Европа перед катастрофой. 1890-1914 - Барбара Такман

Секрет его самообладания, как он позднее говорил другу, заключался в том, что он уже наметил план действий на тот случай, если в палате его не поддержат: «Я откажусь от поста спикера и уйду из конгресса». Для него уже было готово место в частной нью-йоркской адвокатской фирме Элиу Рута: «Я решил, что если политическая деятельность состоит из беспомощного сидения в кресле спикера и пассивного наблюдения за беспомощным большинством, тщетно пытающимся провести законопроект, то мне лучше отказаться от нее и уйти в отставку». Принимая такое решение, вы «готовите себя к самому худшему из возможных вариантов». Это очень «благотворно» сказывается на душевном состоянии.

Такое решение действовало не только как успокоительное средство. Оно придавало сил, которых обычно лишается человек, боящийся самого худшего исхода и поступающийся принципами ради того, чтобы избежать его. Оно вселяло и чувство морального превосходства, которое не могли не ощущать депутаты, даже не осознавая этого.

Теперь демократы прибегли к другой тактике: они задумали сбежать, полагая, что одним республиканцам не удастся сформировать кворум. Они начали один за другим исчезать из зала, но Рид, разгадав их замысел, велел запереть двери. У выходов образовалась давка из солидных джентльменов, стремившихся улизнуть перед очередным голосованием. «Потеряв и служебное, и обыкновенное человеческое достоинство», демократы прятались под столами и за ширмами. Член палаты представителей из Техаса Килгор попытался вышибить ногой запертую дверь, подарив газетам тему для карикатур под названием «Пинок Килгора».

На пятый день демократы полностью отсутствовали, и когда подошло время для голосования, республиканцы не смогли подтвердить наличие кворума. Двоих республиканцев, болевших, привезли на походных койках. Для кворума все еще не хватало одного голоса. Все с нетерпением ждали прибытия конгрессмена, срочно выехавшего в Вашингтон. Наконец, дверь отворилась, и, как написал репортер, «в них появились рыжие бакенбарды, и кто-то прокричал: “Еще один, мистер спикер!”» Приехал Суини из штата Айова, кворум был обеспечен, и результат голосования оказался превосходным: 166 – «за», «против» – 0. Битва закончилась. Демократы молча вернулись на свои места. Комитет по правилам принял новый нормативный канон, составленный и предложенный, как нетрудно догадаться, его председателем, то есть спикером. «Правила Рида»20, как их теперь называли, были одобрены 14 февраля и предусматривали в том числе: (1) голосовать обязаны все члены палаты представителей; (2) кворумом считается присутствие ста человек; (3) учету подлежат голоса всех присутствующих; (4) не должны подаваться предложения, нацеленные на затягивание процедур, а определять это надлежит спикеру.

Через пять лет Теодор Рузвельт напишет, что ликвидация Ридом «молчащего флибустьерства» оказала на политические процессы «гораздо более значительное влияние», чем какое-либо законодательство, принятое за время его пребывания на посту спикера 21. Прекрасно знал это и сам Рид. Закрывая пятьдесят первый конгресс, он назвал свое предприятие единственно стоящим достижением и «вердиктом истории», способствовавшим «формированию ответственного правительства».

В историю вошел и его портрет, исполненный Сарджентом. Его заказали художнику коллеги Рида, республиканцы, желая оказать ему такую честь. Портрет им не понравился. «Предполагалось, что он будет изображен в действии – подсчитывающим голоса кворума. А он выглядит так, будто его заставили съесть зеленую хурму»22.

Победа Рида над «молчащим кворумом» обсуждалась в парламентах всего мира. В Соединенных Штатах он стал главной политической фигурой и очевидным кандидатом в президенты. Но думать об этом еще было рано, и у самого Рида имелось особое мнение на этот счет. Когда его спросили – выдвинут ли его республиканцы кандидатом, он ответил: «Они могут поступить еще дурнее. Я думаю, они это и сделают»23.

Действительно, так и случилось. «Царизм» Рида всем хорошо запомнился, а его сарказм не прибавлял друзей. Нельзя было обрасти сторонниками, пренебрегая сделками, не желая заискивать перед публикой улыбками и рукопожатиями и завлекать политиков обещаниями. Партийные функционеры предпочли номинировать Гаррисона, человека неподкупного, но очень холодного и мрачного, прозванного «Айсбергом Белого дома»24. Его Рид недолюбливал и не скрывал этого. С того времени, когда Гаррисона назначили коллектором долгов в Портленде, его родном городе, Рид избегал встреч с ним и никогда не бывал в Белом доме, пока тот был президентом.

