Фатальная ошибка - Джон Катценбах

Я ничего не ответил, и она уставилась на кофейную гущу в чашке, словно надеялась найти ответ там.

— Вам не кажется, что мы живем очень разобщенно? Раньше, в более счастливые времена, человек оставался жить там, где он вырос. Возможно, покупал дом неподалеку от своей семьи, помогал ей управляться с делами. Все были связаны друг с другом, крутились на одной орбите. То были наивные времена. Все увлекались телесериалами «Молодожены» и «Отцу лучше знать». Странная идея, кстати: почему это, спрашивается, ему знать лучше? Теперь же мы все образованны и живем по отдельности. — Помолчав, она спросила: — Что бы вы стали делать, если бы кто-то вдруг попытался испортить вам жизнь? И потом, как вы не поймете? Теперь, задним числом, глядя на все это из нашего благополучного существования, нетрудно сообразить, что этот человек хотел разрушить их жизнь. Но они-то не могли этого видеть.

— Да почему же не могли? — вырвалось у меня.

— Потому что в этом не было никакой логики. Это было бессмысленно. То есть встает вопрос: «Зачем?» Зачем ему надо было разрушать их жизнь?

— Ну и зачем же?

— Этого я пока вам не скажу, вы должны решить это самостоятельно. Ясно одно: Майкл О’Коннел, который был образован вдвое хуже их, чей престиж и возможности были вдвое меньше, чем у них, держал ситуацию в руках. Он был вдвое сильнее и расторопнее их, потому что они были обычными людьми, а он не был. Они уже запутались в сетях его зла и не видели этого. Неправильно оценивали обстановку. А что бы вы сделали на их месте? Вот вопрос. Произошло много нехорошего, но в чем была настоящая угроза?

Вместо ответа, я снова задал вопрос, который меня интересовал:

— Но что-то ведь изменилось в их жизни?

— Да. Наступила ясность.

— Что вы имеете в виду?

— А, да просто хотелось найти хоть что-то светлое в этой беспросветной ситуации.

19

Смена тактики

В первый момент Эшли охватило неконтролируемое бешенство.

Когда Майкл О’Коннел оборвал разговор и мобильный телефон замолчал, она швырнула его через всю комнату в противоположную стену, и он раскололся на части с грохотом пистолетного выстрела. Эшли согнулась пополам, сжав зубы и кулаки, лицо ее покраснело и исказилось. Схватив учебник, она послала его вслед за телефоном; хлопнув о стену, он упал на пол. Затем она кинулась в спальню, увидела лежавшую на кровати декоративную подушку и стала молотить ее ударами слева и справа с остервенением боксера в последнем раунде. Вцепившись в подушку обеими руками, Эшли ее растерзала. Куски синтетической набивки разлетелись в разные стороны, оседая на ее волосах и одежде. Глаза девушки наполнились слезами, и, издав душераздирающий вопль, она бросилась на кровать и провалилась в бездну черного отчаяния.

Свернувшись калачиком, она разрыдалась, отдавшись переполнявшим ее чувствам. Ее охватила тоска, она металась и задыхалась, как будто тоска, подобно некой инфекции, отравила каждую клеточку ее тела.

Когда слез уже не осталось, Эшли перевернулась на спину, уставившись в потолок и прижимая к груди обрывки растерзанной подушки. Она глубоко вздохнула. Она понимала, что слезами горю не поможешь, и тем не менее почувствовала себя немного лучше.

Когда сердце ее стало биться ровно, она села.

— Ладно, — произнесла она вслух, — теперь собери обломки, девочка.

Посмотрев на расколотый мобильник, Эшли решила, что нет худа без добра. Ей придется купить новый телефон, а значит, и номер у нее будет новый, неизвестный Майклу О’Коннелу. Что же касается городского телефона, то она отключит его совсем.

Рядом с телефоном был ноутбук.

— А еще, — снова обратилась она к себе самой, как к маленькой девочке, — смени оператора и адрес электронной почты. Откажись от автоматической оплаты всех услуг с банковского счета. Начни все сначала. — Оглядевшись, она добавила: — Если надо, смени квартиру.

Эшли глубоко вздохнула. Утром она сходит в секретариат колледжа, чтобы навести порядок в бумагах. Придется, конечно, повоевать, но у нее сохранились копии документов с оценками за все годы, так что тут Майкл О’Коннел бессилен что-то сделать. А вот то, что она не пропускала занятий в этом году, скорее всего, не докажешь. Но это всего лишь один из курсов; хорошего, конечно, мало, но не смертельно.

