Фатальная ошибка - Джон Катценбах

— Отойди! — произнес он несколько неуверенно высоким голосом.

Девушка испуганно охнула.

— Что тебе надо?

О’Коннел остановился и посмотрел на юношу:

— Ты о чем?

— Оставь нас в покое! — потребовал молодой человек.

— Остынь, приятель, — сказал О’Коннел. — Что за муха тебя укусила? Что ты вдруг завелся?

— Почему вы преследуете нас? — почти выкрикнула девушка. В голосе ее слышалась паника.

— Преследую вас? Что за странная идея?

Парень все еще сжимал кулаки, но был явно растерян.

— У вас, похоже, крыша поехала, — бросил О’Коннел, быстро проходя мимо них. — Совсем чокнулись.

— Оставь нас в покое, — повторил парень.

Это прозвучало не слишком грозно. Пройдя еще несколько шагов, О’Коннел остановился и обернулся. Молодые люди, как он и подозревал, стояли настороже, прижавшись друг к другу, и смотрели ему вслед.

— А вам повезло.

Они уставились на него в недоумении.

— Вы даже не знаете, как близко сегодня вы были к смерти.

Прежде чем они успели что-либо ответить, он быстро, чуть ли не бегом кинулся прочь. «Сегодняшний страх они будут помнить гораздо дольше, чем все хорошее и радостное, что было у них до этого», — злорадно подумал он.

— Я полагаю, мне надо больше узнать о Салли, и о Скотте, и о Хоуп тоже.

— А об Эшли?

— Эшли еще молода. Несформировавшаяся личность.

— Да, это верно, — нахмурилась она. — Но не думаете ли вы, что Майкл О’Коннел остановил ее развитие? — От ее слов повеяло холодом.

— Вы говорили мне, что в этой истории кто-то умирает. Уж не хотели ли вы сказать, что это Эшли?

Мой вопрос повис в воздухе. Наконец она ответила:

— Эшли была в наибольшей опасности.

— Да, но…

— Вы, наверное, думаете, — прервала она меня, — что уже поняли Майкла О’Коннела?

— Нет, не до конца. Совершенно недостаточно. Но я размышлял о том, что предпринять дальше, и подумал, что надо прежде всего разобраться в этой троице.

Она помолчала, вертя в руках стакан чая со льдом, и опять посмотрела в окно.

— Я очень часто думаю о них. Ничего не могу с собой поделать. — Она потянулась к коробке с салфетками. В углах ее глаз скопились слезы, но она скупо улыбнулась и глубоко вздохнула. — Вы не думали о том, почему преступление так губительно сказывается на людях?

Я не стал отвечать, зная, что она ответит сама.

— Потому что оно всегда неожиданно, оно выпадает из обычного порядка вещей. Мы к нему не готовы. Оно становится сугубо личным делом, интимным переживанием.

— Да, это верно.

Она посмотрела на меня долгим взглядом:

— Профессор-историк гуманитарного колледжа. Адвокат в провинциальном городке, специалист по разводам и скромным сделкам с недвижимостью. Школьный консультант и тренер. И студентка, изучающая историю искусства и витающая в облаках. Где они могли взять ресурсы, чтобы справиться с этим делом?

— Хороший вопрос. Где?

— Вот это как раз то, что вам надо понять. Не просто что они думали и что делали, а где черпали ум и силу.

— Ясно… — протянул я.

— Потому что в конце концов им пришлось заплатить очень высокую цену.

Мне нечего было сказать, и она заполнила паузу:

— Задним умом мы все крепки. Но когда ты в гуще событий, все далеко не так ясно. И ничего не получается у нас так чисто и аккуратно, как нам хотелось бы.

21

Ошибка за ошибкой

Чем глубже Скотт погружался в чтение, тем сильнее росла его тревога.

Наутро после крайне неудовлетворительной дискуссии с Салли и Хоуп он с чисто академической методичностью занялся изучением явления, называвшегося Майклом О’Коннелом. Спустившись в библиотеку колледжа, он запасся целой кучей литературы о навязчивых неврозах. Книги, газеты и журналы загромождали стол в углу читального зала. В зале стояла тяжелая, давящая тишина, Скотт чувствовал, что начинает задыхаться. Он был чуть ли не в панике, сердце билось так, что, казалось, вот-вот разорвется.

Все прочитанное им за это утро наполняло его отчаянием. Смерть, смерть и смерть. Девушки, женщины средних лет и даже пожилые становились жертвами мужчин, одержимых идеей преследования. Все они страдали, большинство были убиты, а у выживших навсегда оставалась незаживающая травма.