В 1892 году демократы одержали внушительную победу, имели бесспорное большинство в палате, с легкостью могли сами сформировать кворум и удовлетворенно отвергли реформу Рида. Но он знал, что история на его стороне, твердо веря в то, что «палата благоразумнее любого депутата»25. И долго ждать ему не пришлось. В составе следующего конгресса демократическое большинство сократилось вдвое, демократы раскололись во мнениях по денежному обращению и другим животрепещущим проблемам, и Рид с наслаждением мстил им. Он снова и снова требовал перекличку, и когда Бланд из Миссури запротестовал против «этого неприкрытого флибустьерства», Рид парировал: «Неприкрытого? Вы хотите сказать ”честного”». В роли лидера меньшинства он по-прежнему пользовался непререкаемым авторитетом в партии. «Джентльмены на той стороне слепо следуют за ним, – говорил с завистью спикер Крисп. – В частном порядке они могут сказать “Риду не следовало бы так поступать” или “это неправильно”, но когда Рид указывает “сделайте это”, они как по команде встают и делают то, что он приказал». Когда наконец демократы сдались и ради собственного блага приняли «правила Рида», он не стал торжествовать. «То, чем мы располагаем сегодня, действеннее любого послания, – сказал он. – Поздравляю пятьдесят третий конгресс».

В 1890 году, когда произошло последнее сражение с индейцами при Вундед-Ни и Бюро переписи населения объявило о том, что в стране более нет границ, перед Ридом встала проблема совершенно иного свойства. Капитан А. Т. Мэхэн, президент военно-морского колледжа, в журнале «Атлантик мансли» поднял вопрос: «Желают они этого или нет, но американцам придется заняться освоением и внешнего пространства»26.

Так распорядилась судьба, что именно тонкогубый и остролицый военный моряк Альфред Тайер Мэхэн, обладавший недюжинным умом, пробудил в нации «осознание своих внешних интересов»27. Немногие американцы тогда знали, что у Соединенных Штатов есть внешние интересы, а большинство американцев полагали, что таких интересов нет и не может быть. Впервые эта проблема возникла в связи с аннексией Гавайев. Морская угольная база в Пёрл-Харборе была приобретена еще в 1887 году, но к реальной аннексии островов побудили американские имущественные интересы, которые представлял судья Доул и сахарный трест. В январе 1893 года на Гавайях при поддержке американской морской пехоты было поднято восстание против местного правительства, судья Доул стал президентом Доулом и быстро подписал с американским посланником договор об аннексии, который президент Гаррисон оперативно уже в феврале направил в сенат. Но Гаррисона не переизбрали на второй срок, 4 марта предстояла инаугурация Кливленда, и он торопил сенат поскорее ратифицировать договор, пока не вступил в должность новый президент. Процедура была еще не отработана, документ вызывал сомнения, и сенат заартачился.

А Кливленд был против аннексии в любом виде, к тому же он был столь же прямодушен и столь же внушительных габаритов, как Рид. Однажды в полумраке Рида приняли за Кливленда, и ему пришлось предупредить путаника: «Мерси! Не вздумайте сказать об этом Гроверу 28. Он очень гордится своей внешностью». Не прошло и недели, как Кливленд отозвал договор об аннексии из сената, чем расстроил молодого друга Рида – Теодора Рузвельта, которому не нравилось «спускать флаги».

Мотивы аннексионистов были тогда чисто коммерческие. Рано или поздно должен был появиться человек, который смог бы придать им общенациональный и судьбоносный характер. В том же месяце – в марте, когда Кливленд отозвал из сената договор, моряк Мэхэн опубликовал в журнале «Форум» статью под заглавием «Гавайи и наша будущая морская мощь». Он заявлял: господство в морях есть главный фактор могущества и благосостояния наций, и поэтому «настоятельной необходимостью должно быть приобретение морских позиций, когда это можно сделать добродетельно, для обеспечения такого господства». Гавайи «не могут не привлекать внимание стратега», они занимают положение «исключительной важности… позволяя держать под контролем всю коммерческую и военную активность в Тихом океане». В другой статье, опубликованной в марте же журналом «Атлантик мансли», он доказывал необходимость для будущей американской морской мощи Перешеечного канала.