестах» слова:

– Правовой беспредел!

Ясно одно: в предъявленных обвинениях ни зарубежные гости, ни наши блюстители порядка сознаваться не намерены даже в сугубо частной беседе, хотя на первый взгляд относятся к своим бедам чересчур спокойно и рассудительно – такое впечатление, что все они чувствуют себя проигравшими в той игре, правила которой они знали заранее.

ОРБ – РУОП [85] здесь поминают с легким матерком. Оно и понятно: именно коллеги позаботились в свое время, чтобы наши собеседники оказались здесь. Нам показалось, что, если бы это сделала прокуратура, арестантам было бы чуточку легче.

– Вы тоже хороши, – угрюмо бросает оперативник из района. – Напишете что-нибудь про кого-нибудь, а нас потом вызывают на ковер: так, мол, и так, у нас тут творится такой беспредел, что в газетах уже пишут – прямо по именам называют главарей. Надо их, значит, упаковать. Вперед, за дело! Опер всегда крайний, всегда виноват.

Интересно, что, несмотря на стопроцентную «невиновность», все четверо свято убеждены: на одну честную милицейскую зарплату содержать семью по нынешним временам невозможно. Охранник вновь поминает систему и начальство недобрым словом.

– Ты сидишь сутками, как проклятый, не знаешь, уйдешь домой живым или нет с этого поста, а львиную долю процентов с оплаты получает РУВД. Разве это справедливо? Приходится крутиться.

Выясняется, что у одного – трое детей, у другого – двое… Практически оставлены без средств к существованию. Винить в этом можно кого и что угодно: ОРБ, прокуратуру, начальство, систему… Наконец, самих себя. Беседа заканчивается на характерной ноте.

– Вот погодите, – уверенно говорит охранник, – будет очередной переворот, и вы сядете сюда, к нам.

Что ж, от сумы да от тюрьмы, как говорится…

Час оборотня

Мы живем в такое время, когда, кажется, никого я ничем уже удивить нельзя. Устали люди удивляться, возмущаться. Скандалы происходят каждую неделю на самых высоких уровнях. Реакция общества на новые разоблачения и срывание масок сейчас напоминает реакцию на удары долго избиваемого человека – отупев от боли, он уже даже не вскрикивает и не пытается защищаться.