Via Baltica (сборник) - Юргис Кунчинас

Такой вот автобус, к примеру, в 1959-м (или в 1962-м?) отправляется в Лидувенай. Тут же и знаменитый Лидувенский мост над поймой Дубисы [43] . Воинский эшелон летит по нему в Советск [44] . Из-под моста выезжает автобус, и пьяные дембеля швыряют в него бутылки. Не страшно – автобус выдерживал и не такое!

В Лидувенай автобус стоит три дня. Стоит во дворе местной больницы (или школы) под старыми кленами. Легкие (или души?) проверяют у чиновников, членов партии, простых колхозников, верующих и атеистов, зажиточных и нуждающихся – у всех. Таково указание свыше. Легкие просвечивает рентгенолог, а душами занимается фельдшер (он же водитель). В фельдшера влюбляется выпускница, которая очень старается говорить правильно (не по-здешнему), за это все ее дразнят. Такая некрасивая школьница с незаметными грудками и острыми скулами. Когда-то ее сотворил служивый из ближнего гарнизона – красавец-татарин, а может, удмурт, неважно. Живет она с матерью. Этот фельдшер ведет себя по-моряцки, в каждом «порту» заводит любовницу. Женщины вьются вокруг него, как мухи над медом. Или осы, шмели, шершни – словом, как насекомые. Насекомые и мотыльки. Так вот. «Виноват я, что ли, когда они сами!» – смеется он. И в целом он прав, этот фельдшер, по имени Эрвин,  – наверное, после войны из Пруссии перебежал с родителями. А может, и сам по себе – чего не вытворишь с голоду! Но она-то совсем ребенок! А Эйсвина (имя ей подобрали по календарю) умудрилась уже несколько раз побывать на просвечивании, лишь бы увидеть Эрвина. Пылает с досады, когда фельдшер-водитель идет с другой, совершеннолетней и полнотелой. Эйсвина пишет Эрвину письма, сует их ему в пиджак, оставляет на приборном щитке. Наконец, расхрабрившись, сама стучится в автобус ночью. Эрвин, ну что ж, открывает, зовет ее внутрь. Они беседуют, потом умолкают. И тогда говорит Эйсвина: «Сделай из меня женщину. Все лезут под юбку, а когда не даю – языки распускают. Я не хочу их. Мне надо, чтобы чужой. Ты чужой. Я все равно отсюда уеду и никогда не вернусь.». Эрвин не выспался, он усталый и в меру пьяный. Нет, говорит он, зачем это мне. Еще не хватало! Ты разденься. Будем тебя просвечивать. Ты ведь не проверялась еще? Эйсвина раздевается, становится за экран. Эрвин смотрит и сообщает: ты совершенно здорова! Давно не видел таких замечательных легких! Не куришь? Не кашляешь? Вот и прекрасно. Увези ты меня отсюда, просит Эйсвина, куда захочешь, туда и вези. Или так: увези и брось – в городе или в поле. Где хочешь. Эрвин смеется: ну-ка домой, домой!

Наутро автобус уже готовится уезжать. В другой такой же поселок, а может, в свой городской гараж. Эйсвина приходит с фанерным коричневым чемоданчиком, прячет его в кустах. На пустом дворе о чем-то толкует с Эрвином.

А городок шушукается: была, люди видели, как прибегала ночью! Мораль и атмосфера тех лет. Моральный кодекс строителя коммунизма на фанерном щите в школьном (больничном) дворе. Девушке больше нет места в родном городке – ее заметили возле автобуса ночью. Но и в автобусе нет ей места. Эрвин и рентгенолог пытаются ее успокоить. Появляется мать Эйсвины и на глазах у всех любопытных плюет ей в лицо: сгинь, потаскуха! Эйсвина берет чемодан и уходит. Она чувствует, в какую сторону повернет машина, и становится на перекрестке. Люди неторопливо идут за ней. Эйсвина на глазах у всех раздевается. До пояса. Словно хочет еще один раз подвергнуться действию незримых лучей Rontgenа. Стоит полуголая посреди дороги. Автобус сигналит и тормозит. Люди подходят ближе, медленно обступают. Без слова, без звука, как полусонный паводок. Из автобуса выбирается доктор, следом Эрвин. Просят по-доброму, после хватают за руки. Даже толкают – Эйсвина падает. Поднимается и встает перед капотом автобуса. Начинает накрапывать. Не двигается толпа, стоит полуголая девушка. Стоит и упрямо смотрит перед собой. Трагикомедия, возмущается доктор. Эрвин испуганно шевелит губами – знает, что люди могут в сердцах растерзать его. Руки его дрожат. Но он лезет в автобус, выносит резиновую со свинцом (антирентгеновскую) накидку и покрывает девушке плечи. И говорит: отойди по-хорошему, хватит уже! Эйсвина как будто не слышит. Вспышка молнии – и на мгновение озаряется узкая грудная клетка Эйсвины. Только мгновение, но можно заметить на ней пятно. Автобус маневрирует – рулит на обочину, едет по лугу и, одолев лишь несколько метров (можно и больше), застревает в раскисшей земле. Ревет мотор, с визгом прокручиваются колеса. Ни с места. Тогда Эйсвина поворачивается и идет назад. И только теперь она видит толпу. Останавливается: против нее весь город! Атеисты, кликуши, учителя, коммунисты. Аптекарь, лесник, почтальон, главный врач, даже ксендз. Дети и старики. Однокашники и матери с младенцами на руках. Все. Стоят и смотрят. И у каждого на лице – свое. Радуга всевозможных чувств. Вечная городская толпа. Одна половина готова ее закидать камнями, другая – носить на руках и объявить святой. Прав этот доктор: трагикомедия, хотя никто не плачет и не хохочет. И вдруг нежданно пробивается солнце – весной погода часто меняется. И у всех вдруг видны не только грудные клетки – скелеты. Видно, как бьются сердца, как раздуваются легкие. У одних от солнца они опадают, у других разрастаются, ширятся. Пока солнце не закрывает небольшая черная тучка – и снова все становятся одинаково серыми. Тогда из школы с учебным скелетом в руках выбегают мальчишки. Кости дрожат, сотрясаются. Школьники ставят скелет посреди дороги напротив Эйсвины. И хохочут. Вдалеке ревет и, пыхтит автобус. И погружается все глубже и глубже. Уже в земле полуоси. Уже обода под землей. Черт возьми, что за волчья яма? Но люди не обращают на автобус никакого внимания. Смотрят на фальшивый скелет и на Эйсвину. Она накидывает на костяк резиновый фартук и уходит к автобусу. А там и окон уже не видно – все под землей. Но она успевает еще запрыгнуть в открытый люк – оттуда появляется мужская рука и втаскивает ее внутрь. Через мгновение автобуса уже нет. Толпа ахает. Все тут же расходятся и об Автобусе не говорят. Больше ни разу не говорят. Ни слова. Автобус – автобус Rontgenа – для этого городка превращен в табу. Через какое-то время приезжает комиссия. Копают, работают. Появляются экскаваторы. Но Автобуса в этом месте нет. Провалился сквозь землю!

