Охотники за курганами - Владимир Николаевич Дегтярев

Правда, среди тоболян ходить к иудею за водкой, а потом пить ее, родимую, в хлевном, навозном сарае — в избу толоконник никого не пускал — считалось делом зазорным.

К избе шинкаря люди обычно тянулись с утра, по первым дымам печей — выгнать похмельный угар из головы. Или — по поздней ночи, из кабака, когда кончались деньги, а целовальник в долг не давал.

Иудей же — одалживал водку в долг, и даже с приветствием. Только вот ходили слухи, что половина посадских держала во дворах скот уже не свой, а шинкарский. Слухи, слухи…

Удрать же за добавочной чаркой к иудею Егера вынуждало не отсутствие денег, а присутствие рядом местного кузнеца — Корнея Иваныча. Будь Корней пониже да пожиже, Егер пил бы сейчас в свое удовольствие. Но Корней головой упирался в потолок кабака и весил пудов десять.

— Ни хрена не понимает твой князь, — морщась, слушал Егер гундение над ухом Корнея Иваныча. — Такой поход затевать — и без кузни? Ошалел он, что ль? Али молод еще и в походной жизни не знает, с какого конца кусать калач?

Вот тоже — прицепился! И про поход уже знает! Егер повернул на кузнеца один глаз, строго сказал:

— Изыди! А то проору сейчас: «Государево дело и слово».

— И проори, — согласился Корней Иваныч, — так князь твой сразу узнает, что ему на походе обязательно кузня нужна! И уж точно — только моя кузня! Засиделся я здесь, — стал жалиться кузнец, предварительно махнув холую Гуре насчет нового штофа водки. — Интереса нет. Одни ободья клепаю да ножи бабам — хлеборезные. Это разве дело для меня? Я ить могу — все! Поговори с князем, Христом прошу, а? Поговори.

Егер было напрягся и пополз с лавки — сигануть в дверь. Корней, будто не замечая истового шевеления Егера, крепко обнял его за плечи, влил в глотку половину оловянного стакана водки, усадил на лавку и, почти плача, продолжал:

— Я ить не токмо что кузнец! Я и зубы драть, и худую кровь пущать, и вывих выправить… Ведь дохтура нет в вашем отряде?

— Нет, — поспешно согласился Егер. Ему надо было куском холодца утолокать водку, по неохотке влитую в рот прилипчивым кузнецом.

— То-то! — обрадовался Корней. — Так ты меня зачисляешь в обоз?

— Не могу, — напрягся Егер, — про людей токмо мой барин знает.

— Ладно. Барин так барин. Значит, еще по единой!

К полуночи ближе здоровенный мужик постучал в притолоку княжеского домишка. Артем Владимирыч сам открыл дверь. На плече местного кузнеца кулем висел бессловесный Егер.

Положив ношу на порог, кузнец встал перед князем на колени и совершенно трезвым голосом попросил:

— Возьми меня с собой, княже! Нет мне в городе житья с бабскими поделками! А тебе я сгожусь… Например, знаю, как одним ядром десять супостатов насмерть убить…

— Это и я умею, — задумчиво протянул князь. Про походную кузню он и не подумал, а ведь она — первейшее дело в хозяйстве, на тысячеверстном пути. — А зубы драть умеешь?

Кузнец одобрительно промычал и залязгал железом в огромных карманах овчинной сибирки. Достал оттуда блестящие при луне клещи:

— Открывай хайло… кажи, какой клык болит. Я — сейчас…

Кузнец потянулся к Артему Владимирычу со страшным инструментом, но промазал мимо лица и грохнулся на земляной пол сеней.

И захрапел.

Монах Олекса помог Артему Владимирычу затянуть два неподъемных и пьяных тела в тепло избы.

Потом пришлось с ними возиться, чтобы избавить от излишков одежи: ведь угорят в овчине.

Когда князь Гарусов вышел в полночь умыться во дворе, на небе сияла полная луна. С северов, от таежных урманов, от земли — тянуло холодом. А повернувшись лицом к югу, Артем Владимирыч почуял легкий теплый ветерок. Небо усыпали бесчисленные звезды. Во дворе старовера Хлынова коротким ржанием о чем-то договаривались кони.

В домике ссыльного князя что-то тупо, бревном, упало на пол.

Полотенце ему вынес — утереться — не Егер, как положено, а монах Олекса.

Не ожидая вопроса князя, Олекса сказал:

— Егер увидел рядом с собой кузнеца и стал было неверным словом Богородицу причащать… Вот я его и… того…

Князь захохотал. Было ему легко, задиристо и отчаянно весело.

Глава 12

Тогда, на следующее утро после весьма памятного свидания с отцом Ассурием, отринув питие кофия и поспешно войдя в свой кабинет, Императрица Екатерина выгнала секретаря Федьку, велев ему более во дворец не возвращаться.

Из приготовленной стопки чистой бумаги взяла широкий лист и первым делом самолично переписала письмо польскому князю Радзивиллу, каковое вчерась подсунул на скорую подпись граф Панин. В своем письме Императрица, не в пример Панину, прямо и жестко извещала володетеля половины Польши и двух третей шляхетского войска, что королем Польши она, Императрица российская, сделает по своему интересу Станислава Понятовского. А ему, Радзивиллу, следует крепко помнить, чем его предки клялись русским о поземельном разделе государств в древности, в городе Сур Ик, что сейчас нарекается, воровски путая буквы святого имени, — швейцарским Цюрихом.

Второе письмо, пометив его по углу — «конфиденс», Императрица Екатерина адресовала лично Станиславу Понятовскому. Велела ему смело, не по углам, притязать на Польшу, как на легитимное володение, ибо она, Императрица всероссийская, лично это владение передает ему, Понятовскому.

«А ежели тебе, брат Мой, — писала Императрица, — возжелается проявить храбрость и за спиною Моею войти в сношение с турками али с аустрийцами, во исполнение безизбывной мечты польской шляхты — получить Крым и южные наши моря али моря северные, так смотри — к границам твоей Палестины в маневровой готовности Я поставлю тридцать тысяч регулярного войска да десять тысяч казаков…»

Оба письма Императрица уверенно подписала: «Екатерина Вторая», лично кликнула курьера, велела гнать на Варшаву немешкотно и сунула ему, в дополнение к письмам, кошель с десятком золотых «катеринок».

Граф Панин, узнав о том, что курьер на Польшу ушел без его, графа, ведома, полчаса бесновался в личном доме, избив до повреждения кости первого камергера, сиречь — главного доносчика. Потом выпил водки, посидел, заперевшись в кабинете еще половину часа, и вышел оттуда улыбающийся. Он крикнул двух звероподобных гайдуков, купленных им из полона кавказского. Ехать в карете отказался, велев гайдукам седлать ему коня. Потом, севши по-татарски, боком, в набивное седло, кривыми зигзагами, поперек прямых улиц