Подлинная история носа Пиноккио - Лейф Перссон

– Боже, какой он милый, – сказала Утка. – Как его зовут?

– Исаак, – ответил Бекстрём, не объясняя почему, поскольку любой, у кого имелись глаза, сразу мог это увидеть.

– Боже, какое милое имя. С чего вдруг ты назвал его так?

– В честь старого приятеля, мы ходили в одну школу, когда я был мальчишкой, – солгал Бекстрём.

«Утка не только без мозгов в голове, – подумал он. – Она еще и слепая к тому же».

– Он из тех, которые умеют говорить, верно? – спросила Анника Карлссон одновременно с тем, как села совсем рядом с ним на диван, вытянула свою коричневую от загара правую руку и поиграла мышцами, попивая пиво.

– Да, все так, он болтает непрерывно обо всем, что происходит между небом и землей, – подтвердил Бекстрём, стараясь незаметно отодвинуться подальше от нее.

«Интересно, она не обидится, если я пересяду в кресло», – подумал он.

– Пусть он тогда скажет что-нибудь, – попросила Утка.

– Сейчас, – пообещал Бекстрём. – Умная птичка, умная птичка, – протараторил он, поскольку продавец в магазине специально заострил его внимание на том, что хорошо дрессированному попугаю необходимы разные направляющие слова, чтобы говорить правильные вещи в правильном месте, а не просто болтать все подряд.

И теперь Исаак должен был сказать «Бекстрём – суперполицейский», как он пунктуально делал каждый раз в течение последней недели. Но не сейчас. Внезапно оказалось, что это больше не работает. Исаак наклонил голову набок, а потом принялся вскрывать скорлупу земляного ореха, который нашел среди прочих остатков на полу клетки.

– Он, похоже, не из болтливых. Его больше интересует жратва – какой хозяин, такой и попугай, – констатировала Анника Карлссон, от души отхлебнув пива из своего бокала и с силой сжав колено Бекстрёма свободной левой рукой. При этом она измерила его взглядом, и сейчас ее глаза стали еще более узкими, чем когда он впустил ее к себе в жилище, которое до того момента считал своей крепостью.

«И что, черт возьми, мне делать? Неужели трудно было сказать «Бекстрём – суперполицейский», – подумал Бекстрём, и в то самое мгновение Исаак наконец взял слово.

– Бекстрём – педик, Бекстрём – педик, – выдал он, и Утка одарила Бекстрёма многозначительным взглядом.

– Ничего себе, – сказала она и, поставив бокал пива на придиванный столик, села верхом на ноги Бекстрёма, одновременно стащив через голову свой черный свитер.

– Крючконосый врет, – запротестовал Бекстрём, но было слишком поздно, поскольку Утка уже полным ходом разбиралась с пуговицами на его дорогой льняной рубашке.

– Сейчас у тебя есть шанс доказать обратное, – констатировала она, расстегивая ремень его брюк.

– Мне следовало закрыть дверь перед ней, когда она стояла там, – проворчал Бекстрём, сидя на том же диване месяц спустя, и ему пришлось сделать пару больших глотков из своего стакана, чтобы страшные воспоминания хоть немного отпустили его. – Ужасная женщина, ее надо лечить в принудительном порядке, абсолютно без комплексов, и при мысли о том, что случилось, месяц реанимации показался бы мне чистым отпуском.

Сексуальное злоупотребление в самой грубой форме, подумал Бекстрём, стоя в ванной и чистя зубы месяц и еще пару часов спустя. Кошмарное преступление, о котором он не мог вспоминать без содрогания и нескольких дополнительных рюмок водки, чтобы притупить душевную боль, прежде чем рана заживет. Кроме того, наверняка спланированное заранее, поскольку многое указывало на это. Наручники, например, она ведь, без сомнения, специально принесла с собой, и если есть справедливость на земле, коллеге Утке Карлссон предстояло в конечном итоге оказаться в отделении сексуальных преступников тюрьмы Нортелье в компании с бывшим ректором полицейской академии. Неужели нельзя трахаться как все нормальные люди, вздохнул Бекстрём, когда после трудного дня принял соответствующее положение, чтобы оказаться в объятиях Морфея и вновь обрести нечто похожее на то величавое спокойствие, которое в обычном случае помогало ему справляться со всеми тяготами жизни.

Просто сидеть перед компьютером и качать головой при взгляде на все фотографии, которые показывали ему полицейские, было довольно просто, но в среду утром дела Ары Дорси приняли нешуточный оборот. До обеда он провел три часа вместе с симпатичным инспектором Эком, составляя фоторобот мужчины, которого искала полиция, и так увлекся, что забыл всякую осторожность и желание держаться тише воды, а взамен дал волю воспоминаниям.