Увольнение с работы было более серьезной неприятностью. Эшли боялась, что заместитель директора будет и в дальнейшем ставить ей палки в колеса. Это был закосневший в невежестве дилетант, сексуально озабоченный тип, не слишком умело это скрывающий. Эшли не хотелось иметь с ним никаких дел. Лучше всего было бы, если бы один из профессоров, у которых она училась, написал заместителю директора письмо, в котором убедил бы его, что он ошибается в отношении Эшли и что это подтверждается всей ее прежней деятельностью. Она почти не сомневалась, что ей удастся уговорить кого-либо из профессоров сделать это, когда она объяснит ему ситуацию. Вряд ли после этого отменят решение о ее увольнении, но она будет хоть как-то реабилитирована.

И в конце-то концов, на музее свет клином не сошелся, она может найти другую работу, связанную с искусством и не менее интересную, где проявит свои способности и добьется успеха.

Все эти планы и соображения помогли ей восстановить душевное равновесие. Она вновь стала самой собой, сильной и решительной Эшли, какой всегда себя считала. Она поднялась на ноги, встряхнулась всем телом и направилась в ванную.

Посмотрев в зеркало, Эшли покачала головой при виде своих распухших и покрасневших глаз. Наполнив раковину горячей водой, она умылась и дала себе слово, что больше этот сукин сын не заставит ее плакать. Она не будет больше тревожиться и трястись от страха, не будет расстраиваться и нервничать. Она будет жить как жила, и к черту Майкла О’Коннела!

Неожиданно ей захотелось есть. Смыв с себя всю горечь, какую могла, Эшли прошла на кухню, достала контейнер с мороженым и положила себе большую порцию, надеясь, что замороженная сладость поможет ей поднять настроение перед разговором с отцом. Проходя с мороженым мимо окна, она бросила сквозь стекло неуверенный взгляд, но решила, что не будет больше вглядываться в ночные тени. Отвернувшись от окна, она сняла трубку городского телефона и стала набирать номер, не подозревая, что пара глаз неотрывно следит за ее окнами.

О’Коннел чувствовал себя в темноте как рыба в воде. Близость Эшли возбуждала его, а недостижимость вызывала досаду. «Ей никогда не понять этого», — подумал он. Не понять, что каждая ее попытка отдалиться от него лишь заводит его еще больше и обостряет его страсть. Подняв воротник пальто, он спрятался поглубже в густую тень. Если понадобится, он проторчит здесь всю ночь, не замечая холода.

Придя вечером домой, Хоуп была удивлена, увидев, что Салли дожидается ее. В последнее время они почти не разговаривали.

У Хоуп опустились руки. «Ну вот, — подумала она с горечью, — дело дошло до последнего разговора». Она нервно взглянула на свою старую подругу.

— Ты сегодня рано вернулась, — произнесла она как можно мягче. — Хочешь есть? Я могу быстро соорудить что-нибудь, но, конечно, не слишком оригинальное.

Салли сидела неподвижно, обхватив ладонями стакан с виски.

— Я не хочу есть, — ответила она апатично. — Нам надо поговорить. У нас проблема.

— Да, — согласилась Хоуп, медленно снимая жакет и пристраивая на стуле сумку, — это точно.

— И не одна.

— Да, не одна. Я, наверное, тоже выпью. — Хоуп пошла на кухню.

Пока Хоуп наливала себе белого вина в большой бокал, Салли думала, с чего начать разговор, какую из множества проблем обсудить первой. В ее уме причудливо переплетались мошенничество с банковским счетом ее клиентки, угроза, нависшая над ее карьерой, и досадная холодность в их отношениях с Хоуп. Все это заставляло ее задуматься о том, чего она хочет и что собой представляет.

Она чувствовала себя примерно так же, как и в то время, когда собиралась расходиться со Скоттом. Все ее мысли были окутаны каким-то серым мраком. Ей хотелось вскочить и убежать куда-нибудь от этого разговора, но приходилось усилием воли себя останавливать. Это было странное состояние для юриста, привыкшего решать самые щекотливые проблемы.

Подняв голову, она увидела стоявшую в дверях Хоуп.

— Я должна рассказать тебе, что со мной случилось, — сказала Салли.

— Ты влюбилась в кого-то?

— Нет-нет!

— В мужчину?

— Нет.

— В другую женщину?

— Да нет же!

— Ты просто больше не любишь меня?