Охотники за курганами - Владимир Николаевич Дегтярев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ученый посланник вернулся к столу.
— Предложение о рекрутах считаю правильным. Императрица узнает о деяниях ссыльного майора. Обещаю. Теперь так. Выступление ученой экспедиции назначаю на послезавтра, на число апреля месяца пятнадцатое! Жду полной готовности.
— Это никак невозможно! — просипел ссыльный майор, уже возомнивший себя большим начальником. — День, стало быть, завтра — понедельнешный, а русские в понедельник больших дел не творят. А еще — Церковь наша не велит! — тут майор уставил свои голубые глаза прямо в черные зенки Джузеппе Полоччио. — Ноне поутре был я с покаянием, по обычаю предков, у сибирского митрополита. Церковь наша, не будь Императорского указа про ваш поход, прокляла бы всю вашу затею, и первый же встречный пробил бы топором твою ученую башку. Вот так, ваше степенное ученство! Я самолично взял пред митрополитом твой грех, ученое превосходительство, на свою душу. И меня будут вечно проклинать, ежели в стране нашей будет совершен какой ущерб! О, тогда уж держись!
Гербергов при злой речи майора замер, но успел подмигнуть Полоччио, что майор, хоть и пьян в кочергу, говорит праведно, без угрозы.
Тогда Полоччио встал и сказал торжественно:
— Никакой утраты государство Императрицы вашей Екатерины Алексеевны не понесет! Клянусь! И велю после похода отслужить всем миром молебен в ее честь! Клянусь!
Неожиданно до того смирно сидевший майор вскочил, туго обнял ученого посланника Полоччио и принялся слюняво лобзать его в обе щеки…
Полоччио еле вырвался из медвежьих объятий.
— Так не принято в просвещенных странах выказывать уважение и преданность, — сообщил он майору, утирая батистовым платком лицо.
Майор задумчиво и неожиданно осмысленно посмотрел в глаза Полоччио, потом на Гербергова. Тот увернулся от взгляда майора опустил голову и начал перебирать оглоданные кости. «Ох, сейчас и врежет! — подумал Гербертов. — Пронеси судьба меня-то хоть мимо!»
— А в просвещенных странах принято посылать людей как в нашей сказке? — осведомился пустым голосом майор Гарусов. — «Пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что».
Полоччио уловил за этим вопросом не простую злость, а злость человека, знающего свою власть. И, судя по мальчишескому надрыву голоса майора, власть огромную. Откуда у этого ссыльного такая гордыня и воспарение над людинами?
Ученый посланник почуял под взглядом майора тяжесть в животе, как перед дуэлью. Еще есть время отказаться от этого кондотьера… В конце концов, Гербертов, наверное, тоже научился в сей Тартарии людей гнобить словом и делом — командовать. Только бы отойти от городов и поселков русской Сиберии, а уж там и сам Колонелло, снеся штук пять голов беспричинно и наобум, сумеет добиться от толпы повиновения. Так есть всегда…
Домыслить о своей доле майор Гарусов ученому посланнику Джузеппе Полоччио не дал:
— Ваше ученое степенство! — заревел он быком. — Да поверьте навек только вам преданному человеку, человеку, у коего судьба в руце вашей!
— Во что поверить? — сильно искажая русские слова и чуя непроходящую тяжесть в животе, спросил Полоччио.
Майор, выпрямившись у стола, стал перечислять:
— Ну как же? Выход особинной партии в неведомые земли назначаете, будто из дому в костел едете! Маршрут мне не указан по стратегическим ориентирам, сроки их достижения не указаны тоже! Таким вашим умыслом затевая поход, мы, Ваше степенство, споткнемся уже через неделю! Богородица тебе в гопу! Пропитание одного надо сколько? Возов под пропитание надо — сколько? Лопаты, кирки, ломы, ножи — сколько? Возов под них — сколько? Не знаете? А лошадей под провиант, под шанцевый инструмент, под больных и увечных, под добычу — сколько? А придет случай реки переплывать — дощаники станут потребны? Их — сколько надо, в бодливу университетскую падуаницу мать ети? Или прикажете рубахи да порты надуть и на них плыть?
Полоччио задохнулся от изумления и гнева.
Как-то, записавшись на время офицером в армию принца Конти, он присутствовал на заседании штаба армии, где главный квартирмейстер точно такими же по смыслу и гневу словами измочалил принца до судорог. И вот сам Полоччио почуял то, что наверняка почуял тогда принц. Тогда принц тотчас выгнал всех из палатки и прямо под особым столом со штабными картами присел по великой нужде…
Полоччио шагнул вперед, приобнял майора за плечи:
— Маршрут Тоболеск — озеро Алтынколь — город Кяхта! — быстро объявил он. — Его рассчитать на год движения. Опосля возможно продление экспедиции еще на год… Людей и тягловую скотину в таком случае считайте сами… Я вас, господа, более не держу…
Но майор неуверенно и пьяно схватил Полоччио за рукав дорогого камзола:
— Хочешь живым пройти по Сибири — доверься мне! И никому более! А я — доведу! Только больше не командуй тут — когда выходить! А то выйдем… в куену маену етину мереметь!
Гербергов силой оторвал майора от Полоччио, строго кивнул тому и вытолкал майора в сени.
Не озаботившись накинуть за ушедшими заплот на двери, Полоччио мелкими шажками пробежал мимо кухни и, не ведая как, но очутился в нужном чулане.
Глава 11
Неспешно закончив манипуляции в клетушке, провонявшей мочой до бревен, Полоччио кликнул своего повара-франка и велел затворить все двери в фактории.
От огромного физического облегчения, насвистывая вольный мотив венецианского галантелло, Полоччио прошел в свой кабинет и теперь основательно принялся за карту.
Придавил ее углы тяжелыми предметами. У оббитой волчьими шкурами скамьи свисали до полу волчьи лапы. Полоччио нащупал у дальней лапы утолщение, взрезал его складной испанской навахой, всегда спрятанной при себе. Тяжелая золотая фигурка оленя, так счастливо выручившая и направившая его жизнь, стукнулась об пол. Полоччио поднял фигурку и поднес к столу. Прежде чем приступить к отысканию такого же оленьего профиля на карте, как тому учил покойный русский купец, Полоччио неожиданно встал на колени и забормотал чуть слышно: «Пресвятая Дева Мария! Укажи мне верный путь к процветанию и изобилию!»
Полоччио поднялся с колен и тут же бухнулся обратно:
— К процветанию и изобилию святой Церкви… вашей! Амен!
Теперь можно было свободно заняться картой и оленем.
Фигурка оленя, изумительно гладко и чисто вылитая в доброй ювелирной форме, напрягла в душе Полоччио некую благоговею. Задние ноги золотого оленя были откинуты назад, левая передняя подогнута, а правая передняя нога далеко и прямо выброшена вперед.
Полоччио взял со стола оправленное в бронзу увеличительное стекло.
