Внедрение - Андрей Константинов

Ермилов спокойно похлопал его по плечу и заметил: «И ты бы все сказал, и я бы все сказал». А потом добавил: «Вас жизнь учила разбираться? А вот некоторые подразделения учили воевать…»

Юнгеров недовольно тряхнул головой, словно отогнал неприятные воспоминания, и сделал приглашающий жест:

– Ну, Валера, мы ждем. Рассказывай.

Штукин поудобнее устроился на стуле. Он совершенно не казался нервным или испуганным – вел себя естественно и спокойно, только время от времени поглаживал треснувшую от удара губу.

– Так, а с чего начать-то?

– Начинай с самого начала… Здесь никто никуда не торопится.

Бывший опер вздохнул:

– Ну, с начала, так с начала…

…В тот день Валера оказался рядом с Академией художеств достаточно случайно. Выполняя поручения Дениса, он должен был встретиться с одним человеком – у сфинксов, что напротив академии. Но человек не приехал, а Штукин не стал ему названивать по мобильному. Иногда надо специально создавать такие ситуации, чтобы можно было сказать: «А теперь это надо тебе».

Валера решил прогуляться рядом с бывшей работой и пошел пешком по 5-й линии. Пройдя метров пятьдесят, он заметил в садике академии знакомые лица – Якушева и помощника прокурора Николенко. Они сидели на лавочке и бурно разговаривали – как не просто знакомые, а как знакомые близкие. Штукин хмыкнул про себя, поскольку он сам за все время своей службы в шестнадцатом всего несколько раз разговаривал с Николенко, а молодой оперок – смотри-ка ты, каким шустрым оказался… Рука Николенко ложилась Якушеву на грудь, он хватал ее за руку, пытался обнять… В общем, на лавочке происходила самая настоящая «сцена у фонтана». Штукин, вспомнив былые навыки разведчика, растворился на фоне дома, зашел в парадную и оттуда стал внимательно наблюдать за развитием событий. Зачем? Трудно сказать. Стало просто любопытно, да и время свободное было… Да и любил, честно говоря, Валерка наблюдать за людьми.

Разговор между Николенко и Якушевым больше всего напоминал некое выяснение отношений между любовниками. Якушев иногда вскакивал, отбегал от скамейки, потом возвращался и садился вновь. Николенко хваталась то за голову, то за сердце…

И вдруг Штукину показалось, что в этой сцене участвуют и еще кое-какие лица, неприглашенные, как и он. Валере показалось, что он увидел сотрудника «НН». Нет, он, конечно, не знал его в лицо, но раскусил по повадкам, одежде, по фотомодели, висящей через плечо. Парень в деланно безразличной позе сидел на скамейке, соседней с той, на которой происходило выяснение отношений.

Штукин очень удивился и стал на всякий случай искать глазами других сотрудников наружки. Долго искать их не пришлось. Выйдя из подъезда, Валерий чуть ли не налетел на «восьмерку», в которой сразу распознал «конторскую» машину. В ней находились «механик» и «грузчик». Вторую машину Штукин нашел не сразу, а лишь когда прошелся по переулку к Андреевскому рынку – Валера ведь хорошо помнил, как обычно автомобили дислоцируются вокруг объекта. Вот и в этот раз бывшие коллеги работали по стандартной схеме.

Таким образом, Штукин убедился, что сотрудники «наружки» действительно работают, что они ему не мерещатся и не кажутся. Оставалось лишь удостовериться, за каким объектом они следят – может, их совсем не Якушев с Николенко интересуют. Но в садике никого больше не было, только две мамы гуляли с колясочками, однако они медленно уходили по направлению к Румянцевскому садику, а за ними никто не пошел. Других потенциальных объектов в садике просто не было.

– Интересно девки пляшут, по четыре жопы в ряд! – прошептал сам себе Штукин и снова нырнул в укрытие.

Теперь его задачей было пойти за Якушевым и Николенко так, чтобы его не срубили «опушники». Задача предстояла не из легких, но ведь и Валера обладал не только оперским опытом…

Однако Якушев и Николенко простились и разошлись в разные стороны – причем Николенко пыталась поцеловать Егора, но он достаточно резко отстранил ее рукой. Пошли они в разные стороны и совсем не теми маршрутами, которые спрогнозировал Штукин. Николенко пошла в противоположную от своей работы сторону – по 6-й линии к Большому проспекту, а вот Якушев – как раз по переулку по направлению к прокуратуре. Правда, и шестнадцатый отдел находился в той же стороне.