Или не так. Никаких костей и муляжей. Очная ставка толпы и девушки. Она пробирается сквозь толпу – полуголая, вся в дожде. И каждый, мимо кого Эйсвина проходит, опускает глаза. Она оборачивается и видит повозку. Возница сидит к нам спиной. Ни слова не говоря, Эйсвина бросает в телегу свой чемоданчик и садится с ним рядом. Повозка медленно удаляется. Может, в другой городок, может, в иные миры – не так уж и важно.

Или иначе. Автобус благополучно выбирается из канавы и рыча уезжает. И возвращается: в больнице оставлена картотека! Эрвин бежит за ней, но какой-то пацан подставляет ножку, и тот падает носом в грязь. Толпа накрывает его как лавина. Отрезают его рыжеволосую голову. Бросают Эйсвине в подол. Кто-то велит ей ходить с этой отрезанной головой из деревни в деревню, из города в город и рассказывать, как все случилось. Подобно Юдифи!  – курлычет ксендз, подобно Юдифи! И она несет эту кровавую голову по Литве. И шепчет ей голова: «Видишь, как все обернулось, видишь! Но так даже лучше. Наконец-то и я обрела покой. Как же мне все надоело, как надоело! Теперь вот и ты свободна. Можешь идти куда хочешь. Никто тебе не помешает, никто не обидит. Эйсвина, ты хорошо все сделала»,  – шепчет ей голова. Но тот человек был слеп и только при промельке солнца на миг обрел зрение. Все думали, что голову отрезал один из них. Может, аптекарь, может, какой лесоруб лесов тут немерено. «Со мной ты не пропадешь»,  – говорит голова. И Эйсвина идет и несет эту голову.

Какого-то потайного смысла здесь не стоит искать, он весь на поверхности. Значит, и эта версия не годится. Дойдя до сцены на перекрестке, следует все забыть и работать мозгами заново. Может, что-нибудь посоветуют сами жители Лидувенай. Осветители, техники? Один режиссер мне рассказывал, что они иногда дают поразительные советы. Еще бы! Столько тереться среди гениальных актеров и постановщиков. Можно спросить и у тех, кто еще помнит тогдашние правила, традиции, предрассудки. Ведь в ту пору деревня была совершенно другая! К чему тогда цирк с отрезанной головой? Люди сами подскажут, как бы они себя повели. Надо лишь помнить, что та Эйсвина была не простая девушка, раз ночью пришла в автобус и с такими делами. Во все времена встречаются непокорные, иномыслящие. Их называют по-всякому – чокнутыми, дурачками и даже хуже. Может, во всем виноват военный татарин или удмурт – и дело тут в посторонней крови? Навряд ли. Хорошо бы спросить у самой Эйсвины, но где ты ее найдешь. Разве что возле останков Передвижной Rontgenовской установки? Автобус в точности тот же, копия провалившегося сквозь землю. Я уверен: его посещают души погибших чахоточных. Таким мог быть этот фильм про автобус. Но я бы его ни за что не ставил (будь я режиссером). Даже если бы все случилось на самом деле. В том числе и отрезанная голова. Одно несомненно: автобус точно из тех времен, которые я попытался реанимировать в этой истории любви и болезни. Спросите Эйсвину, она подтвердит. Да и другие должны все неплохо помнить.