Учась в школе в Смоланде, Ара больше всего любил предметы, связанные с искусством, он рисовал лучше всех в классе, а когда окончил гимназию и переехал в Стокгольм, даже подумывал продолжить учебу в этом направлении. Но взамен попал на компьютерное предприятие и в курьерскую компанию в качестве подсобника на неполный рабочий день, и десять лет спустя по-прежнему так и зарабатывал себе на жизнь. Вне основного штата и временно, а пять лет назад стал еще дополнительно таксистом. Так и проходили его дни, месяцы и годы, а мечты об искусстве он давно выбросил из головы. Хотя они снова напомнили о себе в то утро, когда он оказался в руках необычайно дружелюбного полицейского, вдобавок настоящего мастера в части составления словесных портретов.

Они сидели бок о бок перед монитором, и сначала Эк с помощью описания Ары, карандаша и обычной бумаги сделал грубый набросок лица человека, которого тот видел. А потом он включил компьютер, и они совместными усилиями стали доводить все до ума. Форму ушей, носа, глаз, рта и лица. Расстояние между различными частями лица. Прошли весь путь от волос до шеи, и когда закончили пару часов спустя, их творение один в один напоминало полицейскую фотографию, относительно которой он покачал головой день назад.

– Это он, – сказал Ара.

«Интересно, как художник мог стать полицейским?» – подумал он.

– Если мы вообразим шкалу от одного до десяти, где высший бал обозначает полное сходство, как ты оценил бы нашу картинку? – спросил Эк.

– На десятку, – ответил Ара уверенно. – Чисто паспортная фотография.

– Десять, – повторил Эк. Все с той же дружелюбной улыбкой, но, пожалуй, и с толикой сомнения.

– Ну ладно, – сказал Ара. – Пусть будет девять на всякий случай. Это ведь был мрачный тип, с очень недоброй миной. Кроме того, он же не выглядит так постоянно.

– Надо надеяться, – ответил Эк и улыбнулся. – Я хотел бы напомнить тебе, что по твоим словам он показался тебе высоким. Примерно метр девяносто, если я правильно помню? Сам ты примерно метр семьдесят два, если я не ошибаюсь, – констатировал он.

– Да, – подтвердил Ара, толком не сумев скрыть свое удивление. – Как ты это понял?

– Сам я метр семьдесят пять, – объяснил Эк и улыбнулся снова. – Кроме того, я пробил тебя через паспортную базу, честно говоря.

– Да, как мне показалось, он был значительно выше меня, – сказал Ара.

Потом Эк извинился, попросил Ару подождать четверть часа, пока он снова попытает счастья в их базе описания внешностей, и, вернувшись через четырнадцать минут, принес с собой несколько снимков того самого мужчины, которого Ара якобы не узнал ранее. Не только обычные полицейские карточки, но также снимки, скорее всего сделанные, когда кто-то следил за ним. На которых он выходил из автомобиля, входил в подъезд и даже несколько снимков с занятий в тренажерном зале.

– Да, – сказал Ара. – Вполне возможно, это он. По-моему, я узнаю его. Неужели пропустил, когда мы сидели здесь вчера?

«И что, черт возьми, мне теперь делать? – подумал он. – Если полицейские покажут его в вечерней программе «Внимание, розыск!», журналист не заплатит мне ни кроны».

– Такое случается, – сказал Эк и похлопал его по плечу. – Даже сплошь и рядом. Порой памяти просто-напросто необходимо какое-то время, – добавил он, и в мыслях не имея намекнуть, как, по его мнению, все обстояло на самом деле. – Насколько ты уверен теперь? Если мы используем ту же шкалу от одного до десяти, где потолок означает сто процентов?

– Не знаю… – Ара с сомнением пожал плечами. – На семь, пожалуй. Или даже на шесть баллов.

– Семь или, пожалуй, шесть, – повторил Эк. – Хотя картинке, которую мы составили, ты готов был дать девятку или даже десятку.

– Ну да, – подтвердил Ара. – Я понимаю, о чем ты, но проблема ведь в том, что многие из них выглядят одинаково, и достаточно трудно указать на одного из них. Данный тип вдобавок, похоже, довольно крутой. Один вопрос. Кто он такой?

– Этого я, к сожалению, не могу сказать, – ответил Эк. – Но в остальном полностью согласен с тобой. Не самый приятный человек. Поэтому очень важно, чтобы все осталось между нами, – продолжил он и кивнул впервые без малейшего намека на улыбку.

– Будь спокоен, – заверил его Ара, пусть у него самого внезапно стало очень тревожно на душе.