Идти сразу за двумя Валера, естественно, не мог и потому выстроился за Николенко. Почему за ней, а не за Егором? Да просто так! Это ведь было что-то вроде игры, не по делу, не для чего-то, а в игре, конечно, интереснее за симпатичной бабой понаблюдать…

Валера заметил, что «восьмерка» развернулась и пошла в сторону набережной – все правильно, эти за Якушевым, чтобы «сделать адрес»[42]. А за Николенко потопал «грузчик» из садика. Остальных видно не было, но Штукин знал, что они передвигаются параллельно – по 7-й линии к Большому проспекту. Валера, соответственно, рванул через садик, затем по 4-й линии, обогнал Николенко и успел встретить ее, когда она переходила Большой. Штукин прошел мимо Зои Николаевны, когда она говорила в мобильный телефон:

– …Вера, я через пять минут в нашем кафе… Да, на 7-й…

А на 7-й линии приличное кафе было только одно. Валера развернулся и по дуге пошел прямо туда – ни один «грузчик» его срисовать уже не смог бы.

Все время, пока Штукин шел к кафе, он ломал голову: кто и почему выписал «ноги»? И за кем? За Николенко или за Якушевым? Валера, наверное, очень удивился бы, если бы узнал, что на самом-то деле «наружка» работала по нему самому. Просто те, кто давал задание «опушникам», не знали, что в шестнадцатом отделе опер Штукин уволился, а на его месте уже работает оперуполномоченный Якушев…

А казус сей объяснялся-то достаточно просто: незадолго перед своим увольнением из милиции Валера «хапнул» случайно одного парня. Собственно говоря, он брал двух ухарей, которые недавно взломали ночью ресторан, а третьего задержал просто до кучи. И уже в отделе выяснилось, что этот третий находится в федеральном розыске за Амурским краем. В ИЦ[43] было все: и инициатор розыска, и номер циркуляра, и от какого числа – не было только статьи заочно предъявленного обвинения. Сам парень утверждал, что ищут его за неуплату алиментов, и слезно просился на волю. Штукин в тему с алиментами не поверил и хлопца не отпустил. Перед тем, как парня забрали в ИВС, он попросил Валеру сохранить его рисунки и акварели – на момент задержания с ним была аккуратная папка.

– На этапе все исчезнет, ты же знаешь! – убеждал задержанный опера. – А дело, в общем, не хлопотное.

Штукин взял широченную папку и положил на пыльный шкаф.

– Хорошо. Если тебя и впрямь за алименты ищут, то через пару месяцев заберешь.

Но дело в том, что парня этого, в определенных кругах имевшего за тягу к живописи прозвище Рублев, разыскивали действительно не за алименты, а за ограбление церкви. Так что вернуться через два месяца за своей папкой он не смог. Но смог сообщить на волю, что его «наследство» находится у такого-то опера в таком-то отделе. Штукин и думать уже забыл про эту папку, когда однажды ему позвонил некий «черт» и, по-блатному растягивая слова, заявил:

– Слышь, начальник, там у тебя человек вещь оставил, отдать бы надо…

– Надо, а то что?! – враз осатанел от такой наглости Валера. Он бы, в принципе, мог и отдать эту папку, но его покоробил тон звонившего, в котором чуть ли не скрытая угроза таилась.

– Ну-у… А то по-всякому может обернуться, когда поступают не по-божески.

Штукин взорвался:

– Слышь ты, хуйло! Еще раз проявишься – я из тебя самого акварель сделаю! Понял меня, человек божий?!

И опер бросил трубку. А потом полез на шкаф, достал папку, просмотрел еще раз рисунки и отнес их одному своему знакомому в антикварный магазин на предмет оценки. Рисунки оказались очень даже ценные. Штукин задумался, но реализовать их пока все же не собирался…

А Рублев, получив весть из Питера, что задержавший его опер не отдает папку, как раз находился на пересылке в Свердловском централе – в камере, где был еще один питерский горемыка, направлявшийся в Металлострой. Рублев попросил земляка связаться с волей, чтобы оттуда его знакомые еще раз потеребили опера на предмет возврата картинок. Уходящему в Металлострой были названы фамилия опера и его служебный телефон. При этом Рублев сделал одну ошибку – разоткровенничался и рассказал, что картинки не простые, а золотые и, вообще, французские… Земляк, однако, ни с какой волей по месту прибытия связываться не стал. В Металлострое он, налаживая отношения с оперчастью, поступил по мудрому зековскому правилу – не хочешь сдавать своих – сдай чужого. Ну, он и сдал всю тему с Рублевым – про картинки и про опера. Вот только фамилию опера забыл, зато четко помнил служебный телефон…

Оперчасть приняла эту тему, как агентурное сообщение, и копию его, поскольку речь в нем шла о каком-то опере, направили в УСБ.