Смерть в чужой стране - Донна Леон

— Тогда почему молчите? Или вам нечего сказать?

— Я жду, когда вы сообщите об огорчившем вас телефонном звонке, синьор.

— Проклятие! — вскричал Патта, хлопнув ладонями по столу — Это и есть огорчивший меня звонок! Синьор Вискарди — важное лицо, и здесь, и в Милане. Он пользуется большим политическим влиянием, и я не позволю, чтобы он думал и говорил, что в полиции нашего города с ним плохо обошлись.

— Я не понимаю, в чем состояло это плохое обхождение, синьор.

— Вы ничего не понимаете, Брунетти, — сказал Патта со скрытым возмущением. — Вы звоните страховому агенту человека в тот же день, когда он заявляет о грабеже, словно подозреваете, будто в этом заявлении есть что-то странное. И двое полицейских отправляются в больницу, чтобы расспросить его и показать ему фотографии людей, которые не имеют никакого отношения к преступлению.

— Он вам так сказал?

— Да, после того как мы немного побеседовали и я заверил его, что совершенно ему верю.

— А что именно он сказал о фотографиях?

— Что второй полицейский показал ему фото молодого преступника и, кажется, не поверил, когда он сказал, что никого не узнает.

— Откуда Вискарди знает, что человек на фото — преступник?

— Что?

Брунетти повторил:

— Откуда Вискарди знает, что фотография человека, которую ему показали, это фотография преступника? Это могло быть фото кого угодно, сына этого полицейского, кого угодно.

— Комиссар, чью еще фотографию могли ему показать, если не преступника? — И когда Брунетти не ответил, Патта повторил свой раздраженный вздох. — Это просто смешно, Брунетти. — Тот хотел было заговорить, но Патта оборвал его: — И не пытайтесь выгораживать своих людей, если знаете, что они не правы.

Патта сделал такой сильный упор на утверждении, что провинившиеся полицейские именно «его», Брунетти, люди, что в голове у комиссара мелькнул вопрос, — как Патта и его супруга стараются распределить между собой ответственность за неудачи и успехи двух своих сыновей: это «мой» сын выиграл награду в школе, это «твоего» сына учителя не жалуют, и он провалился на экзаменах.

— У вас есть что сказать? — спросил наконец Патта.

— Вискарди не мог описать людей, которые на него напали, но знал, чье фото ему показывают.

Однако настойчивость Брунетти только лишний раз напомнила Патте о бедности семьи, из которой происходит комиссар.

— Очевидно, вы не привыкли жить среди ценных вещей, Брунетти. Если человек многие годы живет среди предметов большой ценности, а я в данном случае имею в виду ценность эстетическую, а не просто материальную их стоимость, — голос шефа заставил Брунетти напрячь воображение, чтобы проследить за ходом его мысли, — то он начинает относиться к ним так, точно это члены его семьи. Поэтому даже подвергаясь насилию, которому подвергся синьор Вискарди, он за одно мгновение мог узнать эти картины, как мог бы узнать свою жену.

Судя по тому, что сказал Фоско, Брунетти подозревал, что Вискарди с большей легкостью узнал бы картины.

Патта подался вперед и спросил с отеческим видом:

— Вы в состоянии понять хоть что-нибудь из всего, что я вам говорю?

— Я пойму гораздо больше, когда поговорю с Руффоло.

— С Руффоло? А это кто?

— Молодой преступник с фотографии.

Патта произнес всего лишь имя Брунетти, но произнес он его с таким выражением, что пришлось объяснить.

— Два туриста сидели на мосту и видели, как три человека вышли из дома с чемоданом. Оба они узнали Руффоло по фотографии.

Поскольку Патта не читал доклада об этом происшествии, он не спросил, почему в нем нет этих сведений.

— Он мог прятаться где-то снаружи, — предположил он.

— Очень даже возможно, — согласился Брунетти, хотя считал, что Руффоло скорее всего был внутри и вовсе не прятался.

— А что насчет этого типа, Фоско? Что это за звонки?

— О Фоско я знаю только то, что он финансовый директор одного из самых солидных журналов в стране. Я звонил ему, чтобы понять, насколько важная личность синьор Вискарди. Чтобы знать, как с ним обращаться. — Это так точно отражало мысли Патты, что тот просто не мог усомниться в искренности Брунетти. А Брунетти не считал нужным извиняться за ту пристрастность, с которой полицейские сочли необходимым расспрашивать Вискарди. Он сказал только: — Единственное, что нужно сделать, — это поймать этого Руффоло, и все станет ясно. Синьор Вискарди получит обратно свои картины, страховая компания будет нам благодарна, и я думаю, что «Гаццетино» поместит на первой полосе второго раздела рассказ об этом. В конце концов, синьор Вискарди очень важный человек, и чем быстрее дело уладится, тем лучше для всех нас.

