Мои пригорки, ручейки. Воспоминания актрисы - Валентина Талызина

Я думаю, что в КГБ мало нашлось бы сотрудников, готовых ради любимой женщины пойти на должностное преступление. Увы, был только один способ мне помочь.

Однажды Н. сказал: «Всё, ты теперь будешь выездная, тебя выпустят за границу, потому что из твоего личного дела я вырвал два листа. А заложили тебя твои друзья».

Я узнала, что наш директор театра Лосев написал в моей характеристике: «Талызину не стоит посылать за границу». Фамилии друзей, которые меня опорочили, Н. так и не назвал. Конечно, меня терзало желание выяснить, кто из моих знакомых оказался способен на предательство. Я так и не узнала. Возможно, так было правильнее: иногда лучше не знать правду.

Мои отношения с Лосевым складывались хуже некуда. Пока я лежала в больнице и медленно возвращалась к жизни, на мои роли уже назначили вторых исполнителей. За сорок дней моего отсутствия по уважительной причине в театре многое изменилось. Директор театра Лосев меня не любил. И возможность ввести на мои роли других исполнителей его, похоже, только радовала.

Сказать, что Лосев не любил только меня, было бы неправдой. Он многих не любил. Бортникова, Терехову, Дробышеву. К Дробышевой он, правда, помягчел, когда она блистательно сыграла Эдит Пиаф. Старые актёры – Зубов, Цейц, Консовский, которые по полвека отдали театру, вообще в грош не ставились.

После смерти Юрия Завадского Лосев стал художественным руководителем и продержался на этом посту восемь лет. Главного режиссёра не было, Лосев пугал труппу, что придёт «варяг» и всех разгонит. На самом деле он в театре был бог и царь: и худрук, и главный режиссёр, и директор. Все ниточки находились в его руках. Он приглашал артистов, выбирал пьесы, назначал зарплаты.

Естественно, всё, что было создано при Завадском, планомерно разрушалось и вытравлялось. Приглашались режиссёры не самого высокого полёта. Творческая атмосфера, в которой только и может дышать актёр, размывалась и исчезала. При этом создавалось впечатление всеобщего благоденствия.

На сцене родного театра я появлялась не часто. И в этом не было моей вины. Когда я была членом партии – не стыжусь ни этого, ни пионерско-комсомольской юности, – вставала на партсобраниях и спрашивала: «Когда у нас будет творческий главный режиссёр?», чем вызвала неприязнь Лосева.

В своей жизни я прошла все ступеньки общественных организаций. Была пионеркой, комсомолкой и членом КПСС. Так что в театр я пришла идеологически подкованной девушкой. И в один прекрасный день меня позвал в свой кабинет заслуженный артист и секретарь партийной организации Георгий Александрович Слабиняк. В своё время его пригласили в Театр имени Моссовета из какого-то южного города, и у него сохранился прекрасный мягкий выговор.

Георгий Александрович ласковый был до невозможности, он всем говорил «детка». Он любил делиться своим рецептом: надо взять кусок хлеба, намазать его медком и съесть со стаканом горячего молока. Это правда очень вкусно…

Он был милый, домашний человек. Вот Георгий Александрович подошёл ко мне и сказал: «Детка моя, мы решили обновить нашу партийную организацию. Хотим рекомендовать пять мальчиков, но нам ещё нужна и девочка. Мы решили рекомендовать тебя». Мне тогда было 28 лет. Потом мне Славка Богачёв, который уже работал в театре, сказал: «Ну, ты так громко вступила в партию…»

На самом деле я произнесла гениальную фразу. Это я потом поняла, что она была гениальная в своей непосредственности. Я просто сказала: «Ну, если вы так считаете…» И всё. Я не могла отказаться, потому что я не была так подкована, как москвичи. Девочка из глубокой провинции наивно верила, что партия – наш рулевой. Отказаться и сказать: «Вы знаете, я не подхожу, я не готова, и так далее» – мне в тот момент и в голову не приходило.

Это потом уже, когда ко мне приходил кагэбэшник, а он заявлялся раза два, и говорил: «Валентина Илларионовна, я хочу вас просить, ну если вы что-нибудь заметите, всякие бывают люди, всякое говорят…» – я уже всё понимала. Прямо и честно глядя ему в глаза, не сильно наигрывая, отвечала: «Конечно, если я что-нибудь когда-нибудь замечу… Нет слов… обязательно». А сама про себя думала: неужели он не видит, что я не то что смеюсь над ним, а говорю как-то так, с иронией. А потом со мной судьба сыграла злую шутку. Но я никогда ничего не подписывала и не была стукачом, слава Богу.

Так вот, мои критические выступления на партсобраниях в театре активно не нравились нашему директору. Мало того что он делал всё, чтобы меня обходили при распределении ролей, так ещё и молодым режиссёрам, которые приходили в театр, говорит: «Не берите Талызину, у неё плохой характер».

Мой трудный характер! Не знаю, откуда это вообще пошло. Трудный характер был у Раневской. Трудный характер, говорят, у Нины Руслановой, и у Светы Крючковой якобы очень трудный…

Предположим, со мной не просто. О чём это говорит? Наверное, о том, что как только человек мало-мальски имеет какую-то индивидуальность, всегда скажут, что у него трудный характер.

Я никогда из себя не корчила звезду-небожительницу, как некоторые из моих коллег. Недавно со мной снималась молодая актриса, которая выдавала такое, что все скукоживались. Я себе такого никогда не позволяла. А тут… Она звезда! А когда смотришь её на экране, то можно переключить программу через полторы минуты, потому что это лицо не привлекает, не притягивает.

Вот я вроде такая энергичная, такая командирша, слава Богу, я не была никогда ни в каком начальстве. Мне никогда не хотелось стать режиссёром или, к примеру, педагогом. Что-то насаждать, кому-то объяснять – я это делаю только по очень суровой необходимости. Ещё пять раз извинюсь.

Лосева давно уже нет, а у нас принято об ушедших вспоминать хорошо или никак. Но тогда все в театре понимали, что я была права. Однако никто не решился встать и назвать вещи своими именами. Одна Талызина. Уже в тот момент, когда я это говорила, я понимала, что опять навлеку на себя неприятности.

Когда Павел Иосифович Хомский решил ставить «Мамашу Кураж» со мной в главной роли, он объявил Лосеву: «Да, я считаю, что Талызина сыграет эту роль». Наш директор, естественно, был против, категорически. Вообще моя судьба в театре складывалась с позиции этой неприязни. И роль мамаши Кураж мне не досталась бы никогда, если бы не трагическое стечение обстоятельств.

Прямо в театре с Лосевым случился удар, его положили на носилки, но он ещё разговаривал, и Павел Иосифович к нему подошёл и сказал: «Так я даю распределение „Мамаши Кураж”?» Он махнул рукой. Так я получила главную роль.

Спектакль «Мамаша Кураж». Я и мои дети

До этого у меня в театре вообще был период простоя. Но честное слово, я никогда не думала о том, чтобы хлопнуть дверью и уйти в другой театр. Слишком много связывало меня с прославленной сценой Театра имени Моссовета.