Они жили в самых разных краях — на севере и на юге, в Соединенных Штатах и за границей. Среди них были молодые студентки вроде Эшли и более взрослые женщины. Богатые и бедные, образованные и не очень. Все это не имело никакого значения. Мужчины, преследовавшие их, были их бывшими мужьями, любовниками, сотрудниками или бывшими одноклассниками. Женщины обращались за поддержкой к закону, к родным и друзьям — иначе говоря, пытались всеми возможными способами отделаться от непрошеного назойливого внимания со стороны мужчин, испытывающих непреодолимую тягу к преследованию.

И все их крики о помощи были бесполезны.

Их закалывали ножом, избивали до смерти, в них стреляли. Некоторым удавалось спастись. Но немногим.

Иногда вместе с женщинами погибали их дети, сотрудники или соседи. Побочные жертвы неистовства.

У Скотта кружилась голова от этого наплыва информации. Ему становилось худо при мысли о той западне, в которую попала Эшли. Лейтмотивом всех этих книг, брошюр и статей была любовь.

Конечно, это была не настоящая любовь. Это было какое-то извращенное чувство, зарождавшееся в самых темных глубинах человеческого сердца и воображения. Ему было место не на валентинках фирмы «Холлмарк», а в изданиях по судебной психиатрии. Но любовь такого рода неизменно присутствовала во всех случаях, о которых Скотт читал, и это пугало его больше всего.

Он просматривал книгу за книгой, изучал трагедию за трагедией, пытаясь найти историю, которая подсказала бы ему, что делать. С растущим беспокойством он лихорадочно листал страницы, отбрасывая одну книгу и хватая наугад другую. Как историк, исследователь, он верил, что где-то, в каком-то абзаце, содержится ответ. Он жил в мире здравого смысла и логических закономерностей. Не могло быть, чтобы его мир не помог ему.

Но постепенно Скотт с ужасом убедился, что его поиски тщетны.

Он так резко поднялся с места, что тяжелый дубовый стул опрокинулся с грохотом, который в тишине библиотеки прогремел как орудийный залп. Взгляды всех присутствующих уперлись ему в спину, но он кинулся прочь, ничего вокруг не замечая и держась за сердце, словно был ранен или контужен. Паника полностью овладела им. Горло его свело судорогой, он отчаянно замахал руками и побежал сквозь зал каталогов, мимо шокированных библиотекарш за стойкой, которые в жизни не видели, чтобы печатное слово производило на читателя такое действие. Одна из них окликнула Скотта, но он ничего не слышал, он уже выскочил из библиотеки и оказался под затянутым тучами небом. Он не чувствовал холода — в сердце его воцарился холод куда более сильный. Им владела одна мысль: спасти Эшли. Скотт не знал, как это сделать, но понимал, что надо действовать как можно быстрее.

Для Салли день тоже начался с решений, которые, на ее взгляд, были исключительно разумны.

Первым делом, как она считала, надо было точно установить, что собой представляет личность, возникшая в их жизни из-за Эшли. Ясно было одно: он мастерски обращается с компьютером и сумел благодаря этому изрядно им всем насолить. Салли пришла в голову мысль передать всю имеющуюся у них информацию полиции, но она отказалась от этого намерения — главным образом потому, что не была уверена, сделают ли они что-нибудь, выслушав ее жалобу. Кроме того, она боялась, что это нарушит конфиденциальность ее отношений с клиентом. Нет, пока что привлекать к этому делу полицию нельзя, решила она.

Ее беспокоило, что О’Коннел — если это действительно он все подстроил, в чем она не была до конца уверена, — был, судя по всему, ловок и хитер. Это было опасно. Он, похоже, знал, как можно безнаказанно навредить человеку, не прибегая к физической силе или оружию. И она очень боялась, что он способен капитально испортить им жизнь.

Однако нельзя забывать, сказала она себе, что О’Коннел все-таки им неровня. А говоря точнее, неровня ей. Насчет Скотта она сомневалась. Годы работы в рафинированном гуманитарном сообществе сгладили грубоватую резкость, которая привлекла ее, когда она выходила за него замуж. Он был ветераном войны, что в те годы было непопулярно, и подходил к работе с трезвой практичностью, которая тоже ей нравилась. А когда он защитил диссертацию, и они поженились, и родилась Эшли, и Салли пошла по юридической стезе, она вдруг увидела, что характер мужа стал мягче. На него, как и на его талию, повлияло приближение среднего возраста.