Дрозд - Кирилл Алексеевич Простяков

проблема. Возможно, он так и будет со мной ругаться, отрицать моё существование как таковое. Но я ведь и сам делаю также. Для себя я уже давно перестал существовать, быть обычным человеком, который не потерял смысла. Смысла больше нет.

Я подошёл к нему поближе. От брата неприятно тянуло спиртным, как будто он пытался выпить всё и сразу с одного глотка. В какой-то момент из меня вырвался смешок. Я подумал, что он начинает походить на меня. Это не означало что-то хорошее. Я попытался пробудить его, слегка толкнув по плечу. Женя лишь промычал, раскачивая упавшую руку.

– Может, тебе лучше на кровать перелечь? – спросил его я.

Он снова промычал. Я осознал, что Женя меня слышит. Мне пришлось толкать его куда чаще, чтобы мычание плавно переходило в открывавшиеся глаза, которые с укором глядели в мою сторону. Ему не хотелось меня видеть перед собой. Словно я его личный кошмар, от которого поскорее хотелось избавиться.

– Чего надо?..

– Поговорить хочу. Нормально. Без ссор. Обещаю, – ответил я. – Ты же не против?

Он ненадолго отвернулся от меня. Мне показалось, что он только сейчас сумел увидеть моё искалеченное лицо. Но оно не произвело на него сильного впечатления. Было лишь недовольство в его глазах от того, что я находился здесь.

– Что с тобой? Почему бухал? – спросил я.

– Какая тебе разница?

– Я же сказал… без ссор, – напомнил я. – Мы просто говорим.

– А без ссоры мне будет тяжко, – ответил мой родной брат. – Когда это тебе так рьяно захотелось узнать, как у меня дела?

– Ты же знаешь. Я всё делаю в последний момент.

Между нами образовалась небольшая пауза. Я присел на свою кровать, откуда мне будет проще с ним говорить.

– Мне не хочется тебе ныть, – сказал он. – Это же не выход…

– Не выход – это сдерживать всё внутри себя. Я сам знаю, что это такое.

– А ты разве кому-нибудь высказывался?

– Пока нет.

– И почему?

– Я считаю, что сам к этому не готов, – ответил я. – Мне часто кажется, что меня могут не понять. И что от такой правды у кого-то встанут волосы дыбом. Но ты не такой, как я. Ты другой. И мне ты можешь всё рассказать.

– С чего это?

– Я уже знаю твою проблему. И я тебя пойму.

Он думал над этим. Я знал, что не имею права спрашивать его о чём-либо поведать мне, поделиться своей судьбой. Но только так я видел шанс с ним помериться. И осмыслить, что говорить правду дорогим тебе людям – необходимо.

– Мы… блядь, даже не знаю… Мы прекратили наши отношения… Без понятия, надолго ли. Но даже не в этом самое худшее. Просто я только после этого понял, что люблю её по-настоящему…

Я смотрел на него, не оглядываясь ни на что другое.

– Она слушается своих родителей, которым я кажусь слишком… нехорошим. Не подходящим, сука, для неё, – его интонация менялась, становясь агрессивнее. – И всё из-за той драки.

Я изобразил подобие сожаления и сказал:

– Прости.

Но ему не хотелось мне ответить. Он будто не поверил.

– Что плохого в том, что их дочь буду любить я? Это же естественно, её кто-то будет любить однозначно. Если и не я, то кто-то другой станет за ней ухаживать, кто-то хреновее, чем я. Но я не позволю. Пока она сама не скажет мне, что больше не любит.

– Ты правильно сказал. Это естественно. Но преграда для неё не родители. А ты сам.

Тогда Женя вопросительно посмотрел на меня.

– Она говорила со мной тогда, и мы часто затрагивали тебя. Я понимал по одной только её речи, что ей становится плохо всякий раз, как ты ей грубишь. Она терпела тебя. Ходила за тобой, подстраивалась под твой характер… менялась, потому что любила. И ты этого не осознавал?

– Я… я думал об этом.

– Но не в этом дело. В тот вечер ты доказал ей, что имеешь от неё секреты.

Теперь его взгляд на мне ещё больше усилился.