Вдруг Брунетти почувствовал, как на него накатывает волна отвращения оттого, что приходится играть в эти дурацкие словесные игры всякий раз, когда они разговаривают. Он отвел глаза, потом снова посмотрел на своего начальника.

Улыбка Патты была настолько же широкой, насколько искренней. Неужели Брунетти наконец-то уразумел что-то, научился учитывать политическую реальность? Если так, то Патта уверен, что заслуга эта по справедливости должна быть возложена к его стопам. Ох уж эти венецианцы, упрямые люди, они всегда предпочитают идти своим путем, устаревшим путем. И как им повезло, что именно его назначили вице-квесторе, он открывает перед ними более просторный, современный мир, мир завтрашнего дня. Брунетти прав. Всего-то и нужно, что найти этого типа Руффоло, вернуть картины, и Вискарди будет твердо стоять за него.

— Верно, — сказал он бодрым голосом, как говорят полисмены в американских фильмах, — сообщите мне, как только этот Руффоло окажется за решеткой. Вам нужны еще люди для проведения этой операции?

— Нет, синьор, — сказал Брунетти после задумчивого молчания. — Мне кажется, людей у нас достаточно. Нужно только выждать, когда он сделает ложный шаг. Это должно случиться довольно скоро.

Патту совершенно не интересовало, чего нужно и чего не нужно выжидать. Он жаждал ареста, возврата картин и поддержки Вискарди, если он, Патта, решит стать членом городского совета.

— Хорошо, сообщите мне, когда у вас что-нибудь появится, — сказал он, если не словами, то интонацией отпуская Брунетти.

Потом он потянулся за второй сигаретой, а Брунетти, не желая снова наблюдать за этой церемонией, извинился и пошел поговорить с Вьянелло.

— Есть новости насчет Руффоло? — спросил Брунетти, входя в его кабинет.

— И да, и нет, — ответил Вьянелло, слегка приподнимаясь на стуле из уважения к старшему по званию, а потом снова опускаясь на него.

— То есть?

— То есть говорят, что он хочет побеседовать.

— Кто это говорит?

— Тот, кто знает кого-то, кто знает его.

— А кто говорил с этим кем-то?

— Я. Это один из тех парней с острова Бурано. Помните, из тех, что украли рыбачью лодку в прошлом году. Хотя мы их и отпустили, я считаю, что парень мне должен, вот я и пошел поговорить с ним вчера. Я вспомнил, что он ходил в одну школу с Руффоло. Он позвонил мне примерно час назад. Никаких вопросов не было задано, он просто сказал, что тот, другой человек разговаривал с кем-то, кто видел Руффоло, и Руффоло хочет поговорить с нами.

— С кем именно?

— Полагаю, что не с вами, синьор. Ведь в конце-то концов, вы дважды упрятали его в тюрьму.

— Вы хотите сделать это, Вьянелло?

Его собеседник пожал плечами:

— Почему бы и нет? Мне только не хочется никаких сложностей. В последние два года ему больше нечего было делать, как только сидеть за решеткой и смотреть американские киношки про полицейских, и он вполне может предложить встретиться в полночь на лодке посреди лагуны.

— Или на рассвете на кладбище, как раз когда вампиры возвращаются в свои гнезда.

— Почему бы ему не предложить просто какой-нибудь бар, где мы могли бы удобно устроиться и выпить по стакану вина?

— Ну, как бы то ни было, идите и встретьтесь с ним.

— Должен я его арестовать, когда он появится?

— Нет, даже и не пытайтесь. Просто спросите у него, что он хочет нам сообщить, и узнайте, на каких условиях.

— Хотите, чтобы я взял с собой кого-то, кто будет следить за ним?

— Нет. Он, возможно, этого ожидает. И испугается, если поймет, что за ним следят. Просто узнайте, чего он хочет. Если заломит не очень много, договоритесь.

— Вы думаете, он расскажет о Вискарди?

— Ведь другого повода для разговора с нами у него нет, так?

— Да, наверное, нет.

Когда Брунетти повернулся к двери, Вьянелло спросил:

— А как насчет сделки, которую я с ним заключу? Мы его не прокатим?

Услышав это, Брунетти обернулся и бросил на Вьянелло долгий взгляд:

— Ни в коем случае. Если преступники не смогут верить в незаконные сделки с полицией, во что им вообще останется верить?