Совершенно секретно - Ральф Ингерсолл

Проходили недели, репетиции становились все более внушительными, и всякому непосвященному было ясно, что ждать осталось считанные дни.

В середине мая, прослужив несколько месяцев в качестве американского наблюдателя при британском главном штабе, я решил, что ничего нового я здесь уже не узнаю, и занялся подыскиванием себе работы в войсках

Я поступил под начало полковника Эдсона Раффа; его военной специальностью было парашютное дело, но в день вторжения он командовал отрядом особого назначения из танков, конницы и планеров с пехотой. Задачей его было после высадки пробиться сквозь позиции противника на соединение с 82-й парашютно-десантной дивизией, сброшенной в тыл береговых укреплений. 1 июня я вынес мои вещи из палатки под старыми деревьями, где мы жили с 21-й армейской группой, и сделал из них сверток, достаточно компактный, чтобы его можно было привязать к джипу, не забыв сунуть в него противогазовое белье. А затем я отбыл в Девоншир, в город Дартмут, где группа Раффа была уже в сборе в своей колбасе, снабженная продовольствием и горючим и водонепроницаемая, и присоединился к ней. Теперь — без остановки до самой Франции!

Глава шестая. Предмостное укрепление это платеж наличными[15]{15}

Мы стояли на верхней палубе, которая служила крышей маленькой каюте, и, вглядываясь в темноту, мы видели только вспышки орудийных выстрелов на берегу и, высоко в небе, беззвучные разрывы снарядов. Ветер дул с моря, и волны стукались о плоские борта нашего маленького десантного судна, взметая в воздух тонкую водяную пыль. Ветер ревел непрерывно. Он не давал проникать никаким другим звукам. Рев ветра и воды да глухой стук дизелей там, внизу, заполняли собой все.

Первая накрытая огнем "летающая крепость" пронеслась факелом сквозь перемежающиеся вспышки рвущихся снарядов, чертя по небу длинный огненный след, ровный, прямой, затем, описав мягкую кривую, она, падая, изогнула ее и круто пошла вниз, а огненный след, колыхаясь, протянулся за ней почти отвесно от неба до земли.

При свете взрыва, когда самолет рухнул на землю, мы впервые увидели Францию. Взрыв взметнул к небу огромное желто-оранжевое пламя, и оно растекалось так же симметрично, как та кривая, которую самолет описал при падении. Пламя поднялось ровным куполом, темным у основания, и, чем выше по окружности, тем ярче. Оно было очень, очень яркое, и, по-видимому, взрыв произошел на некотором расстоянии от берега, ибо при свете его выступили неправильные очертания суши и судна в прибрежных водах, далеко впереди нас. Это продолжалось недолго, и после того как все погасло, перед нами снова замелькали перемежающиеся вспышки орудий береговых батарей и снарядов, которые, достигая определенной дистанции, разрывались все на одной и той же высоте.

На 105-футовом десантном судне, идущем впереди нас, не было огней, так же как и на том, нос которого подрагивал и колыхался всего в нескольких ярдах от нашей кормы, где мы стояли над каютой штурмана. Мы теперь еле двигались. Было половина пятого утра 6 июня.

Вторая, за ней третья «крепости» полетели вниз, вспыхнув, как первая. Они сначала описывали плавную кривую, потом круто падали и взрывались. Когда бомбы падали с «крепости», пока она еще держалась в воздухе, они словно прорезали громадные проруби во тьме и озаряли горизонт зубчатыми злобными вспышками. Но это было не так красиво и не так зловеще, как взрыв "летающей крепости", когда она рушилась на землю.

Нам было очень, очень холодно, и я не мог понять, откуда этот холод, снаружи или внутри меня самого. Мы находились на десантном судне уже три дня и две ночи, и страх проявлялся в таких бесчисленно разнообразных формах, что он уже надоел нам, и мы даже перестали интересоваться его признаками. В первый день, когда мы думали, что действительно идем в дело, мы говорили об этом и все были так поглощены этим фактом, что иной раз в горле пересыхало и дух захватывало от своих собственных ощущений, и случалось, очнешься только тогда, когда видишь, что человек говорит, а ты не слышишь его. И еще мне казалось, что страх — просто голый страх, страх, с которым ничего нельзя поделать, — нагонял на большинство людей сонливость. Они усаживались где-нибудь в уголке или растягивались под танками и спали, и спали, словно стараясь уйти от действительности, в которой все, что можно было сделать, уже сделано, а теперь не остается больше ничего, как только сидеть и плыть туда, где тебя ждет смерть.

Маленький лейтенант из Бруклина, командовавший саперным взводом, — а этот взвод должен был высадиться для того, чтобы удалить некоторые подводные заграждения, — фантазировал вслух. Он облокачивался на перила и говорил: "А вам не кажется, что сейчас, быть может, уже заключено перемирие, а нам об этом и не сообщили? А, как вы полагаете? Подумайте, до чего же это было бы забавно — все уже кончилось, а мы здесь ничего не знаем!" Несколько раз на дню я слышал, как он рассказывал об этом то одному, то другому. Ему нравилась эта мысль, лицо его оживлялось, когда он говорил о ней. Она, по-видимому, его ободряла.

Танкисты по большей части держались молча. Они были очень предупредительны по отношению друг к другу во всяких мелочах — ну, например, таких, как подыскать место и натянуть брезент, чтобы защититься от непрерывного дождя и хлеставшей пены; они собирались вокруг маленьких алюминиевых печек, которые в ходу у танковых экипажей, помогали друг другу варить кофе в больших жестянках или разогревали что-нибудь из своих десяти рационных пайков.

А рационов этих у нас на борту было столько, что можно было накормить втрое больше людей, чем ту треть танковой части и взвод саперов, которые ехали с нами. У нас на борту было шесть танков. Остальной состав танковой части шел на судах впереди и позади нас. Мы спустились с девонширских холмов в субботу после полудня и погрузились в небольшой бухте пониже Дартмута. Мы простояли всю ночь на якоре, в нескольких сотнях ярдов от места погрузки. Насколько можно было разобрать с самой высокой точки на нашем судне, вся бухта была битком набита другими судами всех размеров, начиная с маленького пассажирского катера, до крупных десантных судов с пехотой и танками, которые казались нам огромными, как океанские линейные корабли.

Утром в воскресенье мы снялись с якоря. Мы вышли по узкому каналу в море и поплыли вдоль берега, где жители наслаждались воскресным отдыхом, купаясь или закусывая на пляже. Мы плыли от них на расстоянии оклика, но они даже не посмотрели на нас и не помахали нам. Это были местные жители, которые пришли отдохнуть. Весь этот берег давно уже был закрыт для туристов с севера. А местные жители уже успели привыкнуть, наблюдая в течение многих месяцев такие же караваны судов, которые проходили, а потом возвращались обратно с маневров. Очевидно, им и в голову не приходило, что это войска, которые уедут, но уж не вернутся обратно.