– Ты не хотел говорить со мной при ней только потому, что боялся моих слов. Того, что я мог случайно ей сболтнуть. Поверь, она ничего не знает о Юле и никогда о ней не узнает, даю слово. Но ты ей изменил…

– А вот сейчас не лезь, – сказал мне Женя.

– И не собирался, – ответил я. – Но в тот день я понял, что тебя так тревожило. И, знаешь, по правде, если бы я тогда знал, что у тебя была Лиза… я бы врезал тебе ещё сильнее. Но я не стану с тобой ссориться, как и обещал. Я лишь хотел всё прояснить…

– Прояснил? Теперь отъебись от меня.

– Когда-то у меня было то же самое, – сказал я, пропустив его высказывание. – Через неделю после знакомства с Дашей нам тоже запретили встречаться. Даша была нарасхват, а я всего-то простой парень, который мало мог чего добиться, даже ради неё. Мы часто признавались друг другу в любви. Я делал это чаще. По какой-то причине девушки только намекают на это, но не привыкли говорить напрямую. Я всё ещё помню, как она ко мне относилась. Добрее неё мне никогда не найти. А после того запрета всё несколько поменялось. Я потерял её намёки на любовь. Она охладела. Я потратил много времени, чтобы доказать ей, кто я такой. И как я смогу её осчастливить. Она поняла, что без неё мне жить не получится. Что она была той, ради кого я и жил. И тогда мы решили… решили, что будем вместе до конца…

Я хотел зарыдать. Внутри меня было бесконечное количество слёз, которые я сдерживал. Вспоминая её, я словно возвращался в то самое время, когда меня не заботили никакие проблемы. Когда мне было хорошо. Когда я хотел жить…

– Она не покинула меня.

Глаза родного брата выражали понимание. А потом и некое соболезнование. Но я всегда говорил, что оно мне было ни к чему.

– Если она тебя любит, то сделает всё, чтобы быть с тобой, – говорил я. – Но и ты не должен просто так сидеть и бухать. Жизнь сложна. Жизнь опасна. Жизнь даётся не всем. Но только вдвоём вам будет легче.

– Влад… – говорил, запинаясь, Женя. – Я не лез к этой Юле. И всё ещё жалею о том, что сделал. Да, я не должен оправдываться, но она соблазнила меня как будто, блядь, специально. Я знаю, что вы с ней…

– Я понял. Мне тоже жаль.

После этого мы оба затихли. Он встал с кресла. Женя покивал мне и отправился в ванную, чтобы смыть со своего тела пар и остатки опьянения. Я продолжил сидеть на кровати. Но во мне не просыпалось желание поскорее уснуть. Я хотел понять, что мне нужно. В моей жизни нужного было немного. Всего лишь отыскать какую-нибудь надежду, чтобы просыпаться утром и не бояться солнца, а боготворить его, радоваться. Сколько бы я не пытался доказать самому себе, что всё идёт так, как должно идти, но каждый раз судьба подавала мне новые знаки. Она играет со мной. Но я слишком слаб, чтобы продолжить эту игру. Иногда я желал подняться на крышу своего дома. Встать на край. Но не прыгать. А лишь громко закричать, что есть сил в моем голосе. Чтобы весь мир услышал меня. Чтобы я смог достучаться до неба. Чтобы она узнала, как мне здесь плохо. Даша любит меня, я ей до сих пор нужен. Без неё всё катится в пропасть. Она должна дать мне свободу, подарить не воспоминания о себе, а свою часть. Кого-то, кто будет мне заменять её. И кого я буду также сильно любить.

Уже под ночь я ушёл из дома на остановку, чтобы просто взглянуть на неё. Она напоминала мне о чём-то хорошем. Тогда я хотел просто ждать.

Татьяна не обнаружила своих сыновей дома. Её это даже обрадовало. Каждое утро, когда у неё был выходной от уматывающей работы, эта женщина убиралась по всей квартире, и больше всего ей нравилось заниматься этим благим делом в одиночестве. Уборка помогала Татьяне расслабиться, отойти от суеты, от надоевшей рутины, постоянной усталости и старшего сына. В девять утра Татьяна пылесосила ковёр в коридоре. Она проводила по нему щёткой,