Профессорятник - Юрий Никифорович Гладкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще один уморительный случай произошел в кабинете заведующего кафедрой. На диване сидел, читая журнал, наш «мастистый» (именно в такой транскрипции произносил это слово профессор Пинхенсон) ученый Чистобаев Анатолий Иванович. Беседуя с аспиранткой из Нижнего Новгорода Светланой Барановой, автор поинтересовался у нее, удалось ли ей прочесть последнюю статью Чистобаева по ее диссертационной проблематике, опубликованную в Известиях Русского географического общества. Девушка, будучи незнакомой с профессором лично и вовсе не подозревая о его близком присутствии, простодушно, с детской наивностью ответила:
— Прочла и скажу вам: это же настоящий детский лепет!
Воцарившуюся после этого немую сцену пришлось прервать автору:
— Ну что ж, в сложившейся ситуации нам ничего не остается, как просить профессора Чистобаева выступить в роли официального оппонента по диссертации Барановой? Как, Анатолий Иванович, вы, надеюсь, не станете возражать?
— Ну, теперь я не просто не возражаю, а решительно настаиваю на этом — ответил Чистобаев.
Вопреки ожиданиям, Светлана, кажется, совсем не смутилась своей неслыханной дерзости, не стала раскаиваться в произнесении «необдуманных» речей, а спокойно продолжила свой монолог, демонстрируя свое принципиальное несогласие с позицией будущего оппонента, оказавшегося рядом. К чести заслуженного деятеля науки, он не превратил ее защиту в аутодафе, в сведение счетов с аспиранткой, возомнившей себя «святее римского папы». Во всяком случае, его отзыв оказался гораздо более комплиментарным, чем можно было этого ожидать.
Аспирантская дерзость — довольно редкое явление в нашей практике, поскольку ее последствия для соискателей часто бывают непредсказуемы. Но бывает, что в дерзость облекаются необдуманные фразы, желание проявить себя в существе настоящих «спецов». Много лет тому назад в институте им. Герцена шла защита кандидатской диссертации В. Ф. Митенко на тему «Атласская полупустыня». На краткий вопрос известного ленинградского профессора Семевского Б. Н. о месте полупустыни в системе природных зон северного полушария, который требовал всего лишь альтернативного ответа («да» или «нет»), соискательница потратила на свой ответ минут пятнадцать, вызвав едва скрывавшееся негодование членов диссертационного совета. Но, самое потешное произошло по окончании ее безмерно затянувшегося монолога, когда она «ляпнула»:
— Ну, теперь, надеюсь, вам все ясно профессор?
Другой соискатель-«умник» в ответ на неудобный вопрос как-то «сморозил»:
— А вы, профессор, извините, в какой связи интересуетесь этим?
— А. чтобы понять и оценить уровень вашей некомпетентности, — последовал ответ профессора под дружный хохот аудитории.
А еще расскажем о двух комичных сценах, имевших место при защитах диссертаций в университете на Неве. Юный алжирец, защищавший работу по своей национальной проблематике, путался в элементарной терминологии, имел смутное представление о достижениях мировой науки по защищаемым положениям, при ответе на очередной вопрос признался, что его беды, дескать, кроются в плохом знании русского языка. Член диссертационного совета — Лев Николаевич Гумилев, который до этого сидел молча и мял пальцами «беломорину», поинтересовался у юноши, не легче ли ему отвечать на французском языке. Получив утвердительный ответ, Гумилев тут же задал ему пару вопросов на французском языке, оставшихся практически без ответа.
— Хучь сову о пенек, хучь пеньком о сову, все одно сове не воскресать, — напомнил Лев Николаевич старую поговорку. — Вы, дорогой, не знаете ответа ни на каком языке. Очень жаль. — И сунув папиросу в рот, ушел на перекур.
Еще более комичная ситуация возникла на защите диссертации вьетнамского юноши, работа которого была посвящена развитию международного туризма во Вьетнаме. Обстановка на защите отчего-то была грустной, желающих участвовать в обсуждении работы было явно немного, и для того, чтобы хоть как-то разрядить атмосферу, автор позволил себе задать диссертанту несколько фривольный вопрос, хотя он базировался на реальных фактах:
— Среди перечисленных вами видов иностранного туризма отсутствует такой как «сексуальный туризм», хотя он постоянно фигурирует в международных отчетах. Так, есть он у вас или его нет?
Ответ юноши, вероятно, не понявшего суть вопроса, потряс находившихся в аудитории людей, вызвав неудержимый взрыв хохота:
— Есь, есь, дорогой профессор, приезжайте! Милости просим!
Можно было бы рассказать и о других, не менее прикольных историях, связанных с работой диссертационных советов, но пусть они пока останутся профессиональной тайной — нельзя же ставить под угрозу деятельность наших советов (тем более, что автор остается председателем одного из них). Как говорится, «бес не дремлет».
44. ПРИВЕТ, ВОЛЬНОДУМЦЫ!
Если не касаться заумных смыслов термина «вольнодумец» (обозначающих всяких там агностиков, стихийных материалистов или антиклерикалов), то вольнодумец для нас — любой гражданин, свободно излагающий свои мысли и не признающий устоявшихся канонов, особенно, если они тормозят нашу жизнь. (В отношении таких людей очень удачно выразился поэт Евтушенко, назвав представителя этой касты «человеком не с конвейера»). «Привет, вольнодумцы» — именно так еще со студенческих времен мы иногда приветствовали друг друга, стремясь демонстрировать свое индифферентное отношение к любым властям и авторитетам. Конечно, в этом было много юношеской бравады, так как «моральный кодекс строителя коммунизма» оставлял слишком мало шансов «голодранным» комсомольцам быть истинными «карбонариями» и вольтерианцами».
И все же приятно иногда встречать сегодня тех, кто, как Печорин, «не кланяется пулям», не «прогибается» и не лебезит перед начальством и властями, чтобы продвинуться вперед по служебной лестнице и извлечь для себя выгоду. Когда все дружным хором говорят да, редко кто осмеливается сказать нет. К великому сожалению, таких людей становится все меньше по причинам, требующим отдельного исследования.
Однажды, еще в советскую эпоху, два таких «вольнодумца» совершенно случайно оказались «с глазу на глаз» в одной длинной-предлинной очереди за билетами в железнодорожных кассах на канале Грибоедова. Поскольку и тот и другой с давних пор были безразличны к футболу (равно как и некоторым другим увлечениям, гарантирующим мужикам болезни на стезях порока и излишеств), они поговорили о стихийных бедствиях и застоявшейся жаре, о железнодорожном «безобразии» и назревших реформах в различных сферах бытия. В общем, коротали время и выпускали, что называется, «пар в курилке», используя привычные ламентации, до тех пор, пока один из них не поинтересовался у другого:
— Слушайте, вы так профессионально рассуждаете о ленинградской погоде, что у меня создается впечатление, что вы из Гидрометцентра. Где же вы, извините, в таком случае подвизаетесь?
— Это не секрет — я профессор Герценовского института, что рядом здесь на Мойке — пояснил тот.
