Тайна Воланда - Ольга и Сергей Бузиновские

барышню, сидевшую за столиком, на котором лежала специальная

зрелищная литература, продаваемая барышней. В данный момент барышня

никому ничего не предлагала из этой литературы и на участливые вопросы

только отмахивалась, а в это время и сверху и снизу и с боков, из всех

отделов филиала сыпался телефонный звон, по крайней мере, двадцати

надрывавшихся аппаратов».

«Облупленный от времени» зрелищный филиал с драгоценными

колоннами — «коммутатор» миров? «Далее все пошло, как в скверном

сне», — подсказывает автор, и мы должны догадаться, что филиальские

зрелища были особыми снами, после которых у писателей-учеников

рождалась «специальная зрелищная литература». Сцена в филиале —

посетители и колонны — точно воспроизводится в конце бала: «Гости

несметной толпой теснились между колоннами». Похожий эпизод есть и в

«Двенадцати стульях»: Лиза входит в вестибюль особняка, видит

малахитовую колонну, и под ней — посетителя!

Слово «филиал» происходит от латинского «filius» — «сын». Стругацкие

в «Волнах…» пишут о харьковском филиале «Института Чудаков», в котором

проводили тайную проверку на сверхчеловечность. «Лично пригляжу за

филейчиками», — говорит булгаковский метрдотель. В «Аэлите» землян

зовут «Сынами Неба», у Лагина — Хоттабыч, то есть ибн Хоттаб — сын

Хоттаба, а способ мгновенного перемещения в пространстве открыл Рен Боз

из «Туманности Андромеды». (Здесь простая перестановка заглавных букв: Рен Боз — Бен Роз. «Бен» — «сын»).

"Медленный шепот раздался в его ушах. Лось сейчас же закрыл глаза.

Снова повторился отдаленный тревожный, медленный шепот. Повторялось

какое-то странное слово. Лось напряг слух. Словно тихая молния, пронзил

его сердце далекий голос, повторявший печально на неземном языке:

— Где ты, где ты, где ты, Сын Неба?"

Под видом романа о полете на Марс А.Толстой рассказывает о людях, которых ведет таинственный зов. «Вы — соль земли», — так сказал Своим

ученикам Иисус. Переставьте буквы в фамилии «Сына Неба»: Лось — соль.

«Ты, Иван, — говорил Берлиоз, — очень хорошо и сатирически изобразил, например, рождение Иисуса, сына божия, но соль-то в том, что еще до

Иисуса родился целый ряд сынов божьих…». «Ряд сынов божьих» — цепь

воплощений, по которой они сходят на Землю и почти забывают о своей

истинной природе. А вот в какой комнате поселился красноармеец Гусев:

«На потолке, среди золотой резьбы и облаков, летела пышная женщина с

улыбкой во все лицо, кругом — крылатые младенцы».

В «Лезвии…» Ефремов пишет о временах, «…когда людьми правили боги

или герои, происшедшие от союза смертных женщин с небожителями». Это и

показано в «Аэлите»: марсианская «принцесса» становится женой Лося. В

сравнении с тщедушными марсианами Лось и Гусев кажутся великанами. А

вот что говорится в шестой главе Бытия: «В то время были на земле

исполины, особенно же с того времени, как сыны Божий стали входить к

дочерям человеческим, и они стали рождать им; это сильные, издревле

славные люди».

«Живу как бог или как полубог», — говорит сын лейтенанта Шмидта.

Обратите внимание и на «защиту Филидора»: из десятка других вариантов

Ильф и Петров выбрали именно ее — для шахматной партии, в которую

играет «филиус» Бендер (евр. «бен» — сын), «рыцарь, лишенный

наследства». В «Золотом теленке» есть глава под названием «Блудный сын

возвращается домой». О том же рассказывает тайный сюжет повести

Стругацких «Трудно быть богом». Румата — не простой наблюдатель. Он

разыскивает и спасает цвет тамошнего человечества — людей, родственных

по духу самому «благородному дону Румате». «Глаз бога», — так называет

герой объектив телепередатчика, который он носит на лбу. Третий глаз был у

бога Шивы. Очевидно, нам подсказывают, что потомки «целого ряда сынов

божьих» еще живут среди людей.

«Вы, Старшие, позвавшие меня на путь труда, примите мое умение и

желание, примите мой труд и учите меня среди дня и среди ночи. Дайте мне

руку помощи, ибо труден путь. Я пойду за вами!» «Клятва Геркулеса» — так

называется это обращение ученика к наставнику. «В этой древней формуле

между строк заключено очень многое», — объясняет одна из героинь

«Туманности…». Ну, разумеется: Геркулес — сын Зевса и земной женщины! А

«древняя формула», которую произносят выпускники «школы третьего

цикла», — это калька с «Молитвы Шамбале» из «Агни-Йоги»: «Ты, позвавший меня на путь труда, прими умение и желание мое. Прими труд

мой, Владыка, ибо видишь меня среди дня и среди ночи. Яви, Владыка, руку

Твою, ибо тьма велика. Иду за Тобой!». Но в следующем романе («Лезвие

бритвы») Ефремов пишет о том, что Шамбала не является географическим

понятием: «Даже в самом названии Шамбала не подразумевается никакая

страна. Шамба или Чамба — одно из главных воплощений Будды, ла —

перевал. Значит, эта мнимая страна — перевал Будды, иными словами —

восхождение, совершенствование. Настолько высокое, что достигший его

более не возвращается в круговорот рождений и смертей, не спускается в

нижний мир».

16."СЧАСТЛИВ БУДЕТ ТОТ, КТО ЭТО ПОЙМЕТ"

На

Земле

появились

странные

больные — «мокрецы».

Мутанты-сверхчеловеки. «Внутри вида зарождается новый вид, и мы

называем это генетической болезнью». Титаны духа обосновались

неподалеку от маленького курортного городка, — в странном заведении, которое горожане называют лепрозорием. Рядом расположен «приемный

покой», замаскированный под санаторий «Теплые ключи» — здесь

происходит тайная проверка людей на «филиусность». Несколько

отдыхающих стали новыми «мокрецами».

Таков сюжет романа, который пишет главный герой «Хромой судьбы» —

московский писатель Сорокин. Он тоже ощущает свою чужеродность:

«Терпеть не могу общаться с посторонними людьми. С другой же стороны, мне вдруг пришло в голову, что такое бывало и раньше: в троллейбусах ли, в

метро, в таких вот забегаловках, где меня никто не знает, пустующее место

рядом со мной занимают в последнюю очередь, когда других свободных мест

больше нет. Где-то я читал, что есть такие люди, самый вид которых внушает

окружающим то ли робость, то ли отвращение, то ли вообще инстинктивное

желание держаться подальше».

То, о чем написал Феликс Сорокин, неожиданно оказалось правдой, —